Городовой поднёс к его лицу громадный кулак:

— Видал?.. То-то же!..

Христос вошёл в город. Несколько женщин и стариков из толпы в отдалении шли за Ним.

Всюду чувствовался «праздник». Гул стоял от красного звона. Магазины были заперты. На лихачах в белых перчатках мчались визитёры.

Зизи встретила подругу и закричала через улицу:

— Машенька, Христос воскрес!

— Воистину, воистину... Я к Курочкиным!

— А вечером придёшь?— Не знаю...Пугвицин шёл, обнявшись с Тереховым, и бормотал:— Смертию смерть поправ... Это, брат... это, брат, тебе не шутка...Ника в новых перчатках шёл под руку с Зоей.— Я ни за что не буду с ним христосоваться.— Это вы так говорите, а потом возьмёте и похристосуетесь.— Вот ещё!— Ну, дайте мне слово, что не будете.— Да вам-то что?— Вот странно.Ника покраснел.О. Иоанн Воздвиженский только что сел за стол и очищал красное яйцо.— А кулич-то перекис, матушка...— Полно тебе, ничего не перекис... Это от изюму.— Перекис.— Всегда ты мне назло выдумаешь.— Не назло, а только — что надо вовремя вставать. Дрыхнешь, а куличи перекисли...— Это изюм, а не перекисли...— Уж какой там изюм... Ну-ка, колбаски дай...Ваня вырвался-таки от гувернантки и, стоя посреди улицы, орал во всё горло:— Христос воскресе из мертвых...Лошади в испуге шарахались в сторону.— Ma tante, — говорил Коко, — Христос воскресе!— Воистину...— А поцелуй?..— Я не христосуюсь.— Но я же племянник.— Мало ли что, но вы мой ровесник.— Но, ma tante, ведь Христос же воскрес!— Знаю, знаю! Но о поцелуе и думать нечего!..— Вы после этого не христианка.Всё ликовало, всё радовалось. Звон рос с каждым часом. Лихачи мчались всё быстрее. Генералы, офицеры, студенты, лицеисты, гимназисты, штатские, на парах, на рысаках — всё двигалось, торопилось, неслось, как ураган.Христос, никем не замеченный, прошёл через весь город. По-прежнему за ним в отдалении шло несколько человек.Выйдя за город, Христос остановился. Старый-старый старичок, не решаясь подойти к Нему, встал на колени и прошептал:— Воистину, воистину воскрес!.. IIIМакаровну попутал нечистый. У соседки был чулан, замок на нём висел полусломанный, а в чулане хранились пустые бутылки, которыми соседка торговала.Пришла Макаровна вечером уставшая, голодная: никто не купил её семянок. Ни денег, ни хлеба... И приди ей на ум забраться в чулан и украсть пустые бутылки. Старуха она старая, забрала бутылок много, пошла и упала на дворе. Соседка её, у которой она украла, с бутылками этими и подняла. Пришёл дворник, составили протокол. Макаровну отдали под суд.Макаровна просидела в тюрьме недолго: боялись, что не доживёт до суда. Во имя правосудия дело ускорили. На первый день Фоминой недели под конвоем доставили в суд.Макаровна покорно дожидалась своей очереди. Только глупые слёзы сами собой бежали по её морщинистому лицу.«Украла, согрешила, — думала Макаровна, — поделом мне. Суд царский! Заботится он об нас!»