В обеих Финикиях в описываемое время было также немалое число подвижников, но из целых обителей здесь можно указать лишь одну общину монахов в Югате, основанную, по свидетельству Созомена, Павлом, происходившим из селения Телмисы[52] .

Мы видим, таким образом, что во второй половине IV века в cтpaнax сирийских на всем их протяжении от Ливана до возвышенностей Aрмении иноки, как говорит историк Созомен, "весьма размножились" и что к началу V века эти страны покрылись целою сетью монастырей и монашеских келлий[53] .

Каким уставом регулировалась жизнь сирийского монашества во второй половине IV века и что общего было, кроме великой аскетической идеи, в разнообразных подвигах известных истории представителей этого монашества в рассматриваемое время?

Во второй половине IV века, как известно, существовал писанный устав преподобного Пахомия Великого[54] и был написан устав иноческий святителя Василия Великого (разумеются его "подвижнические уставы подвизающимся в общежитии отшельничестве", "пространные правила, изложенные в вопросах и ответах" и "краткие правила")[55] . О других монашеских уставах (преподобного Антония Великого; преподобных Серапиoнa, Макариев и Пафнутия) не говорим, потому что все эти правила считаются - и справедливо - неподлинными. Но как показывает эта краткая историческая справка, уставы IV века касались только общежитий: первый из них принадлежит основателю этого вида (киновитского) монашеской жизни, а второй - его ревностному защитнику и организатору. Анахоретство в его разных проявлениях писанной регламентации не подлежало. Но и монастыри замкнутые и общежительные, т.е. киновии, в странах сирийских и северо-месопотамских в рассматриваемое время также жили не по каким-либо писанным уставам, а почти исключительно на основании примеров и изустных (редко записанных) отдельных наставлений своих авв и настоятелей - выдающихся подвижников56 . Нельзя полагать, что устав святителя Василия Великого уже в данную пору оказал сильное влияние на жизнь сирийских киновий. Наоборот, из жития святителя Василия Великого мы узнаем, что он путешествовал с целью наблюдения монашеской жизни по разным странам Востока, в том числе и по Cирии и Месопотамии. Вынесенными из этого путешествия наблюдениями святитель Bacилий Великий воспользовался при начертании своего подвижнического устава. Таким образом, скорее можно говорить о влиянии сирийского монашества на устав святителя Василия Великого, чем наоборот. Правда, в "Истории Боголюбцев" блаженного Феодорита в рассказе о подвижнике Зиноне упоминается, что этот подвижник, родом из Понта, "напоялся, как сам говаривал, источниками Василия Великого"[57] , но свою иноческую жизнь возле Антиохии Зинон начал, по свидетельству того же блаженного Феодорита, после смерти императора Валента (378 г.), и из краткого повествования oб образе жизни сего великого подвижника не видно, чтобы он был проводником монашеских законоположений святителя Василия Великого в среду сирийских иноков[58] . Нельзя указать близких точек соприкосновения сирийских киновитов с иноками Тавеннисийского общежития и проникновения в сирийские страны пахомиевских традиций, если не доверять житию Мар-Авгена Излийского, чего делать, как нами раньше было показано, нельзя. Из оставшихся литературных произведений, принадлежащих выдающимся сирийским писателям-аскетам, можно назвать лишь одного преподобного Ефрема Сирина, в многочисленных творениях которого мы встречаем рассеянные отдельные наставления его своим отечественным подвижникам, могущие послужить материалом для цельной картины жизненного уклада сирийских иноков, но не являющиеся частями вероятно не существовавшего в данное время полного "устава" сирийско-месопотамских монашеских общин. Но упомянутые многочисленные наставления преподобного Ефрема Сирина производят такое впечатление, что строй монашеской жизни к его времени уже выработался прочный и он говорит о явлениях всем известных и требующих лишь детального рассмотрения и исправления вкравшихся недостатков.

Отсутствие определенного и более или менее полного устава иноческой жизни на сирийской почве объясняется индивидуалистическим направлением сирийского монашества, питавшего особенную склонность к чистому анахоретству. Но наряду с широко раскинувшимися отшельническими одиночными келиями существовали в сирийских странах, хотя сравнительно в малом количестве, и типические киновии, как это было нами отмечено раньше, и вообще эти два вида монашества и здесь, как и в Египте и Палестине, считались основными и вполне законными. Так, например, святой Ефрем Сирин, давая наставление "младшему подвижнику", говорит при этом cледующее. "Если находишься в пустыне, в уединении, то изучай подвиги и преспеяние совершенных отшельников. А если пребываешь в общежитии, то не пренебрегай общежительными правилами... Пребывая в общежитии, не уклоняйся от апостольского и законного правила"[59] .

Воззрения на смысл жизни и основные черты жизненного поведения у всех сирийских аскетов какого бы то ни было вида монашеской жизни были, конечно, одинаковые. И те, и другие прекрасно изображены в творениях преподобного Ефрема Сирина и в "Истории Боголюбцев" блаженного Феодорита. В этих произведениях отпечатлелся тот религиозный идеал, которым были одушевлены сирийские иноки, и тот тип религиозно-нравственной духовной жизни, какой создался под могучим влиянием этого высокого идеала. Богообщение и вселение Божественной благодати в душу подвижника - вот какова была последняя цель чрезвычайных подвигов сирийских иноков. Хорошо и образно выразил это Македоний Критофаг, когда на вопрос охотников, случайно нашедших его на гopе, - что он делает здесь, ответил: "И я уловляю здесь моего Бога, усиливаюсь постигнуть Его, всем сердцем желаю узреть Его и никогда не оставлю этой прекрасной ловли"[60] . Но если этот идеал Богообщения является общим для иноков всех стран и веков, то в жизни сирийских иноков рассматриваемого времени он принимал некоторые своеобразные черты, весьма характерные именно для этих представителей великой аскетической идеи. Покаяние и умиление - вот в чем ближайшим образом преломлялся религиозный идеал сирийского монашества. Известно, что преподобный Ефрем Сирин является несравненным учителем покаяния. Mнoгие страницы его творений, посвященные выяснению необходимости и спасительности непрестанного покаяния и сокрушения о грехах, не имеют себе подобных во всей святоотеческой литературе. Читая их даже теперь, на расстоянии полуторы тысячи лет после того, как они написаны, как бы слышишь то внутреннее душевное рыдание и стенание, которое их породило. О Феотекне, преемнике Пyблия пo управлению созданной этим последним подвижником киновии (над отделением греков), блаженный Феодорит говорит, что он "ночью и днем проливал слезы сокрушения"[61] . За то и доходили сирийские подвижники IV века до чрезвычайного умиления - этого великого дара, заменяющего или, лучше сказать, приводящего с собою многие добродетели. Преподобный Ефрем Сирин молился Богу даже о том, чтобы Господь ослабил волны Своей благодати, даруемой ему, ибо сердце его не может выдержать такого обилия ее. Внешним выражением одушевлявшего с особенною силою сирийских иноков духа покаяния является, напр., хотя бы то, что у них более, чем у иноков других стран той же эпохи, были в употреблении частые земные поклоны и лежание ниц. Уже было указано, какое мoлeниe Богу (после общего в монастыре) приносили иноки, жившие под руководством знаменитого подвижника Юлиана Сабы (†367г. по Chron. Edess. Критику этой даты см. в Acta sanctorum. Octobris, VШ, p. 352)[62] . Удаляясь в пустыню по двое, они там молились таким образом, что один стоя читал 15 псалмов Давида (=1/10 псалтири), а другой в это время лежал ниц на земле, потом они переменялись: второй начинал читать псалтирь, а первый падал на землю. То же говорит об антиохийских нагорных иноках святитель Иоанн Златоуст ("пропевши свои гимны с коленопреклонением"). Думается, что в этих проявлениях глубочайшего религиозного смирения сирийских иноков сказалась и чисто семитская черта их национального характера. Восточные семиты, давшие из своей среды богоизбранный народ еврейский, при правильном духовном развитии всегда отличались глубокою религиозностью. Может быть, и окружающая природа Сирии и Месопотамии влияла на такое глубокое покаянно-умилительное настроениe cиpийcкиx подвижников. В этой прародине человечества и местонахождении рая, стране великих рек и высоких гор, сильных гроз и благорастворенного воздуха, ярких звезд и ослепительного света солнца легко можно было дойти до состояния глубокого умиления, а созерцание разрушенных временем великих городов древности, тяжелые политические и социальные условия естественно возбуждали чувство полной суетности настоящей земной жизни и создавали смиренно-покаянное настроение. В одном из "умилительных" слов преподобного Ефрема Сирина содержится указание на такое именно воздействие окружающей природы на дух сирийского подвижника. "В один день, встав очень рано, - говорит о себe преподобный Ефрем Сирин, - ходил я с двумя братиями вне благословенного града Эдессы, возвел очи свои на небо, которое подобно чистому зеркалу со славою осиявало звездами землю, и в удивлении сказал: "Если звезды сияют с такою славою; то кольми паче праведные и святые, сотворившие волю Святого Бога, в тот час, когда придет Господь, воссияют неизглаголанным светом спасительной славы". Но вдруг, - продолжает далее преподобный Ефрем Сирин, - при воспоминании о страшном оном Христовом пришествии содрогнулись кости мои, и, ощутив смущение в теле и душе, заплакал я с сердечною болью и сказал, воздыхая: "каким я, грешник, окажусь в этот страшный час"? и т. д.[63] . Нападения персов, затем исаврийцев и других варваров, сопровождавшиеся пленением многих мирных жителей, располагали надеяться не на внешнюю силу, а на Бога Живого и благодарить Его за то, что Он избавляет от необходимости созерцать варварское нечестие в чужой стране. "Не могу оставаться с этим братом", - сказал некий новоначальный по отношению к своему сожителю. "А если бы ты попался к варварам и отдан был на руки какому-нибудь варвару, то ужели бы мог сказать: не хочу жить с ним", - возразил на это другой инок. Это указание на столь частое явление в сирийских странах сразу возымело свою силу и недовольный сожителем брат только и мог сказать: "Прости меня"[64] . История Малха, "пленного монаха", рассказанная блаженным Иеронимом[65] , встретившимся с этим монахом в Халкидской пустыне, говорит о том же. Тяжелым пленом у сарацин был наказан Малх за своевольный выход из монастыря на родину. О социально-экономических условиях тогдашней эпохи, дополнявших ряд побуждений, по которым жители Сирии и Месопотамии выходили из своих обществ и вступали в общины монашеские, много распространяться не следует. О тяжести государственных и общественных повинностей красноречиво говорят письма блаженного Феодорита Кирского к властям. Такую бедственную и суетную жизнь представлялось более разумным переменить на жизнь высоких созерцаний и служение единому Господу - Царю Небесному. О нравах или, вернее, о распущенности населения городов Востока, в частности, великолепной Антиохии на Оронте, можно заключать на основании творений святителя Иоанна Златоуста. Понятно, что души, вырвавшиеся из этого омута безнравственности и роскоши и пришедшие, по терминологии великого антиохийского учителя, в "здоровое состояние", даже по чисто психологическому закону контраста начинали совершенно противоположный образ жизни среди всяких добровольных лишений и ограничений и достигали глубокого душевного мира и состояния умиления пред милосердием Божиим, извлекшим их из сети мирских и пагубных удовольствий.

В общем весь строй и тон жизни сирийских подвижников во второй половине IV века был строго аскетический и даже более повышенный в этом направлении, чем аскетическая практика современных им египетских отшельников и киновитов. Правда, преподобный Иоанн Кассиан, лично побывавший в Египте и живший в Вифлееме, говорит, по-видимому, о противоположном[66] . Но, быть может, отсутствие собственных непосредственных наблюдений над жизнью сирийских иноков и несколько иной взгляд на назначение внешних подвигов в деле спасения повели его к этому не совсем точному заключению. Наоборот, данные, содержащиеся в сочинениях самого преподобного Иоанна Кассиана, касающиеся монашества (напр., богослужения), говорят именно о чрезвычайном аскетическом самоотвержении сирийских иноков, которое можно различно оценивать с разных точек зрения, но которое есть несомненный исторический факт.

В творениях преподобного Ефрема Сирина ясно указываются отличительные признаки нормальной подвижнической жизни в двух ее видах: отшельническом и общежительном. "Живущий в пустыне пусть имеет всегда приличные ему добродетели: православие, смиренный образ мыслей, бдительность и небоязненность, нерассеянность и несребролюбие, соблюдение себя во святыне и терпение в трудах, старание подать всякому утешение, справедливость в снисхождении, неразвлекаемость боголепного ума, чем ослабляются страсти и прогоняются бесы, а также и то, чтобы не страшиться телесного недуга и приближения смерти, но с таким веселием, какое свойственно призываемому из рудокопни или из изгнания в небесное царство, ожидать исшествия, по примеру Апостола: "желание имый разрешитися и со Христом быти" (Фил. 1, 25)... Пребывающему в общежитии надобно держаться следующего: быть послушным по Богу без всякого прекословия, также сострадательным и не тщеславным, не иметь ни любоначалия, ни честолюбия, не изнемогать в бдениях и молитвах, соблюдать терпение в подвигах и в рукоделии, бегать, молчать, безмолвствовать - бегать еретиков и людей пагубных, молчать о запрещенном и неугодном Богу, безмолвствовать, удаляясь от шума дел житейских, не переходить из келлии в келлию, "не полагати претыкания брату или соблазна" (Рим. 14, 13); не говорить ничего без рассуждения, не порабощаться раздражительности или гневу, не употреблять нарядных одежд, не лощить плоть свою для красоты, не иметь необузданного ока. Не старайся, - говорит далее преподобный Ефрем подвизающемуся в общежитии, - показать себя искусным во всяком деле, чтобы не впасть тебе в тщеславие"[67] . А раньше немного он советует такому подвижнику "вместе с единодушными братиями собираться на Божию службу, на бдение, на работу, на ручные поделки, а подобно сему приходить и за трапезу, кроме случаев телесного недуга, и не поддаваться собственному своему изволению, что свойственно пустой надутости"[68] . Но какой бы вид подвижнической жизни известный аскет ни выбрал, он, по преподобному Ефрему Сирину, должен непременно выдержать его до конца и не поддаваться искушению переменить один вид на другой под предлогом якобы пользы для духовного своего совершенства, "когда пребывающий в общежитии мечтает о пустыне, будто бы там великое безмолвие, а живущему в пустыне враг подает мысль бежать ее как места, всем бедного и не доставляющего никаких утешений"[69] . Но понятно само собой и прекрасно выясняется во многих местах творений преподобного Ефрема Сирина, что между общежительными и уединенными подвижниками сходства было так много, что оба эти вида иноков одинаково сильно отличались от людей, проводивших обыкновенную мирскую жизнь. Строжайшее воздержание в пище и питии, полное и совершенное целомудрие, добровольная нищета, постоянное стремление к Богу, выражающееся в непрестанной молитве, дух покаяния и умиления - вот черты, общие всем сирийским, как и других стран, подвижникам и резко выделявшие их из тогдашнего христианского общества и привлекавшие наиболее благочестивых представителей этого общества искать благодатной помощи у этих святых мужей и жен, а то и прямо становиться в их ряды и начинать жизнь с ними. О взаимном же отношении обоих видов подвижничества в странах сирийских в данное время были того, по-видимому, общего на Востоке мнения, что общежитие есть подготовительная ступень к анахоретству или совершенному безмолвию. "А неспособные еще в совершенстве посвятить себя делу молитвы с верою, благоговением и страхом Божиим, - говорит преподобный Ефрем Сирин, - уготовляйте себя на служение, на прохождение послушаний или на какое-либо дело, или на что-либо служащее к упокоению братии как исполняющие Господню заповедь и делающие духовное дело"[70] . И сами подвижники сирийские, начавшие с уединения, предпочитали и оставаться в нем, как более соответствовавшем главной цели их жизни, а общежитие они предлагали тем новоначальным, которые приходили к ним, привлекаемые их подвигами. Так, например, поступил преподобный Маркиан, подвизавшийся на одном холме в пустыне Халкидской[71] . Самый строй общежительных монастырей в странах сирийских был рассчитан на людей более слабых и еще не укрепившихся в подвигах воздержания. Давая совет живущему в общежитии, преподобный Ефрем Сирин, между прочим, говорит: "Если и два раза в день положено вкушать пищу, пусть брат принимает снеди с благодарением... Если прийдет в рассуждение помысл, что на трапезе предложено много, то возьмем во внимание, что приготовление сделано не по нашему распоряжению"[72] . Настоятель обители коринфской Евсевий "сам принимал пищу через три и четыре дня, а сожителям позволял принимать через день"[73] . Но тип общежительного подвижничества, как уже замечено, был менее распространен в странах сирийских и месопотамских, чем уединенное или групповое анахоретство. У анахоретов же мы видим как бы некоторое, ненамеренное, конечно, соперничество по части всяких лишений и строгости жизни. Примечания 1 Soz. Hist. eccl. VI, 33. Migne, 67,1392-3, pyc. пер., с. 455-6. 2 Hist. rel. с. 1. Migne, 82, 1283; История Боголюбцев, с. 13. 3 Memoires, t. VIII, 126. 4 H. Eccl. VI, 34, Migne, 67, 1393-6; рус. пер., с. 457. 5 Memoires, VIII, 126.