Ржавый рыцарь и философия весёлой печали

В ультра-мрачном королевстве Глумвейл жил сэр Эдгар — рыцарь, который всеми силами старался казаться храбрым, но становился от этого лишь понурее. Днём он брёл по чёрным коридорам своей мрачной цитадели; по ночам пытался изгнать отчаяние строгой “без-сахарной” диетой. Его герб — рука, сжимающая меч, который рассекал тучу печали, — больше напоминал эмблему какого-нибудь тоскливого фитнес-клуба.

Чтобы привнести в жизнь немного радости, сэр Эдгар придумывал настолько нелепые затеи, что соседи едва сдерживали смех, прячась за плащами. В один из дней он перешёл на диету из хитиновых хлопьев с якобы вкусом чешуи дракона (утверждая, что это — последний писк в мире суперфудов). В другой — во весь голос объявил, что “прокачивает внутренний пресс”, травя в главной площади самые неуместные шутки. Затем, в полночь, он носился по двору в полном доспехе, гремел, как сотня колоколов на зажигательной репетиции, сводя с ума слуг, ворон и даже местную собаку, считающую себя владычицей всего Глумвейла. Но Эдгар, свято веря в свою загадочную “мега-грудную стойкость”, упрямо продолжал этот марафон бодрости.

Однажды днём, в разгар его нелепых подвигов, во двор зашёл странствующий философ с пожелтевшим трактатом Виктора Франкла под мышкой. Он посоветовал рыцарю не пытаться выдавить свою меланхолию, словно упрямое пятно кетчупа, а попытаться отыскать её смысл. “Расшифруй, зачем тебе это пятно кетчупа, — сказал философ, — и жизнь перестанет казаться такой горькой без сладости.” Сэр Эдгар только пожал плечами, но во взгляде его что-то нетривиальное промелькнуло.

В тот же вечер сэр Эдгар впервые попробовал отложить меч и заглянуть своей печали в лицо, не отводя глаз. Часами он бродил по двору под лунным светом, размышляя, сколько же времени эта тень жила в нём. Философ наблюдал с башни в тишине и одобрительно кивал всякий раз, когда рыцарь останавливался, чтобы записать свежую мысль. Но в тот момент, когда Эдгар решил по-настоящему “обнять” свою грусть, обнаружил: доспехи проржавели намертво — он застрял во дворе в позе “страшного рыцаря, которому отчаянно не хватало WD-40”.

Ситуация казалась безнадёжной: зелья кончились, шутки иссякли, доспехи не поддавались. И вдруг сэр Эдгар воскликнул: “Пустяки! Зато я снова могу дышать!” — и рассмеялся так заразительно, что древние замочные скважины цитадели заскрипели от удивления, едва не слетев с петель. Вороны, обомлев, затихли в странном мурлыканье, а воздух вокруг будто стал чуть теплее.

В тот миг все поняли: истинная свобода — не запирать печаль на замок, а мягко обнимать каждое испытание, находя новые начала в самом сердце скорби. Сэр Эдгар, смочив проржавевшие доспехи иронией, заметил, что каждая слеза — удобрение для завтрашней радости. Если уж ржаветь, так с песней и остроумием, чем погружаться в душную пропасть уныния. Ржавый рыцарь, как оказалось, был куда счастливее прежнего бездушного железа.

На рассвете, после этого громогласного веселья, по Глумвейлу прокатилась едва уловимая перемена. Вороны каркали мягче, слуги обменивались колкими шутками при встрече, а когда-то надменная собака сбросила царственный взгляд, как будто исполняя невидимую команду. Довольный переменами, философ ушёл, листая Франкла. Сэр Эдгар задержался, посмотрел на герб и, впервые за долгое время, позволил себе улыбнуться, поняв, что не чувствовал себя столь живым уже очень давно.