Урок ОПР

В январе 1975-го меня снова отправили в ОПР. На этот раз это был уже не тот ОПР, в котором мне довелось побывать в первый раз. В этой группе не старались держаться друг друга, и было уже не так легко все вынести.

Новой особенностью ОПР было изобретение под названием «ОПР ОПР» для тех, кто попадал в неприятности в ОПР. Человек, назначенный в ОПР ОПР должен был весь день работать глубоко в машинном отделении корабля, вычищеть трюмы и спать в цепном ящике. Общаться ни с кем ему не позволялось, за исключением ОПРовского этик-офицера. Первым человеком, попавшим в ОПР ОПР стал руководитель из Лондона Рон Хопкинс. Я мельком видела его на его пути из машинного отделения и обратно, он был покрыт отходами из трюмов, и вообще представлял собой жалкое зрелище. Он не полностью выздоровел после пневмонии, и него все еще был грудной кашель. Через несколько недель Рон вышел из ОПР ОПР и присоединился к нам. Мы с ним сразу подружились, он старался меня поддерживать. Я видела, что он хотя и сильный, но очень чувствительный человек. Помню, что он любил играть фламенко на гитаре и часто играл для нас. Он был прирожденным лидером и вскоре стал ответственным за ОПР, его харизматичская натура взяла свое.

Жизнь в ОПР была тяжелой, каждый день начинался в половине шестого утра. Нас разделили на группы по пять-семь человек. Женщины чистили ванные комнаты на корабле, определенные проходы и залы, например, кормовой зал. Чистка ванной комнаты не означала, что можно небрежно помахать какой-нибудь щеточкой для унитаза. Мы должны были вычистить всю ванную, включая стены и потолок. После того, как мы вычищали помещение, оно должно было пройти проверку белой перчаткой. Если перчатка пачкалась, человек, который чистил это помещение, должен был бегать кругами от носа до кормы (около трехсот метров). Однажды, когда моя начальница была неудовлетворена тем как я почистила ванную, она приказала мне «сделать круг». Я запротестовала, потому что решила, что она несправедлива, и ответом было «Не вступай со мной в ВиО. Сделай два круга». Я снова возразила и она сказала: «Сделай четыре круга». Это продолжалось пока мы не дошли кругов до десяти, что в итоге мне и пришлось делать. В другой раз мне приказали бегать круги, а я вместо этого шла. Ответственный в то время за ОПР, Хомер Шомер, поймал меня на этом и побежал за мной. Я попробовала убежать от него, но он был слишком быстрым – он схватил меня, и в итоге мне пришлось делать больше кругов.

Урок, который мы должны были выучить в ОПР, состоял в том, чтобы подчиняться приказам без вопросов, независимо от того, что мы думаем по этому поводу и кто отдает приказ. Это был урок, который я, разумеется, очень не хотела учить. Я не научилась этому в первый раз в ОПР, и меня вернули на второй. Слепое повиновение разрушало все, что я когда-либо ценила. Я думала, что саентология учит независимости и самоопределению, а не слепому повиновению авторитету.

Вдобавок к моим трудностям, я не могла найти себе партнера для одитинга. Одитировать и получать одитинг на протяжении программы ОПР было требованием для завершения, а мой напарник и я были просто несовместимы. В итоге стало ясно, что мы этот вопрос не решим, и по его просьбе его поставили в пару с кем-то другим. Я старалась найти другого партнера, но не могла. Я чувствовала себя опустошенной. Казалось, для меня не было надежды когда-нибуль выйти из ОПР. Помню, как однажды я полностью сорвалась. Я спустилась в нижний грузовой отсек, где располагался класс ОПР, и плакала так, как никогда в жизни раньше не плакала. Я думала, что никогда не смогу остановиться. Я чувствовала, что полностью потеряла над собой контроль. Наконец Рон Хопкинс сходил нашему медику и взял для меня немного кальмага17, который должен был успокоить меня, чтобы я немножко отдохнула. Похоже, это сработало на несколько часов, но на следующий день мое горе возвратилось. Несколько дней подряд я не могла прекратить плакать. Я была в глубочайшем трауре. Я потеряла гораздо больше, чем напарника для одитинга. На эмоциональном уровне я пришла к пониманию, что саентология была обманом, но лишь на эмоциональном уровне. В то время я не находила слов, чтобы описать свою потерю. Поблизости не было советника по выходу или депрограммиста, кто помог бы мне увидеть, что происходит на самом деле. Единственным, что я знала, было то, что хуже я себя в жизни не чувствовала. Дэвид Мэйо заметил в каком состоянии я нахожусь, и по-видимому, очень обеспокоился, но даже старший кейс-супервайзер не мог исправить то, что было со мной не в порядке. Я чувствовала, что потеряла все. Я пришла в саентологию с грандиозными мечтами о будущем, и я упорно работала, чтобы осуществить эти мечты. На некоторое время мне казалось, что они сбылись. Менее года назад я была на вершине мира, и все плохое было уже позади. Затем у меня все забрали. Почему у меня это забрали? Потому что я утверждала свое человеческое право самостоятельно выбирать друзей, а друг, которого я выбрала, оказался сыном Рона Хаббарда. Я была бы благодарна Богу если бы это было не так. Хаббард, похоже, мог просто стереть человека; он мог сделать его, осуществить каждую его мечту, а потом внезапно – раз! – и забрать это. Я потеряла способность злиться, я могла лишь плакать. В какой-то момент я сказала, что хочу уйти, но Дэвид Мэйо и Джеф Уокер смогли отговорить меня от этого. Дэвид говорил: «Ты разобьешь мое сердце», а Джеф попал прямо в цель, сказав: «Как только ты уйдешь из Морской Организации, о тебе забудут». Наконец я решила, что должна выдержать и остаться, неважно, что произойдет. Как бы несчастна я ни была, я верила, что жизнь вне саентологии будет намного хуже. Я сделала одну финальную попытку самоутвердиться. Однажды я выполняла обязанности квартирмейстера18 и регистрировала сходящих и заходящих на корабль людей. ОПРовцам часто поручали эту обязанность. Один раз я была на дежурстве все утро и меня должны были сменить, чтобы я смогла пообедать, но никто не показывался. Наконец, я спустилась в кормовой зал, чтобы посмотреть что случилось с моим сменщиком. Рон Хопкинс и еще несколько ОПРовцев обедали и отказались помочь мне. Я просто взорвалась. Моя злость имела мало отношения к происходящему, я просто чувствовала, что должна предпринять последнюю попытку самутвердиться. Я сказала, что буду обедать и пошло все к черту, и в этот момент Рон ответил: «Все! Ты назначена в ОПР ОПР». Я никогда не забуду этих слов. Я знала, что зашла слишком далеко и попыталась извиниться, но это было бесполезно. Рон был непреклонен. Он сказал, что я могу сделать запрос в комитет по уликам, если желаю оспорить это назначение, но если я это сделаю, меня возможно вышвырнут из МО насовсем. Итак, 26-го мая 1975-го года меня отправили в ОПР ОПР. Я проводила долгие дни в машинном отделении, вычищала омерзительно пахнущие отходы из трюмов, которые затем красила. К счастью, Рон Хопкинс проявил ко мне милосердие, и мне не пришлось спать в цепном ящике. Мне назначили состояние Врага, и чтобы выйти из него, я должна была выполнить формулу, состоявшую в ответе на вопрос: «Выясните кто вы на самом деле». Я выполняла формулу, передавала ее Рону, но он не принимал то, что я написала. Я не знала, как он хочет чтобы я ответила. Несколько дней я мучалась в поисках ответа, который удовлетворил бы его. Кем я была? В тот момент я действительно этого не знала. Если бы я знала, кто я на самом деле, я бы позволила им выгнать меня, и убралась бы как можно дальше от корабля и от всех, кто на нем был. Но я не желала рассматривать возможность ухода из саентологии. Джеф и Дэвид чуть раньше отговорили меня от этого, и в то время мне казалось, что покинуть саентологию было бы хуже любого ада, в котором я могла оказаться на корабле. Я провела пять дней в ОПР ОПР, но казалось, намного дольше. Мне не позволялось общаться ни с кем, кроме Рона Хопкинса. Однажды Дэвид Мэйо нарушил правила и заговорил со мной. Я напомнила ему, что этого делать нельзя, но он сказал, чтобы я не беспокоилась об этом. Я никогда не забуду, что он сделал для меня в тот день, просто нарушив правила и поговорив со мной. Не помню что именно он сказал, но он подбодрил меня и помог мне почувствовать, что я переживу этот ужас. Он проявил ко мне сочувствие, когда я больше всего нуждалась в этом. Я решила держаться за ту толику здравого смысла, что у меня осталась. Я сделала это, заткнув все свои эмоции. Это было вопросом выживания. Наконец я написала формулу, которая понравилась Рону, и я вышла из ОПР ОПР. После долгой борьбы я была сломлена. Когда 26-го мая 1975-го года в кормовом зале Рон Хопкинс сказал: «Все! Ты назначена в ОПР ОПР» что-то щелкнуло во мне, и я потеряла всякую волю к сопротивлению.