Ритуалы надежды: Хроники несломленных

🔥 Мы остаёмся здесь. Среди тревог и потерь, история Катерины показывает тихое мужество и заботу, которыми живёт каждый уголок её измученного города. Даже на грани постоянной опасности люди продолжают печь хлеб, рассказывать друг другу истории и делиться последним теплом, сохраняя веру в завтрашний день. 🔥

Катерина закрыла глаза, ища обрывки вчерашнего покоя среди рассеянного шума сегодняшнего дня. Дом — когда-то кокон — теперь казался легче, слишком хрупким перед этими наваливающимися звуками. Она вспоминала тихие мамины руки, ломающие хлеб на кухне, ритмичный звон ложек за завтраком, тепло легкомысленного утреннего щебета. Всё исчезло — вместо этого пришла непредсказуемая поступь сапог и металлический запах страха.
[ТИШИНА — НАПРЯЖЕНИЕ]

И всё же, в мерцающем свете, упорно всплывала нелепая память: неудачная попытка младшего брата рассказать шутку — что-то про корову, два зонта и курицу, которая хотела перейти дорогу из чистого любопытства. Даже в страхе эта память проникала внутрь, смело и неустрашимо, выжимая улыбку из сжатых губ Катерины.
[РАДОСТЬ]

Но улыбка угасла. Мир изменился, вытянулся и натянулся вокруг её тревог, скреплённый вместе только добротой. По всему городу — а может быть, и по всему миру — другие тоже сидели на кровати, слушая дрожащие стены и гулкие сердца. Катерина думала: если все мы ухватимся за одну надежду, что если она вырастет достаточно сильной, чтобы расколоть эту тьму?
[ПЕРЕЛОМ: НАДЕЖДА]

Она приложила ладонь к стеклу, ощущая, как холод проникает внутрь, и прошептала бледно освещённой улице: “Мы по-прежнему здесь.” Снова и снова повторяла это — тихая мантра против хаоса, ниточка заботы, туго прошитая сквозь её утро. С каждым словом её храбрость росла — не громко, но достаточно. Достаточно, чтобы дойти до кухни, вскипятить чай, поверить, что тепло и уют ещё вернутся — с каждого разделённого мгновения.
[РЕФРЕН: Мы по-прежнему здесь.]
Окна задрожали резко и внезапно. Мгновение — и на кухонной плитке воцарилась тишина; а через секунду ложки и стаканы звонко зазвенели, будто жаждали броситься в бой или хотя бы танцевать от испуга. Катерина вздрогнула — как и кот, тут же прыгнувший за кладовку, хвостом выставив восклицательный знак 😸.
[ПАУЗА: НАПРЯЖЕНИЕ]

Она выглянула наружу. Дым тянулся над крышами, тёмные завитки подписывались там, где утро должно было нарисовать солнце. Новости распространялись быстро — по десяткам беспокойных ног и нервных рук, скользящих по призрачным заголовкам. Взгляды соседей встретились с её взглядом, и на несколько секунд все стали телепатами: слова были не нужны — каждый понимал панику, узнавал очертания горя.
[МГНОВЕННОЕ ЕДИНЕНИЕ]

Но потом, по-абсурдному, дед Пётр шагал по двору, протягивая видавший виды аккордеон, словно это был волшебный щит. Он начал — из всех возможных мелодий — играть “С днём рождения”. Чей-то день рождения? Вряд ли. Маленький хаос, неожиданный смех — кто-то даже подбодрил (возможно, кот).
[ВСПЛЕСК ЛЕГКОСТИ]

Это длилось мгновение, звук расцветал над мешками с песком и молитвами. Но как только смех утих, снова напомнила о себе дисгармония войны — радость здесь была актом неповиновения, а надежду, как хлеб, приходилось выпекать каждый день.
[ВОЗВРАЩЕНИЕ К СЕРЬЁЗНОСТИ]

Тем не менее Катерина снова шептала старый рефрен сквозь гул беды и далёкие ноты стойкости:
Мы по-прежнему здесь. Мы по-прежнему здесь.
[РЕФРЕН: Мы по-прежнему здесь.]
Малышка Зоя, щеки испачканы мелом и упрямством, вышла вперёд, балансируя кусочком хлеба на макушке, словно печальной короной. С размахом заявила: “Теперь мы королевская семья!” — и на секунду смех победил печаль, выиграв маленький бой.
[ПАУЗА: СМЕХ, ПЕРЕМЕЩЕНИЕ]

Одеяла под доской. Тетрадные листы — тайные письма, сложенные и передаваемые из рук в руки, шепчущая сеть добрых пожеланий и полу забытых стихов. Обогреватель ворчал, трубы дрожали, но главное тепло шло от согнутых плеч и упрямой веры, что истории по-прежнему важны.
[ПЕРЕЛОМ: МУЖЕСТВО В МАЛОМ]

Снаружи мир давил, уродливый и серый, но внутри этих стен пульсировала солидарность — дерзкий ритм наперекор страху. Мистер Андрей выводил мелом “Завтра” на доске, мел скрипел дерзко. “Завтрашний день не отменяется,” — сказал он. Никто не возразил. Странно, как даже корявый почерк становится героическим в трудные минуты.
[НАПРЯЖЕНИЕ — РАЗРЯДКА, ЮМОР]

Пир на корке хлеба, сказка на ночь, обещание рассвета. Вот что понимали дети: быть вместе, даже под дырявой крышей — тоже бунт. Вдохи выровнялись. Тихие руки потянулись друг к другу. Кто-то напевал — знакомую мелодию, сшитую из обрывков, — и голоса один за другим присоединялись. Неровно, но светло.
[ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ПОДЪЁМ, РОСТ НАДЕЖДЫ]

В этих упрямых песнях и шёпотных молитвах они строили баррикаду принадлежности, куда крепче мешков с песком.
Мы по-прежнему здесь. Мы по-прежнему здесь. Эта волна катится сквозь них, сквозь шёпот — и не ломается.
[РЕФРЕН: Мы по-прежнему здесь.]
[ПЕРЕЛОМ: ТЯГА К ПРОШЛОМУ И ПОТЕРИ]

Катерина водила дрожащими пальцами по теням на стене, тоскуя по часам, которых больше нет — ничем не выделяющимся дням, где смеющийся смех гремел коридорами, а аромат маминой сдобы был всем новостям. Теперь лишь шорох тапок да вздох захлопывающихся дверей составляли её компанию. Пустота давила, неотступная, как холодный зимний воздух. Она жаждала вчерашнего дня, тосковала по нормальности и прятала своё горе глубоко в подкладку пальто.

[ВСПЛЕСК НЕОЖИДАННОГО ЮМОРА]

И тут, как всегда, когда отчаяние доходит до абсурда, кастрюля на плите взорвалась фонтаном супа прямо в потолок 🍲. Кот-философ лишь моргнул и благоразумно спрятался под стол — предоставив Катерине самой спасать остатки овощей. “В следующий раз, — проворчала она, — могли бы и телеграмму прислать о катастрофе.” Даже в утрате улыбка пробилась сквозь усталость — упрямая искорка легкости.

[ПЕРЕЛОМ: ВОЗВРАТ РИТУАЛА]

Сумерки оседали на подоконниках, соседи вновь собирались во дворе с облупленными кружками и битой посудой. Кто-то принес черствое печенье, другой — старенькое радио, скрипящее статикой и надеждой. Голоса смешивались — тихо сперва, потом смелее — обменивались историями, рецептами, воспоминаниями. И снова, в тишине, звучал рефрен:
Мы по-прежнему здесь.
Мы по-прежнему здесь.

[КУЛЬМИНАЦИЯ: СТОЙКОСТЬ ВМЕСТЕ]

В этот миг скорбь отпустила хватку. Горели фонари — хрупкий свет пылал, не соглашаясь на ночь. На усталых лицах вспыхивали улыбки, зажигательные, как пожар. Здесь, в израненном сердце города, они возвращали себе ритуал: ломали хлеб, делились теплом, дерзали мечтать вслух. Печаль не ушла, но оказалась в меньшинстве.

[РАЗРЕШЕНИЕ: НАДЕЖДА ОБНОВЛЕНА]

Позже, когда Катерина укутывалась в одеяло, сшитое из доброты соседей, она слушала тихий смех, доносящийся с улицы. Тогда она поняла — отчаяние сгибается, но не ломается, если есть за что держаться и чем поделиться. Наперекор буре они предлагали всё, что имели: хор утешения, сшитую вместе надежду.
Мы по-прежнему здесь.
Мы по-прежнему здесь.
Мы по-прежнему здесь.
[РЕФРЕН, ТИХИЙ, НО НЕПОКОЛЕБИМЫЙ]
Дочка подняла на неё глаза, полные вопроса и надежды — больно открытые, острые. Тени окутывали их, тяжёлые и нависшие, но Катерина встретила взгляд ровно, как маяк. “Бояться — это нормально. Это значит, что сердце живое,” — призналась она и укутала эти слова, словно пледом, вокруг обеих.
[ПАУЗА, СМЯГЧЕНИЕ]

Старая половица скрипнула в знак солидарности — привычный хор в доме, осваивающем язык выживания. Где-то снаружи завыла сирена — резкий восклицательный знак — но Катерина сильнее сжала руку дочери.
[ПЕРЕЛОМ: НАПРЯЖЕНИЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ]

На мгновение они обе улыбнулись упрямой Вселенной — как раз сейчас пробовать силы с бедой в роли бэк-вокалистов! “Расскажем брату шутку про курицу ещё раз?” — подмигнула Катерина.
[ВСПЛЕСК ЮМОРА]

Заливистый смех прорвался сквозь вчерашний страх и перекатился в завтрашнюю надежду. Не важно было даже, что концовка шутки каждый раз терялась — иногда курица бежала за шоколадом, иногда за дружбой, иногда просто ради забавы на детском столе.
[РАЗРЯДКА, НЕЖНЫЙ СМЕХ]

Когда смех стих, в тишине появилось нечто новое: принятие, сотканное из стойкости и абсурда.
[МИНЕРАЛЬНЫЙ РЕФРЕН: Мы по-прежнему здесь.]

Свеча вспыхнула. Маленькое пламя, настаивающее на возможном, играло в сквозняке. “Немного, но что-то,” — шептала Катерина, и комната стала теплее.
[КУЛЬМИНАЦИЯ: СОБРАННАЯ НАДЕЖДА]

Пусть бушует мир, пусть давит ночь — с каждой ласковой ладонью, каждой вспомненной историей расстояния между сердцами уменьшались, вызывая тьму осмелиться подойти ближе и встретить их объединённых. С каждым вдохом:
Мы по-прежнему здесь. Мы по-прежнему здесь.
[РЕФРЕН, НЕСЛОМЛЕННЫЙ]
В этом скромном убежище из усталых голосов и латаных плащей неповиновение стало ритуалом. Они устраивали вечер — считали последние картофелины, обменивались историями за ложку сахара, поддерживали юмор, как костёр в холоде. Катерина, с покрасневшими от свёклы руками, фыркнула, когда Сергей торжественно объявил: “Сегодняшний суп революционный — со вкусом неожиданности!” Хор смеха — дрожащий, но настоящий — рассёк тишину, как кремень.

[НАПРЯЖЕНИЕ РАСТЁТ]

Здесь надежда была не абстракцией. Она вплеталась в каждое общее дело, упрямая, как сорняк в саду. Окна заколочены, но сердца нараспашку — принимают любую крупицу надежды, любой звон солидарности. Радио стихло — Оксана импровизировала заголовки: “Внимание! Солнце взошло вновь. Апокалипсис отложен!” — вызывая стоны и улыбки.

[ПАУЗА — ЕДИНСТВО, РЕФРЕН “ВМЕСТЕ”]

Колени сталкивались под столом. Хлеб, пусть и скудный, переходил из ладони в ладонь. Иногда были и слёзы — быстрые, не стыдные, и теми же руками, что штопали куртки и писали записки поддержки под дверь, их тут же утирали. Мир звенел поражением, но внутри этих стен сопротивление заваривалось упрямо и крепко, как чай.

[НАПРЯЖЕНИЕ — ГРОЗА, “МЫ НЕ ЛОМАЕМСЯ”]

Молния расколола небо. Дети вздрогнули и прижались — Катерина сбрала их, генерал в пижаме, дрожащая, но несгибаемая. “Гром — это просто облака катают шары,” — бодро сказала она. — “И играют, честно говоря, ужасно.” Восторженный смех переплёлся с бурей, вызывая её на спор.

[КУЛЬМИНАЦИЯ: НЕПОКОЛЕБИМОСТЬ]

В наступившей тишине опять зазвучал старый рефрен — сквозь тихие разговоры, на каждом общем вдохе убежища.
Мы по-прежнему здесь. Мы по-прежнему здесь.
Каждое повторение — обет. Каждый голос — щит.

[РАЗРЕШЕНИЕ: ЗАЖЖЁННОЕ МУЖЕСТВО, ОБЕЩАНИЕ НОВОГО ДНЯ]

Катерина смотрела на первые хрупкие лучи рассвета, поражаясь, как робко жёлтый цвет вырывается из серого. “Если солнце упрямо возвращается, значит, и мы сможем,” — прошептала она.
Так продолжался ритуал: пока есть голос в темноте, пока крепнут руки и смех рассеивает мрак, надежда бунтовала внутри них.
Мы по-прежнему здесь. Мы по-прежнему здесь.
[РЕФРЕН — ЯРОСТНО, НЕЗАБЫВАЕМО]
Хлеб поднимался под их руками, каждая булка — упрямое обещание: завтра будет пир, даже если только из крошек. Кухня наполнилась тактом: растянуть, отбить, посмеяться, повторить. И если пара слёз попадала в тесто? “Это просто соли больше!” — шутила Катерина. На столе теснились разношёрстные тарелки, дрожащие сердца и комично-амбициейные булки.
[ПАУЗА: РАДОСТЬ ПРОБИВАЕТСЯ СКВОЗЬ ПЕЧАЛЬ]

Кто-то начал напевать; ещё один подхватил. Скоро вся комната билась в хоре — нежном, ломаном, взволнованном. Не для радио, но для себя и для Олиной маленькой собачки, которая выла в такт и считала себя тенором.
[НАРАСТАНИЕ: ЮМОР НА ПРЕДЕЛЕ]

В их кругу страх сокращался до почти управляемого размера — тени у окна, не чудовище в комнате. Смех поднимался вместе с хлебом. “Первое правило выживания, — заявила Оля, — никогда не меряйте надежду — и чеснок — на глаз.” Мгновение все верили — и ощущали себя неуязвимыми.
[ПЕРЕЛОМ: ЛЁГКОСТЬ В ХРУПКОСТИ]

Буря швыряла дождём по крышам, но внутри руки находили руки, старые раны встречались с новым мужеством. Ошибки прощались на полуслове. Щедрость расползалась — по картошке, по шуткам, по рассказам, пересказанным с полным ртом ржаного.
[РЕФРЕН: СОЛИДАРНОСТЬ ВОЛНАМИ — МЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ ЗДЕСЬ.]

Мягкая мука на щеках, крошки на полу и сладкое, абсурдное доказательство: если мир развалится окончательно, его удержит не кирпич, а доброта.
[ПАУЗА: НАДЕЖДА НАПРЯГАЕТСЯ]

Сумрак подступил к окнам, Катерина склонилась вперёд, голос ясный, сердце горит, как фонарь: “Мы продолжаем вставать. Каждый день. Это — наш секрет.”
Смех взлетел — высокий, неудержимый, не вопреки страху, а из-за него.
Вместе, промешивая скорбь в силу, они пекли мелодию выживания, строчка за золотистой строчкой.
Мы по-прежнему здесь.
Мы по-прежнему здесь.
Мы по-прежнему здесь.
[РЕФРЕН, ВЗМЫВАЮЩИЙ В НОЧЬ]
Тишина опустилась, грозная как гром. Сердца сбавили ритм, слушая — каждое слово небольшое спасение. Лошади в её памяти мчались свободно по исчезнувшим полям, копыта били в такт жизни и тоске. “Они не боялись бури, — сказала Катерина, — они мчались прямо сквозь неё, гривы на ветру, дикие от радости.”
[УДАР: ИСТОРИИ КАК ПРИЮТ]

Чайник, как часовой, зашипел — будто обиженный драмой. Смех наскочил на тревогу, как пузырёк на воду. Из темноты сын крикнул: “Даже лошади знали, что стоит прятаться, если суп у тебя убегает, мама.”
[СМЕШОК — ОБЛЕГЧЕНИЕ]

Мгновение страх отступил. Круг стал светлее — ни громких заявлений, ни медалей, только упрямая повседневная отвага. Внешний мир дрожал, но тут велась великая борьба за дюймы: залатанное колено, разделённая чашка, каждый рассказ — якорь в буре.
[РИТМ: Один рассказ, один ужин, одна ночь — выжиты.]

Они продолжали. Хлеб месился, истории звучали, раны считались, но не сдавались. За стенами завывала пустота, но внутри каждого ритуала сопротивление медленно крепло — как добрый чай.
[НАПРЯЖЕНИЕ СПАДАЕТ — ВОЗВРАЩАЕТСЯ ТВЁРДОСТЬ]

Голос Катерины, теперь мягче, тёк сквозь страх и усталость: “Когда все пути затянет, держитесь за руки и всё равно идите. Буря велика — да, но нас много, упрямых, как одуванчики.”
[АКЦЕНТ: СИЛА В ХРУПКОСТИ]

Мелькнула молния, загремели старые ложки, и младший торжественно прошептал: “Если свечи кончатся — я изобрету светящиеся картошки.”
[ВЗЛЁТ — АБСУРД ПОБЕЖДАЕТ ТЬМУ]

Смех — звонкий, неудержимый — снова отгулял по плитке, прошитый храбростью. Вокруг ночь могла только отступить, сбитая с толку, побеждённая.
[ТРИУМФ: Один рассказ, один ужин, одна ночь — выжиты.]

Где-то грусть продолжала вести счёт. Но здесь? В этом сияющем, невозможном крепости? Они праздновали надежду — грубую, дерзкую, испечённую в каждом вздохе.
И вместе, только вместе, они шли вперёд — отвага в малом, сияние в отказе исчезнуть.
Мы по-прежнему здесь.
Мы по-прежнему здесь.
Мы по-прежнему здесь.
[ФИНАЛЬНЫЙ РЕФРЕН: НЕУГАСИМЫ]
Соседи тянулись друг к другу — голодом и надеждой, недоверие таяло в паре вечернего супа. Кастрюля звякнула. Смех порхнул там, где должен был бы поселиться страх. За простым столом старые ссоры затухли под общей нуждой в тепле.
[ГАРМОНИЯ НАСТУПАЕТ]

Особое значение обретал каждый жест — переданная кружка, сложенная салфетка, неизбежный спор, кто гонит кота от хлеба. (Ответ: все. Кот непобедим, пушистый диктатор, у которого лапы в крошках.)
[ЮМОР ВЗЛАМЫВАЕТ БЫТ]

Сумрак подступал, но каждое проявление заботы делало круг ярче и прочнее. Они вслушивались в истории друг друга — то шёпотом, то громко, но всегда, всегда внимали. Доверие мерцало, упорно и скромно, между каждой парой рук, тянущейся за добавкой.
[УКРЕПЛЕНИЕ СВЯЗИ]

Кто-то предложил шарф, кто-то снова пошутил, кто-то рассказал историю в десятый раз. Раны считались как медали, эмпатия нитью входила в каждое воспоминание. Уязвимость бегала взглядом — теперь не как позор, а как гордая стойкость: “Ты тоже? Значит, мы не одни.”
[ПАУЗА — СОПРОТИВЛЕНИЕ В ЕДИНСТВЕ]

Кто-то затянул знакомую-незнакомую песню, и все будто знали её слова. Реальный припев — если был — плёлся через звяканье, прошивая силу через молчание и дрожащие голоса.
[ОБЩИЙ ПОДЪЁМ — ПЕСНЯ ЩИТОМ]

Вне стен тьма гнала, жадная и настойчивая. Но внутри круга, как бы ни били стены, держался коллективный щит — не против всей печали, а против её удушающей лапы.
И, когда песня утихла, они узнали себя вновь:
Один круг, одна доброта, одна невероятная выжитая ночь — вместе.
[РЕФРЕН: ВМЕСТЕ. ВМЕСТЕ. ВМЕСТЕ.]
Когда дом готовился ко сну, Катерина задержалась в дверях, сердце и болело, и светилось. Смотрела, как у дочери закрываются ресницы, последние защиты падают. “Завтра начнём вновь,” — шепнула она в тишину, — слова шли в круговорот снов.
[РЕФРЕН ЖИВЁТ: МЫ СТОИМ В ОБЕЩАНИИ.]

За стенами гремел гром — по-прежнему театральный, явно раздражённый, что остался за кадром семейных историй и недоеденного супа. Если бы молния научилась хорошим манерам, подумала Катерина, уж стучалась бы перед тем, как ворваться сквозь оконный свет.
[ЛЕГКОСТЬ ВНОСИТСЯ — ИРОНИЯ ДАРИТ УЛЫБКУ.]

И всё-таки никакая буря не растрясёт этой хрупкой крепости заботы, этого вечёрнего соглашения сердец: слушать, держаться, выстаивать… и смеяться, по мере возможности, пусть даже над плохими шутками вселенной.
[ПАУЗА: ТВЁРДОСТЬ]

Катерина распрямилась. С каждым спокойным вдохом снова вшивала себя в ткань дома, надежда ярка, как лоскутное одеяло, решимость — тихий хор под каждым “спокойной ночи”. Потому что когда завтра снова переделает этот мир, как всегда пытается, она встретит его — с раскрытыми объятиями, острым юмором, несгибаемым сердцем.
Мы стоим в обещании рядом с тобой.
Нежно, ярко, несокрушимо — вместе.

[КОНЕЦ — РЕФРЕН: ОБЕЩАНИЯ ХРАНЯТСЯ, РАССВЕТ СМЕЛО СТАРТУЕТ.]
Катерина читала список, губы двигались беззвучно в золотистом свете свечи. Каждый якорь отбивался глухо в груди: один, два, три.
[УДАР: НОВЫЕ РИТУАЛЫ — ГРУНТ ДЛЯ КАЖДОГО ДНЯ]

Итак — она зажгла коротышку свечу, огонёк плясал, как джиттербаг, на восковом пьедестале. Сразу тени отступили — сцена открылась для надежды, которая не боится даже дрожащих отблесков.
[ПОВОРОТ: СВЕТ КАК ВЫЗОВ]

Вдохнула. Глубоко. Ещё глубже. Воздух дрожал желанием, затем умиротворился, поддержанный неслышным счётом общих вздохов города. Даже кот стал менее воинственным — по крайней мере на время, созерцая с видом мудреца, освоившего дзен (или, скорее, радиаторы).
[МИНИ-ПЕРЕМЕНА — ЮМОР ПОДНИМАЕТСЯ]

Следом — доброта, всегда сложнее, когда нервы натянуты. Катерина огляделась. Соседка Оксана стояла у двери, нахмуренная, обеими руками сжимала кружку, будто в ней последняя молекула утешения. Чуть помедлив, как королева (и с надеждой не разбить чашку), Катерина вручила печенье: “Он слегка винтажный, — предупредила она, — но если есть с приключением и крепкими зубами — сойдёт!” Смех разрядил напряжение; печенье выжило, достоинство едва-едва.
[ПЕРЕЛОМ: ЕДИНСТВО ДЕЙСТВИЕМ]

Каждый жест ставил флаг надежды. Каждый маленький акт — кивок, полуулыбка, переданное тепло — вшивал солидарность в стены. Ритуал стал бунтом: отказ подчиняться отчаянию, упрямое единение в особой заботе.
[РЕФРЕН: ВМЕСТЕ МЫ ЯКОРЯ.]

С приближением ночи ритуал сшивал их, не позволяя рассыпаться. Свечи горели в окнах по всей улице — огоньки надежды, как светлячки, не готовые затухнуть 🕯️. Катерина отсчитывает якоря: свет, дыхание, доброта. Ещё раз. Ещё раз.
[СПОКОЙСТВЕННЫЙ РИТМ: ОБЕЩАНИЕ ПОВТОРЯЕТСЯ.]

Даже если печенье засохло, даже если мир изобретает новые тревоги каждый час, — эти маленькие обещания крепки, соединяя дни друг с другом, светя сквозь простое пламя.
Вместе, вместе — они якорят, выживают и бросают вызов завтрашнему дню.
[ЗАВЕРШЕНИЕ РЕФРЕНОМ: МЫ — ЯКОРЯ. МЫ ВЫДЕРЖИВАЕМ. МЫ НАЧИНАЕМ ВНОВЬ.]

🕊️ Мы вместе делимся теплом и историями, даже когда всё вокруг пытается нас обессилить. В каждом зажжённом огоньке, в каждом обнятом соседе и каждом мгновении смеха рождается новое «мы». И именно поэтому завтра не отменяется — ведь, несмотря ни на что, мы продолжаем идти вперёд. Мы по-прежнему здесь. 🕊️