Когда ребенок рождается, ты принимаешь на себя ответственность не только за его телесное здоровье, но и за его душу. Можно вырастить физически здорового человека, но с изуродованной душой. Этот человек, став взрослым, погибнет, станет лжецом, преступником, но если мать раскрыла в ребенке образ Божий, то, будучи даже не совсем здоровым, он будет духовно богатым человеком и найдет себе дорогу в жизни. “Я, – говорила она, – относилась к Пете и как к сыну по плоти, и как к творению Божию и считала себя ответственной перед Ним, ибо Господь вручил мне на воспитание человека.

Огромное значение для воспитания ребенка имеют сказки. Большинство родителей начинают рассказывать о бабе-яге, о лешем, о русалках, об Иване-дурачке или читать сказки братьев Гримм, но не это надо, чтобы в душе ребенка заложить основы веры.

Конечно, рассказывайте и русские сказки, осмысленно исключая при рассказе то, что сочтете ненужным. Когда ребенок сам начнет читать, то, естественно, прочтет и то, что вы не рассказывали, но уже будет иметь в своей душе фундамент веры и сможет отбросить плохое”. Вот взгляд Марии Александровны на приобщение с детских лет ребенка к вере.

Когда Мария Александровна водила Петю и меня в театр, то выбирала такие постановки, которые только положительно влияли на нас, детей. Неизгладимое впечатление оставило у меня посещение детского спектакля “Синяя птица” в Московском Художественном театре. Мое детское воображение было потрясено до основания, и несколько дней я ходила под впечатлением увиденного. Пес, Кот, Сахар, Вода, Квашня с хлебом, Тиль и Метиль, Смерть с огромной косой в руках стояли перед глазами днем и ночью, но больше всего поразило меня путешествие в мир теней. Огромные белые колонны поднимались ввысь (будучи достаточно взрослой, я поняла, что это был свет от прожекторов и легкий тюль, свисавший сверху, но все это создавало незабываемое впечатление), легкий, казалось, туман поднимается в воздух, и Тиль и Метиль почти теряются среди Великого Хаоса и бредут по проходу, – и даже грусть, что Синяя птица не найдена, не огорчала. Все было таинственно и прекрасно.

Помню, когда на сцене возник огромный зал мира теней, я громко спросила: “Тетя Маша, это рай?” Возбужденные пришли домой, всю дорогу задавали вопросы: “Почему? Что это?” Мария Александровна – тетя Маша – отвечала: “Все расскажу дома”. За столом тетя Маша сказала нам: “Дети, вы видели, что Тиль и Метиль искали счастья, искали долго, настойчиво, но не нашли его. Потому не нашли, что счастье – это вера в Бога, любовь к Нему, счастье – говорить Богу свои мысли, молиться Ему, счастье человека – в Церкви, в общей молитве к Господу, счастье – в постижении воли Господа, а Тиль и Метиль искали счастья на земле и забыли Бога. Счастье – любить друг друга и помогать людям”.

Расскажу о нескольких случаях (хотя о. Арсений всегда говорил: “Случайностей нет, есть только воля Божия”), происшедших со мной в жизни, которые считаю чудесными.

На Воркуте, не знаю почему, переводили меня из одного лагпункта в другой, я умирала от цинги, истощения, усталости. После этапа, войдя в теплый барак и пройдя по проходу, упала от слабости. Очнулась на нарах, кто-то снимал с меня одежду. “Заплечный мешок (“сидор”), вероятно, украдут”, – мелькнула мысль, но мне было уже все равно, я умирала. Сквозь туман полубессознательности услышала разговор двух женщин: “Ты грудь и живот растирай, а я буду ноги, потом ее перевернем”. Почувствовала, что руки незнакомых женщин стали растирать мое тело, силы и сознание постепенно возвращались, я пришла в себя. Света в бараке почти не было, лиц женщин различить не могла. Дали кусок хлеба, горячей воды, что-то надели на меня, закрыли одеялом, и я уснула.

Утром услышала сигнал “вставать”, привычная многоэтажная брань раздавалась в бараке. Женщина, склонившись ко мне, сказала: “Тебе хоть один день отлежаться надо, а то помрешь. Пойду, поговорю со старшой (старшая по бараку; в других лагерях называли – комендант барака, в иных – староста), может, поможет”. Пришла старшая, посмотрела на меня, ткнула кулаком под ребра и сказала: “Помогу, ей надо не один день, а все три дня лежать”, – и ушла. Что сделала старшая, не знаю, но три дня я пролежала на нарах, и все эти дни две женщины ухаживали, лечили и неведомыми путями приносили “пайку”. Видишь, выжила и сижу с тобой, а женщины эти были – Анна Александровна, колхозница из Тульской области, человек верующий и доброты необыкновенной, умная, сильная и обидеть себя не дающая. У нее было доброе круглое лицо с огромными серыми глазами и слегка курносым носом. Вторая женщина называла себя Ларисой и была “воровкой на доверии”. Красивое лицо с удивительной, располагающей внешностью, интеллигентностью, добротой во взгляде. Имен у нее было около десятка и столько же фамилий, настоящее имя – Екатерина. Была воровкой, настоящей “блатной”, имела кличку, могла быть отзывчивой и чрезвычайно доброй, но – и очень жестокой. В бараке пользовалась авторитетом среди “блатных”, и многие боялись ее. То, что совершенно чужие “зечки” спасли и выходили меня, было подлинное Господне чудо. Прошли годы. Шел 1939 г., я уже давно жила в Москве, кончила МГУ, работала в научном институте, постоянно возясь с белыми мышами и крысами, испытывая на них действие разных препаратов, вирусов и микробов. Вышла замуж за Вячеслава. Я была в универмаге ЦУМ на Петровке, слышу: “Здравствуйте, Александра Федоровна”. Оборачиваюсь и вижу: передо мной стоит женщина с очаровательным милым лицом и одета хорошо. Смотрю, и вдруг понимаю: это – блатная Катя. Обнялись, расцеловались, хотела ее расспросить, но она сказала: “Дайте Ваш адрес”. Я сказала, она сразу отошла и, не прощаясь, смешалась с покупателями. Удивилась я, пошла по этажам ЦУМа. Вечером часов в десять раздался звонок, я открыла дверь. Катя вошла, молча разделась и сказала: “Простите, не простилась – было нельзя” и, еще не входя в комнату, произнесла: “Разрешите мне пожить у вас два месяца”. Не знаю, что выражало мое лицо, но сказала: “Конечно, Катя, живи”, – а в душе мелькнула мысль: “Обворует”. Ты, конечно, помнишь, что детей днем я отводила к родителям мужа, вечером забирала. Прожила Катя у нас более двух месяцев, дети мои и Вячеслав души в ней не чаяли, любили ее, и никогда не была она нам в тягость. Вечерами и в выходные молились при ней, из Ярославля приезжал о. Петр и дважды служил литургию, и мы не боялись Кати. Когда мы молились, всегда вставала, но крестилась редко. При служении о. Петром литургии подошла к нему и попросила уделить ей время для разговора, который был долгим. Потом, через год, о. Петр сказал нам: “Удивительный человек ваша Катя. Удивительный, и душа у нее христианская, но трудна ее жизнь”. Катя приходила в разное время, днем, вечером или около одиннадцати часов ночи, поэтому я дала ей ключ от квартиры. Как-то утром Катя подошла ко мне и Вячеславу и попросила ее перекрестить, обняла детей, приложилась к иконе Казанской Божией Матери и, как всегда, спокойно ушла. Ты же помнишь ее, встречалась у нас, даже была на литургии, что служил о. Петр, ты тогда сказала про Катю: “Какое доброе, интеллигентное, красивое и располагающее лицо”. (Я вспомнила свои слова и действительно располагающее и привлекающее лицо этой женщины). Чем занималась и куда уходила Катя, я никогда не спрашивала, – продолжала Александра Федоровна. – В тот день, когда Катя попросила ее перекрестить, я пошла отводить детей к бабушке, а потом с Вячеславом двинулись на свои работы. Придя с детьми вечером домой, увидела стоящую посередине стола чистую чашку и под ней записку: “Дорогие мои! Спасибо за доверие, за все. Люблю вас, вспоминайте Екатерину. Катя. Р. S. Сверток – вам, он чистый” – и слово “чистый” было подчеркнуто. Рядом лежал завернутый в газету большой сверток. Развернула и ахнула – такой большой суммы денег никогда не видала. Долго молились, советовались с о. Германом, и он сказал: “Одну треть отдайте нуждающимся, остальное оставьте себе”. Все в жизни промыслительно, и “чистый” дар Кати помог нам. Разве это все не великое чудо Господа? “Воровка на доверии”, “блатничка”, не раз сидевшая в тюрьмах, – и вдруг такой удивительный поступок. Больше Катю не встречала, только в 1961 г. получила удивительное, полное любви и благодарности письмо. Однажды, рассказывая одному их знакомых о происшедшем, услышала: “Вы совершили грех, взяв деньги воровки”. Я подумала, что этот человек плохо знает людей и не знает, что такое лагерь. Конечно, в 1958 г. рассказала об этом о. Арсению, и он ответил: “Правильно, что взяли, Катя сказала правду, деньги – “чистые”, – этими словами она хотела сказать: “Крови и бедствия для людей на них не было”. Еще об одном чудесном случае расскажу. Шла я в половине двенадцатого ночи по Малой Никитской улице, было холодно, ветрено и на улице пустынно. Дома – все почти старой постройки с большими подворотнями. Молюсь и думаю: “Нужно скорее дойти до остановки трамвая “А”, а идти еще минут пять-шесть, мне страшно. Прохожу высокий дом, внезапно вышли двое мужчин и втолкнули меня в подворотню, я пыталась, что-то сказать, но третий мужчина схватил меня за горло и, достав нож, сказал: “Молчи – прирежу! Быстро ее в подвал”. Втащили в подвал, взяли сумку с продуктами и сумку с деньгами, где была зарплата, и стали меня со всех сторон ощупывать руками – нет ли чего ценного? Большой золотой крест на золотой цепочке висел на шее. Стащили через голову джемпер, и я осталась в одном платье с грубо расстегнутым воротом. Крест и цепочка еще оставались на мне. В подвале было светло. Кричать, просить, умолять было бесполезно, пощады ждать не приходилось. Сжавшись в комок, вложила все свое душевное “я” в молитву к Богу, Пресвятой Богородице, к духовному отцу Арсению. Не смерть пугала меня, а грязное надругательство над моим телом. Двое стояли около меня, а третий, по-видимому главный, вынимал из сумочки деньги, документы и разные лежащие там бумажки. Под висячей лампой внимательно просматривал их и даже читал, деньги положил в свой карман. А я могла только молиться Богу и беспорядочно призывать помощь Пресвятой Богородицы и батюшки. Третий внимательно и долго читал вынутую из моей сумочки какую-то бумажку и внезапно спросил: “В каком лагере сидела?” От растерянности вопроса не поняла. “В каком лагере находилась и сколько лет?” – я ответила. Внимательно посмотрев на меня, произнес: “Братва! Оденьте ее”, – вынул деньги из своего кармана, положил в сумочку и сказал: “Иди домой, а о нас – сама понимаешь...” Я все поняла, Господь и Пресвятая Богородица и заступничество духовного отца Арсения спасли меня. Подошла к третьему (главарю), низко поклонилась, перекрестилась, протянула ему руку и сказала: “Спасибо Вам”. – “Иди, иди скорее, за твое спасибо и тебе спасибо, а что в лагере была, по твоей справке узнал, лагерь хорошо знаю, иди”. Это было такое чудесное избавление, такое неописуемое чудо! Шла и прославляла Господа, Пресвятую Богородицу и защитника рода человеческого святого Николая Мирликийского. Шла со спокойной душой, но войдя в дом, разрыдалась, долго не могла придти в себя и только подойдя к иконам и помолившись, смогла рассказать Вячеславу все во всех подробностях. Только подумать, какую милость и чудо проявили Господь и Матерь Божия ко мне грешной. Ведь я была на краю гибели. Это было чудо”.