Дочь рассказала свой сон матери и стала проситься в Киев, но та ни на сон, ни на просьбу дочери не обратила внимания. Через некоторое время этот сон повторился, и Евфимия, проснувшись, услышала благовест к утрени и собралась было пойти в церковь, но проснувшаяся в это время мать не пустила ее. Нечего делать, Евфимия стала раздеваться, но вдруг упала в обморок.

У девицы открылась падучая болезнь, чего с ней прежде не бывало. Долго она лежала без памяти и наконец пришла в себя. Через несколько дней припадок повторился, и чем далее, тем чаще стали повторяться припадки. Испуганная мать после этого дала уже дочери полную свободу ходить в храм Божий, когда бы она ни захотела. И вот однажды во время утрени Евфимия увидала наяву того самого странника, которого не раз видела во сне и который, подошедши к ней, опять проговорил ей те же слова: «Ты, Евфимьюшка, замуж не выходи, а иди лучше на поклонение угодникам Божиим в Киев». С этими словами таинственный странник скрылся.

Пришедши домой из церкви, Евфимия опять стала проситься у матери в Киев, и так как вскорости должны были отправиться туда каликинские богомолки, то мать и согласилась отпустить ее с ними. Дорогой с Евфимией сделался припадок, и пока товарки ухаживали за ней, подошел к ним какой-то мужчина в одежде странника, долго стоял, молился и, заплакав, пошел своей дорогой. Когда Евфимия оправилась от припадка и пошла с товарками далее в путь, они рассказали ей о подходившем к ним страннике. Из их рассказов она узнала в нем своего знакомого незнакомца. В Киеве же они все его видели и узнали, что это тот самый Иларион блаженный, который тайно ушел от своих родителей и от жены, о чем уже разнеслась молва.

Из сего рассказа о таких знаменательных явлениях отца Илариона во сне и наяву легко можно заключить, во-первых, что отец Иларион за свою от юности строго подвижническую жизнь уже в молодых летах сподобился от Господа особенных духовных дарований. А во-вторых, тут нельзя не видеть, какое высокое значение имели для Илариона Киевские угодники. К ним он и прежде часто прибегал за благодатной помощью, к ним теперь и других направляет, и сам опять вперед явился в Киеве, дабы испросить себе у подвижников Христовых молитвенной помощи и благословения на новые труды и подвиги ради любви Христовой.

Побывав таким образом в Киеве, а затем в Троицкой Сергиевой Лавре и еще в некоторых обителях, Иларион наконец определился в один из монастырей Рязанской губернии[

3].

С этого времени начинается его скитальческая, многоскорбная, многострадальная жизнь. Господь, заповедавший радоваться избранникам Своим, с обетованием им многой мзды на Небесах, когда их поносят, и ижденут, и рекут всяк зол глагол Его ради (ср.: Мф. 5, 11), попустил все это испытать и верному рабу Своему Илариону, дабы сподобить его вечной радости на Небесах. Только полгода прожил он в монастырской ограде, стремясь всеми силами души и тела к взысканию единого многоценного бисера - Христа, как слух о его местопребывании через богомольцев дошел до его родных. Жена Илариона, неразумная миролюбица[4], возмущаемая исконным соблазнителем рабов Христовых, вздумала насильно возобладать своим мужем, как имевшая на то, по соображениям человеческим, полное право. Она подала в Рязанскую полицию прошение, в котором объяснила, что муж ее бежал и скрывается без паспорта в таком-то монастыре, и просила без всяких околичностей возвратить его домой. Узнав об этом заранее, Иларион увидел, что ему нельзя долее оставаться на избранном месте, да и вдаль куда-либо идти без паспорта опасно, а потому и решился возвратиться в свой родной край. Там, недалеко от своего селения, близ села Каликина, в Зенкинском тогда дремучем лесу, в глуши, он тайно от людей поставил себе маленькую келлийку. Тут навещала его по временам из Каликина вышеупомянутая боголюбица Евфимия Григорьевна, которая, пользуясь его духовными советами и наставлениями, и сама, в свою очередь, как одаренная духовным разумом, подавала ему добрые советы, как это сейчас увидим. Вместе с тем она старалась служить ему чем-либо в вещественных нуждах; между прочим помогала крыть келлию соломой.Жизнь отшельническая в дремучем лесу, вдали от молвы людской, сама по себе привлекательная для людей-подвижников, отцу Илариону почему-то не пришлась по сердцу. Не смущала ли его мысль, что глушь лесная не может навсегда укрыть его от людей, что рано или поздно его пребывание огласится, и тогда к келлии его явятся и почитатели, и порицатели, которые не только не дадут ему покоя, но даже могут и совершенно вытеснить его оттуда?Напротив, жизнь в стенах обители, как он уже немного испытал, и покойнее, и безопаснее во всех отношениях. Ничего нет после этого удивительного, что мысль отшельника более склонялась к тому, чтобы поместиться в каком-либо общежительном монастыре. Обсуждая таким образом свое положение, отец Иларион в откровенных беседах с Евфимией Григорьевной не скрыл от нее желания сердца своего. Но мудрая Евфимия видела, что жизнь в монастыре ему не по призванию, и потому старалась отклонить его от этой мысли. Поводом к этому уже могло служить то обстоятельство, что первая его попытка поступить в монастырь была неудачна.