К этому евхаристическому опыту впервые приобщались тысячи паломников, сознавая свой прежний грех индивидуализма, и можно представить их скорбь, когда они, возвращаясь в свои храмы с порывом продолжить такой опыт евхаристической жизни, не могли его осуществить. Помню, как, будучи таким же вдохновленным в Пустыньке, по возвращении в Москву в своем Никольском храме на Рогожском кладбище получил замечание священника по поводу моего частого причащения. Он искренне считал, что, подобно огненному херувиму, стоит на страже истинного благочестия и, может быть, хотел сказать, что часто причащаться – есть страшный грех.

Такое церковное сознание было разрушительным для Церкви, и нужны были большие усилия и старания, чтобы его начать изменять и утверждаться в духоносной традиции древней Церкви.

Когда заканчивалась Трапеза Господня, все участники ее покидали храм и шли в трапезную для паломников напротив кельи о. Тавриона под соснами, где в простой аскетической обстановке совершалась агапа – трапеза любви. Она была удивительна своим духом служения друг другу в любви. Здесь тоже, как и в храме, служили все, потребителей не было: миски с кашей, чашки с чаем передавались из рук в руки, все убирали и мыли посуду.

После агапы служение продолжалось. Братья и сестры включались в повседневные дела пустынниц. Одни брали ведра и шли за водой, другие оставались в трапезной помогать готовить ужин, третьи шли на сенокос, на огороды, в сосновый лес собирать грибы и ягоды, на скотный двор, кто?то помогал о. Тавриону в его постоянных трудах по благоустройству жилищ для паломников.

День проходил в трудах и молитве, в общении с собратьями, узнавании друг друга. Вечером по звону колоколов все опять собирались служить в храме, слушать духовные беседы батюшки.

Эта прослоенность богослужения краткими и не краткими живыми беседами, порой – замечаниями, являлась воплощением призыва апостола Павла постоянно проповедовать во время и не во время (2 Тим 4:2). Богослужения о. Тавриона становились таким образом и службой научения. Отец Таврион понимал, что Церковь вновь должна вступить на путь учительства, от нее ждет живого слова изверившийся народ.

Как нужно ему изучить и познать заповеди Божии! Ибо, по слову мудрецов, «невежда не умеет остерегаться греха; неуч не может быть благочестивым». Батюшка преподносил это слово своим слушателям щедро и радостно, в простой, доступной, легкой форме.

Прожив так день в Пустыньке, все испытывали чувство внутренней полноты, душевного мира и покоя. Ничего суетного, лишнего, ни в делах, ни в словах, все всерьез. Поистине, христианство есть такая жизнь, в которой все всерьез. В дне батюшка обязательно выкраивал время для беседы с теми, кто особо нуждался в духовной поддержке и советах. Кому отдавались часы, кому – минуты. К сожалению, из?за многолюдства выслушать каждого на исповеди было невозможно, поэтому батюшка прибегал, как и о. Иоанн Кронштадтский, к общей исповеди. Он ее проводил так, чтобы здесь, вот сейчас пробудить душу человека, чтобы он прозрел: не просто увидел грехи свои и назвал, перечислил их, а понял свое духовное, нравственное состояние, понял, что нет у него того, что должно быть. «Ты сосуд. Ты должен быть наполнен. Чем? Любовью. Вспомни святость, простоту, чистоту детства. Надо это возвратить». Он ставил в пример блудницу, пришедшую ко Господу: «Грешница пришла ко Христу, учителю нравственности, и молчанием молилась. И что же Он делает? Порицает ее? Зачем? Она пришла к нему с любовью. Она слезами и целованием ног Иисуса говорит:"Моя природа – любить Тебя. Это все счастье. Смысл жизни. Вот с этой природой я прихожу к Тебе. А все остальное было насилием надо мною, тиранией дьявола". Если с таким чувством будем подходить к Чаше Господней, это и будет нашим благодатным возрождением. Это надо осознать. Любишь ли ты Бога? Проверь. Любим ли Бога? Любим, любим и будем любить Тебя, а то, что было с нами – это не наше, это была тирания над нами, надо мной. Она приходила с такой душой.