И теперь проявляется еще один ярко выраженный симптом. Радикальный дуализм, выраженный в Евангелии Иуды, имел много общего со столь же радикальным дуализмом, воплотившимся в диспенсационном фундаментализме, столь распространенном во многих частях Северной Америки и ныне выраженном в популярной серии романов «Оставленные на земле»126. Как никак, главная цель и первого, и второго – спастись от порочного мира и переселиться в другой мир, а именно – в «небеса», вместо того, чтобы (согласно Новому Завету) стремиться к царству Божьему, наступающему как на земле, так и на небе. Сомневаюсь, что Эрману и Мейеру понравится предположение, что они – двоюродные родственники дуалистического фундаментализма, представленного этим движением, но свидетельства тому очевидны. «Этот мир – не мой дом; я просто путник, оказавшийся в нем». Так витийствуют фундаменталисты; но гностики согласились бы с ними.

Как аргумент сторонников правого политического крыла, этот селективный неогностицизм может оправдывать все от так называемого Евангелия процветания (если я – стойкий приверженец христианства, то Бог сделает меня богатым; ведь я принадлежу к его элите) до идеи, что американский народ имеет «предначертание» – наводить порядок в остальном мире. Главная мысль здесь такова: если мы являемся «просвещенными», оставив позади ограничения в виде прежних предрассудков и невежества, значит, мы не просто имеем возможность, а обязаны вести себя так, как подобает элите мира, в частности, если необходимо, обрушивая на других наказание за их упорную слепоту, за их неспособность увидеть то, что видим мы127. Кто сможет отрицать, что по крайней мере один элемент такого подхода можно увидеть в поведении некоторых европейских руководителей за последние 200 лет и некоторых американских – в недавнее время?

Для сторонников же левого крыла селективный неогностицизм может оправдывать все – от вульгарного синкретизма в религии до полного пренебрежения традиционными нормами сексуальной морали. Как никак (это касается первого аспекта), если Иисус – это просто человек, открывающий нам, что божественная сущность находится внутри нас, значит, могут найтись и другие открыватели истины; и если цель христианства – вовсе не спасательная операция, во время которой творец мира посылает своего сына умереть и воскреснуть, чтобы спасти мир, а в действительности откровение о божественности уже содержится в нас (ну, по крайней мере, в некоторых из нас), значит, мы дистанцируемся от того, во что верили большинство христиан начиная с I века, и приближаемся к тому, во что верили представители других религиозных движений.

Что же касается второго аспекта, то если мой глубинный «опыт» – идеальный тест на религиозную или духовную адекватность, а моя глубинная «идентичность» – конечная цель моего религиозного или духовного поиска, значит, открытие моей индивидуальной сексуальной идентичности и ее полное выражение стоит выше, чем ограниченные и навязанные извне моральные нормы, взятые из древних текстов, которые как–никак менее адекватны, чем мы когда–то думали128. Кто сможет отрицать, что элементы этих импульсов имеются в значительной части современного дискурса как в рамках церковных общин, так и за их пределами?

Как левые, так и правые взгляды основываются на одних и тех же религиозных воззрениях, которые гораздо более созвучны античному гностицизму, нежели классическому христианству: значение имеет не внешний мир, не человеческое сообщество и даже не физическое существование человека, а предполагаемая искра подлинной «идентичности», скрытая внутри индивида. На корпоративном уровне нельзя не заметить, что развитие событий зеркально отражает классическую историю освобождения Америки (и я, как англиканский епископ, прекрасно понимаю иронию того, о чем говорю): в конце XVIII века, как раз когда Просвещение было в своем зените, зарождавшиеся Соединенные Штаты объявили, что они ищут свою собственную идентичность и не собираются плясать под дудку короля Георга III и… епископов, которых он посылает в колонии!

Вполне возможно, это было разумной государственной политикой. Я не оправдываю выходки моих соотечественников в прошлом. Но едва ли это хорошая завязка для построения религиозного или духовного мировоззрения.

И на индивидуальном уровне мы не удивляемся, когда Герберт Кросни резюмирует учение Евангелия Иуды и его актуальность для нашего времени в понятиях, о которых я уже говорил, но его слова заслуживают повторения, так как они от и до соответствуют тезису Ли:

Следование за своей звездой – это идея, которая сегодня также актуальна, как в то время. Вместо того чтобы проклинать предателя, может быть, нам следует внимательно присмотреться к добродетели внутри нас.129 Впрочем, остается вопрос, который звучит так: насколько все это заслуживает доверия? Что если Евангелие Иуды выдало нам секрет современного гностицизма? Не переусердствовало ли движение, представленное Мейером, Эрманом, Пейглс и другими, издав эту весьма четкую декларацию идей гностицизма II века?