Это не будут непременно "лекции", а скорее, "автобиографические" заметки. Как я в жизни своей переживал вопросы о вере, что думал о них. Это - вроде "исповеди о вере".И я хочу, чтобы это было живо, - ведь это действительно все переживалось. Это записки или заметки сердца, облеченные потом и в формы ума.

* * *

А кому-нибудь и пригодятся: люди - подобны.

* * *

Начну с тех пор, как стал помнить себя с верою.

* * *

Конечно, не помню, как и когда заброшены были в мою душу первые слова и мысли о вере матерью ... Память уже застала меня верующим, - какими были и мои родители, как и вообще все окружающие, люди из "простого", почти деревенского класса. Отец мой был конторщиком в имении Б-х, а мать дочерью диакона из с. Софьинки [1]. Отец мальчиком был еще крепостным. Никаких "безбожников" я в детстве не видел и даже о них не слышал. Все кругом верили несомнительно. Мир Божий, сверхъестественный, был такой же реальностью, как и этот земной. Буквально - никакой разницы. И я даже не помню: когда я впервые узнал, что существуют безбожники? Не помню и впечатления от этого нового знания. Но во всяком случае, это не произвело на меня, очевидно, никакого впечатления - уже по одному тому, что не осталось в памяти моей как что-то особенное... Итак, я всегда помню себя верующим! И можно сказать: я никогда не был неверующим. Однако знаю, что такое состояние сомнения и неверия; но об этом напишу дальше.... Чтобы потом не забыть: запишу один разговор на эту тему (вообще, не буду очень заботиться о "системе" заметок: не очень-то она важна). Однажды я посетил в Москве почитаемого мною знакомого Владимира Александровича Кожевникова [2]. Он был человек огромной начитанности, прямо сказать - ученый. Библиотека его насчитывалась тысячами книг. Он знал все главные европейские языки. Написал и несколько трудов о буддизме (не докончив их)...Незадолго перед смертью он заболел страшной формой лихорадки, которая подбрасывала его на постели, как перышко... Я зашел проведать его. Совершенно мирно он вел, лежа, беседу. И, между прочим, сказал, указывая рукою на тысячи стоявших по полкам книг (с иронией, но безобидной):- Я всех этих дураков перечитал; и все-таки не потерял веры. Я всегда был верующим.Скончался мирно. Царство Небесное твоей душе, раб Божий Владимир...Среди книг своих он написал несколько брошюр о вере: они просты по изложению, но очень глубоки... Я теперь позабыл точное оглавление. Но поищу потом и запишу: стоят они того, чтобы всякий, интересующийся этими вопросами, прочитал их - польза будет несомненная.

* * *Первое впечатление, связанное в памяти моей с верою, пожалуй, была Пасха. К ней вся наша семья готовилась, как и все, еще задолго. И это ожидание все нарастало.В субботу к вечеру говорили о ночной заутрене на Пасху. Я еще ни разу не был на ней: слишком мал был... Может быть, тогда мне было года 4... И мне необыкновенно хотелось быть тогда на службе. И я стал просить мать взять и меня в церковь... Я ожидал чего-то поразительного. Маленькое сердечко трепетало от грядущей радости. Мама (она в семье была хозяйкой) пообещала; но советовала мне пораньше лечь спать. С надеждой я сразу уснул; а проснулся уже, когда светало. Наши приехали уже из церкви (обыкновенно на этот раз давали лошадь из "имения")...Оказалось, меня только утешили обещанием, но не взяли. А старший брат, Миша, уже удостоился этой радости. Мне было горько. Но скоро я забыл о своей печали. Пасхальная радость подхватила меня и понесла вперед. Детское горе, как утренняя роса, недолговечно... Но на следующий год я уже был вместе со всеми нашими... Не помню всего: только радость была необычайная... И помимо всего прочего, - при пении "Христос Воскресе" и шествии вокруг церкви - стреляли (из пороха) в пушки, Бог весть откуда-то сохранившиеся у помещиков [3]. Было страшно, но и захватывало дух. Все сливалось с общей приподнятостью, еще жгли и бочки со смолой... Ночью это было красиво... Помню, как кругом храма бабы наставила узелки с "пасхами" (сырными), куличами и крашеными яйцами; а в "пасху" втыкались копеечные свечечки... "Батюшки" (священник, диакон и дьячок) ходили, пели и кропили их святою водой (после литургии); бабы тотчас завязывали узелки и спешили домой... Огней становилось все меньше и меньше. Костры тоже догорали сонливо, точно уставши за ночь... Заря начинала светать... Мы ехали на телеге. Под колесами и копытами лошади кое-где хрустел еще лед: должно быть, Пасха была ранняя. Дома отец и мать пропели трижды "Христос воскресе"; и мы радостно стали разговляться сладкими пасхою и куличами, с яичками... Было радостно на сердечке... Потом сразу легли спать после почти бессонной ночи. Часов к 11 утра проснулись к обеду. Но уже прежней трепетной радости не было. Какая-то мирная тишина лелеяла душу... Потом игра в яйца на улице, куда собирались все служащие у "господ" "люди". Ни о каком "социальном" неравенстве, понятно, и не думалось: сердце было радостно; пища была вкусна; душа чиста; все кругом - радостны. Чего же лучше? Забывался весь мир! Счастливое время...* * *Уже много после я обратил внимание на посещение духовенством и нашей хаты на Пасху... После молебна у помещиков батюшка шел по "дворне". Мы ждали. Перед образами горела зеленая лампадка. Все было чистенько... Мы, дети, наблюдали: когда появятся "иконы"...."Идут, идут!"... Нагибаясь в низкие двери, "батюшки" отпели минутный молебен, похристосовались; папа что-то (вероятно, серебряный пятачок) незаметно вложил, стесняясь, в руку батюшке и попросил "присесть". Предложили угощение: отказались... Два-три слова, и все ушли...И только тут я почувствовал, что праздник "дошел" и до нашего дома. А до "икон" точно еще не хватает чего-то. Что это было такое, не знаю и не буду даже объяснять; но это воспоминание врезалось в память навсегда... И я после думал: как неразумно поступают люди, что отказываются принимать в этот день "батюшек"! Какой радости они лишают сами себя... Батюшки даже и не подозревают, вероятно, что за радость ходит с ними, они привыкли. А мне это было как Божие посещение...Может быть, и теперь, когда мы, духовные, посещаем людей с молебнами на праздники, то они тоже чувствуют радость от нас, или: через нас от Бога!.. После окончания академии (1907—1908 гг.) иеромонах Вениамин стал профессорским стипендиатом на кафедре Библейской истории, а затем занимал должность инспектора в Санкт-Петербургской Духовной Семинарии. В Парижском Православном Богословском институте епископ Вениамин преподавал в 1925—1927 и 1929— 1931 гг. Отец владыки Вениамина — Афанасий Иванович Федченков — происходил из крепостных крестьян Смоленской губернии; он был дворовым человеком Баратынских — потомков знаменитого русского поэта Е. А. Баратынского. В возрасте 13—14 лет его отправили конторщиком в тамбовское имение – Сост. ^ Кожевников Владимир Александрович (1852—1917) — автор книг и статей по истории религии, богословию, проблемам нравственности, писатель и общественный деятель. Считаем возможным привести небольшой перечень его работ, посвященных теме веры и неверия: "Философия чувства и веры в ее отношениях к литературе и рационализму XVIII века и к критической философии". — М., 1897; "О добросовестности в вере и неверии (К учащейся молодежи)". — М., 1908; "Исповедь атеиста (По поводу книги Ле-Дантека "Атеизм")". — М., 1911; "Современное научное неверие. Его рост, влияние и перемена отношений к нему". — М., 1912 – Сост. ^ В России существовал обычай (светского происхождения) сопровождать движение крестного хода в пасхальную ночь фейерверком, иллюминацией, а также орудийным или ружейным салютом. Сразу же после завершения крестного хода, когда начиналась Светлая Заутреня, стрельба и фейерверк прекращались – Сост. ^Глава 2* * *Еще помню, как бабушка (Надежда — Царство ей Небесное! — была святая смиренница) водила меня в церковь, что стояла на горке, верстах в двух от нашего домика. Подводила к причастию Св. Тайн. Тогда на меня надевали чистенькую цветную рубашечку, помню — летом — и это тоже нравилось мне. Впечатления от Св. Причащения в этом раннем детстве не помню; но помню: осталось лишь легкое впечатление — мира и тихого, благоговейного, молчаливого, собранного торжества: точно я становился на этот раз взрослым, серьезным...Один раз мы с бабушкой опоздали к причащению. Мне было это больно... Почему уж меня водили одного из детей (брат Михаил был старше меня на 2 года, но его не водили со мною) — не знаю... Неужели тогда уже был Промысел Божий надо мною, недостойным?Кстати уж и о бабушке святой. Мама моя рассказывала, что на ней, бабушке, дедушка наш женился не по своему выбору, а по воле родительской, — как это делалось обычно в старину в простых сельских семьях и духовенстве. Дело было так. В один зимний вечер отец дедушки диакон Василий (Оршевский) приходит в дом; а дедушка, Николай, тогда еще молодой человек (почему-то не кончивший учение в духовных школах), лежал на печи.— Николай, а Николай! — говорит отец дедушке нашему.— Что, батюшка?— Я тебя решил женить.— На ком, батюшка? — интересуется жених.— Да вот у о. Василия (в селе этом, Оршевке, был другой диакон, тоже по имени Василий) хочу взять за тебя Надежду.— Батюшка! Это рябую-то?! — возражает недовольный и невольный жених. А бабушка в детстве болела оспою, и на ее лице осталось несколько крупных, но совсем не портящих лица ее рябин.— Как?! — разгневался о. диакон.— Да что? Я разве тебе враг, а не отец? Я знаю, кого выбираю тебе. Ну-ка, слезь с печи! Дедушка слез; а его отец взял рогач (какими в печи ставили у нас горшки и чугуны), да его по спине — раз, другой — и "поучил".— Прости, батюшка, — запросил дедушка. — Хоть на рябой, хоть на кривой, воля твоя!И поженили. И какой мудрый был выбор: дедушка был не совсем мирного характера; впоследствии очень много вина пил. А у него был еще и большой пчельник, несколько сот ульев: торговля, меды да браги; да на приходской службе постоянно выпивали; вот и стал алкоголиком. Последние 18 лет жизни (умер 71—72 лет) даже потерял здравый разум, впал в детство. Жил то у нас, то у другой дочери — Анны Соколовой (тоже кроткой святой женщины, бывшей замужем за псаломщиком зажиточным, Яковом Николаевичем). Был очень тихий; только все шутил и улыбался. Никто из детей не боялся его… Умер у тетки Анны; его смерти я не видел.И вот такому неспокойному жениху Господь послал смиреннейшую жену Надежду. И она никогда не жаловалась, никогда не судилась на дедушку: всегда была тихая-претихая, молчаливая и кроткая.Да, можно сказать, — "святая". Ап. Павел часто пишет в посланиях про христиан: "приветствуют вас все святые, а наипаче из Кесарева дома" (Фил. 4, 22); а в другой раз пишет просто: "приветствуют вас (коринфян) все братия" (1 Кор., 16, 20): "приветствуют тебя все находящиеся со мной. Приветствуй любящих нас в вере" (Тит. 3, 15). Первые христиане жили свято, оставались в семьях, с мужьями, женами, детьми — или даже рабами. Вот и бабушка была воистину такою.За то Господь сподобил ее необычайно тихой кончины, о которой мы молимся: "Христианския кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны, мирны" — "у Господа просим" [1]. Это я сам помню. Мне, вероятно, было лет 7 уже, а может быть, еще и 6 с лишним. Я спал с маленьким братиком Сергеем на большой кровати. Другие — на полу. Бабушка — на лежанке (прибавление на большой печи русской, сбоку, для теплого лежания и сна)… Бабушка, как помню, ничем никогда не болела. Было ей тоже около 71—72 лет, вероятно. Но уже стала очень слаба. Должно быть, ради этого горела лампа, притушенная. Вдруг слышу (а может быть, потом уже мама повторяла?):— Наташа! (Зовет бабушка маму мою). Сережа-то во сне разметался (т. е. сбросил с себя одеяльце во сне): покрой его.Видно, сама уже слаба стала: не встала. Мама, очень чуткая вообще и быстрая, мгновенно вскочила с полу и стала покрывать братика. Тут уж я не спал. Потом мама хотела опять ложиться спать: но бабушка вдруг стала как-то необычно трудно дышать. Мама услышала и испугалась. Подошла к ней и говорит папе:— Отец, отец! Встань-ка, с бабушкой что-то плохо.Мама была нервна. А отец всегда спокоен: чего волноваться в этом мире? Да и хохлацкое (Федченко!) благодушие было в натуре его (на волах ездили украинцы: все "тихо-сэ-нько"). Папа встал, посмотрел на бабушку и совсем мирно сказал:— Бабушка помирает.Мама сразу начала громко плакать… Все проснулись… Я — не помню, — кажется, не взволновался. Папа зажег свечечку восковую, подошел к бабушке:— Бабушка, перекрестись! — (Вероятно, она еще имела настолько силы.) — Возьми свечку в руки.Взяла. А потом еще несколько раз вздохнула редко. И совершенно тихо скончалась… Мама зарыдала… На третий день бабушку хоронили. И несли ее по той же самой дороге, по какой мы ходили с ней причащаться. Я впереди гроба нес иконочку… Похоронили ее на кладбище — налево, и почти рядом с часовней. Святая. Это было, кажется, ранней осенью — может быть, в сентябре еще (приблизительно 1886-7 г.). Через полгода скончался у другой дочери, в селе, и больной дедушка.Я доселе не только поминаю в молитвах бабушку; но когда мне бывает трудно душевно, то и прошу ее, чтобы она помолилась за меня там, у Бога: ее молитва, смиренная и чистая (конечно, она была — чистой жизни), доходит до Бога.…По связи вспоминаю: как "говел" после. Это было уже лет 5 спустя, по смерти бабушки…Священник о. Владимир, исповедовал постом на правом клиросе. И, кажется, детей невинных исповедовал кучками человек по 5… Да и какие у нас грехи-то были тогда? Но уже летел радостный домой, точно на крыльях летел: так было легко на душе! И уже после исповеди не полагалось есть. Мама, тоже радостная за нас, что мы очистились (а народ говорил: "справились, исправились"), ласково, бывало, говорит:— Ну, вы ложитесь, ложитесь уж поскорее: чтоб не нагрешить еще. Завтра — причащаться!И мы, действительно боясь, как бы не запачкать совесть свою даже и словом и мыслью, сразу в постель; и засыпали безмятежным сном невинности. На другой день "сподобились" причаститься… Было еще более радостно и нам, и родителям. Они тогда были особенно ласковы с нами… Святая тишина и любовь входили с причастниками в дом: "Бог любви и мира" — приходил с нами в дом (2 Кор., 13, 11).Все нас поздравляли; хорошо угощали; вчерашний пост щедро награждался. Христианския кончины живота нашего... — слова из просительной ектений – Сост. ^