17 Верою Авраам, будучи искушаем, принёс в жертву Исаака, и получивший обещания приносил единородного; 18 ему было сказано: в Исааке наречётся тебе семя. 19 Он рассудил, что силен (dynatos) Бог и из мёртвых воскрешать, потому он и получил его обратно в предзнаменование.

Параллели с Посланием к Римлянам тут очевидны, они указывают на то, что в данном пункте написавший Послание к Евреям мыслит в тех же границах, что и Павел, то есть действительно в рамках иудаизма 1–го века1431. Но если это так, нам, возможно, следует внимательнее изучить то, как 11–я глава указывает на то же направление. Главный момент «веры» в этой главе, как часто подчеркивается, – это то, что она устремлена вперед к тому, что было обещано, но еще не даровано. Ной был извещен о том, чему надлежит быть.

Авраам отправился в место, которое ему было обещано, но которого он дотоле не видел. Автор противопоставляет главным образом не «высший» или «духовный» мир в эллинистическом смысле – «низшему» или «материальному» миру, но мир настоящий – и будущий, обетованный новый мир, который будет даром Бога с небес:

13 В вере умерли они все, не достигши исполнения обещаний, но издали их видели и приветствовали и исповедали, что они чужие и пришельцы на земле. 14 Ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. 15 И, если бы они вспоминали о том отечестве, из которого вышли, они имели бы время вернуться. 16 Но на самом деле они стремятся к лучшему, то есть к небесному (epouranios) . Потому Бог не стыдится их, чтобы называть Себя их Богом: ибо Он приготовил им град. Но что это значит? Не наткнулись ли мы, в конце концов, на раннехристианский текст, который прямо утверждает то, чего не утверждают столь многие другие: что цель веры и надежды в конечном итоге – «уйти на небо, когда умрешь»? Все не так просто. Если бы это было так, автор едва ли бы продолжал говорить о вере Авраама в воскресение; здесь идет речь о тех, кто искал «лучшего воскресения», а не простого оживления: 35 Были женщины, получившие мертвых своих воскресшими (ex anastaseos). Другие же были замучены, отказавшись от освобождения, чтобы достигнуть лучшего воскресения (hina kreittonos anastaseos tychosiri). Это, по–видимому, аллюзия, с одной стороны, на сидонскую вдову, сына которой воскресил Илия, и женщину–сонамитянку, сына которой воскресил Елисей, а с другой, – на мучеников из Второй книги Маккавейской1432. Так, текст употребляет слово «воскресение» в двух смыслах: как «возвращение к жизни только что умершего» и как «воскресение к новой жизни тела в какой–то момент в будущем». То и другое, без сомнения, воскресение телесное; вероятно, автор различает их и называет второе «лучшим» потому, что знает: во Второй книге Маккавейской мать ищет не кратковременного оживления, но нового творения, в контексте великого нового деяния, ведущего к эре вселенской справедливости, которую Бог–Творец однажды явит. «Небесное отечество», о котором говорит писатель, определяется далее, в главе 12. Это – небесный Иерусалим: