В перерывах между рубкой дров, топкой печей и уборкой барака о. Арсений успевал подходить к двум тяжелобольным и, чем мог, помогать.

Господи Иисусе Христе! Помоги им, исцели. Яви милость Твою. Дай дожить им до воли, беспрерывно шептал он, поправляя грубый тюфяк или прикрывая больных. Время от времени давал воду и лекарство, которое фельдшер небрежно бросил больным. В особом основным лекарством считали аспирин, которым лечили от всех болезней.

Одному, наиболее тяжелому больному и физически слабому, о. Арсений дал кусок черного хлеба от своего пайка. Кусок составлял четверть дневного пайка.

Размочив хлеб в воде, стал кормить больного, тот открыл глаза и с удивлением посмотрел на о. Арсения, оттолкнул его руку, но о. Арсений шепотом сказал: Ешьте, ешьте себе с Богом. Больной, глотая хлеб, произнес со злобой: Ну тебя с Богом! Чего тебе от меня надо? Чего лезешь? Думаешь, сдохну что-нибудь от меня достанется? Нет у меня ничего, не крутись.

Отец Арсений ничего не ответил, заботливо закрыл его и, подойдя к другому больному, помог ему перевернуться на другой бок, а потом занялся делами барака.

Растопку, что дал Серый, хоронить не стал, а положил на виду, у одной из печей. Чего убирать-то, вчера убрал, а получилось плохо, а сегодня Бог помог.

Собрался было нарубить дров на завтра, вышел из барака, но потом решил, что все равно истопники других бараков растащат все до поверки. Печи накалились, и от них несло жаром. Отец Арсений радовался придут люди с мороза, отогреются и отдохнут.

Во время этих размышлений вошел надзиратель, на вид ему можно было дать лет тридцать. Всегда веселый, улыбающийся, радостный, прозванный за это заключенными Веселый.Ты что, поп, барак натопил, словно баню? В карцер захотел? Дрова народные для врагов народа переводишь. Я тебе, шаман, покажу, и, засмеявшись, ударил наотмашь по лицу и, улыбаясь, вышел.Вытирая кровь, о. Арсений повторял слова молитвы: Господи, не остави меня грешного, помилуй.Филонивший Федька сказал: Ловко он, подлюга, тебя в морду двинул, с весельем, а за что и сам не знает. Через час Веселый опять появился в бараке и, войдя, закричал: Поверка, встать.С нар соскочил Федька, а о. Арсений вытянулся с метлой, которой только что подметал барак.Кто еще в бараке? кричал надзиратель, хотя уже утром производил поверку и знал, кто оставался.Двое освобожденных, лежачих больных, и третий на выписке, ходячий.Веселый пошел по коридору, образуемому нарами, и, увидев двух лежачих больных, понял, что встать они не могут, но для вида раскричался, однако .подойти побоялся а вдруг зараза какая.Ты смотри, поп, чтобы порядок был, скоро позовут куда надо, там запоешь, и, скверно ругаясь, вышел. День был на исходе, быстро темнело, и заключенные вот-вот должны были прийти с работы. Приходили обмерзшие, усталые, озлобленные, обессиленные и, добравшись до нар, почти в беспамятстве валились на них.С приходом заключенных барак наполнился холодом, сыростью, злобной руганью, выкриками, угрозами.Через полчаса после прихода водили на обед. Время обеда для многих заключенных было временем страдания. Уголовники отнимали все, что могли, и били при этом нещадно, те, кто был слаб и не мог постоять за себя, часто лишались еды.Политических в бараке было значительно больше, чем уголовников, однако уголовники держали всех живущих в бараке, особенно политических, в жестоком режиме.Ежедневно какая-то часть политических лишалась пайки, что являлось невыносимым страданием. Усталые, голодные, вечно продрогшие заключенные постоянно мечтали о еде как о чем-то единственно радостном в этой обстановке. Во время обеда люди отогревались и частично утоляли чувство голода.Обед был жалким, порции ничтожны, продукты полугнилые и почему-то часто пахли керосином.