Часть 2

— Какие Церковь может предложить методы противодействия наркомании? — Как-то я поехал с этим вопросом к одному замечательному священнику в Санкт-Петербург. Этот удивительный человек оставил приход, квартиру в Питере [1] и уехал в глухой лес, где создал общину наркоманов, следуя основному принципу лечения наркомании — изолировать их от привычной среды. Шаг очень серьезный, если учесть, что он семейный человек, не монах. Одно дело, когда ты только свою судьбу решаешь, и другое — когда семья. Так вот, я спросил у него: — Какие у вас методы борьбы с наркоманией?А он улыбнулся, развел руками и ответил: — Ну какие методы… Любить их, молиться с ними, работать с ними, жить с ними. Вот и все.Так что нет какой-то особой церковной технологии кодирования, промывки мозгов. Православная Церковь вообще боязливо относится к душе человека и не вторгается в нее со всякими гипнотическим методами.Одно нужно: вера. Чтобы человек оторвался от наркотиков, ему нужна сверхмотивация. Именно поэтому светские методики реабилитации недостаточно эффективны. Мотивы, которые они предлагают, слишком слабы. Вылечиться — чтобы жить. А жить зачем и как? — Чтобы каждое утро на работу ездить, а по вечерам с семьей собачиться? Снова окунуться в мир "попсы"? Но это слишком недостаточный стимул, чтобы покинуть пределы той феерической матрицы, в которой живет наркоман.У Церкви же есть свой мотив, который очень убедителен для многих людей. Оказывается, "напиться до чертиков" — это больше, чем идиома. Тысячи наркоманов напиваются и накалываются до "видиков", в которых все чаще начинают видеть чертиков. Я помню, музыкант Александр Барыкин мне рассказывал, что сам прошел через это: популярность, головокружение от успеха, наркотики, модная йога. А однажды просто понял, что нирвана — это реальность, черное небытие. И бросился к Православию в поисках защиты.А однажды в Подмосковье подошел ко мне мальчишка лет пятнадцати и поразил меня своим вопросом: "Скажите, отец Андрей, Господь сможет меня спасти, если я умру как самоубийца? Нет, я не буду себя как-то специально убивать, я ведь себя уже убил наркотиками. Мне недолго осталось. И я каюсь. Может ли Господь меня помиловать?".Многие люди сначала видят черную подоснову духовного мира — то, с чем боролся Христос. И после этого понимают: дурь надо победить не для того, чтобы затем "добиться успехов в труде и личной жизни". А потому, что смерть под дурью — это путь к такому ужасу, о котором ничего не знают люди неверующие и трезвые. В пятом томе "Гарри Поттера" Дамблдор говорит, что худшее из всех заблуждений Темного Лорда — это мнение, будто нет ничего хуже смерти. И именно это неверие Дамблдор считает самым слабым местом своего врага…Если же человек понимает, что навсегда разрушить тело можно, а душу — нельзя, что в полуразрушенном состоянии душа будет влачиться из вечности в вечность, — вот тогда у него и возникает та самая сверхмотивация в борьбе за душу. — Так что, выход все-таки возможен? — Выход возможен. Но я очень боюсь выступать в качестве рекламного агента и говорить: "Приходите к нам, фирма гарантирует излечение". Какие могут быть гарантии, когда речь идет о человеке, в которого уже вцепились бесы? Кстати, тот же питерский священник мне сказал: "Обычно человек несколько месяцев живет в общине. Потом уходит в мир. Я предупреждаю, что этого мало, что можно сорваться. Так и происходит. Но я этому радуюсь — потому, что когда он опять к нам вернется, у него уже не будет излишней самоуверенности. В нем появится нормальное чувство христианского смирения, а значит, он будет ждать и звать Божию помощь. И тогда лечение продолжится". — А как бы Вы поступили, если бы узнали, что в одной из школ пошла волна самоубийств? — Я бы ответил, что надо внимательно разобраться с мировоззрением учителей, проанализировать, не притаились ли там оккультные и сатанинские секты. Я бы посоветовал поскорее ввести в этой школе "Основы православной культуры", причем не формально, а так, чтобы предмет вел грамотный, воцерковленный человек. И шепотом добавил бы, что надо бы освятить школу. — На какие группы Вы условно делите молодых? — Ни на какие. Свое общество я молодежи не навязываю. Они сами ко мне приходят. И та молодежь, с которой я общаюсь, довольно своеобразна. Я думаю, что это лучшие люди. У тех, кого я вижу, добрые лица. Мы живем в парадоксальной стране, где старики — безбожники, а молодежь — религиозна. Я всюду хожу в облачении священнослужителя, и не было случая, чтобы даже спьяну какой-то подросток или юноша меня бы обругал. А вот старики, ветераны КПСС, — бывает, и с палками набрасываются. — Почему Вы работаете в основном с подростками? — Ну, не с подростками, а со студентами. Просто потому, что это моя профессия: я университетский преподаватель.И еще потому, что у них еще есть радость от встречи с новым. Когда на твоих глазах разбиваются твои былые стереотипы — можно реагировать по-разному. Раздраженно-озабоченно (это "взрослая" реакция). А можно — радостно: "Потолок-то, оказывается, был фальшивый, навесной. А там, выше — не чердак, а купол!". Студенты (не все, но всё же многие, и именно студенты настоящих университетов, а не тех ПТУ, которые сами себя возвели в ранг университета) еще способны испытывать радость открытия. — В чем смысл миссионерства вообще и Вашего в частности? — Высшая задача миссионера общеизвестна: обратить людей в Православие. Но высшее не означает единственное. Бывают тактические победы и небольшие радости. Например, если у твоего собеседника просто ожили глаза. Если он перестал бояться Православия. Если он сократил число своих антицерковных предрассудков.Так что задача миссионера может быть сформулирована более конкретно и достижимо, нежели "спасти заблудшую душу".Первый смысл миссионерства — это нарушить покой человека. Бросить камень в трясину, чтобы ряска хоть чуть-чуть разошлась. Обеспокоить, чтобы душа зашевелилась. Чтобы хотя бы знак вопроса нарисовался.Вторая задача — разрушить карикатурные представления о Православии.Почему, например, моден сатанизм у молодежи? Рок-музыка виновата? — Нет. Просто если не проповедуется Евангелие, то постепенно весть о Боге, Который есть Любовь, вытесняется ветхозаветным образом карающего Бога, а то и чисто языческим "кармизмом". У сатанистов есть свое представление о Боге христиан. И православные мало что делают для того, чтобы этот образ заменить евангельским. И вот один парень говорит другому: "

И здесь поживем в свое удовольствие, и там, глядишь, сатана нас на теплое (точнее, прохладное) местечко устроит".Известно, что сатана до греха рисует Бога милосердным ("ну, разок-то можно, Он простит"), а после греха — справедливо-неумолимо-воздающим ("ну все, парень, тебе теперь ничего не поможет, твой грех сам знаешь как будет наказан, так что брось ты свои потуги христианской жизни"). И вот человек, наслушавшись такого шепотка, возьмет в руки книжицу, в которой православный святой обещает уморить голодом миллионный город лишь за то, что его могилу потревожили, и скажет: "Да, тут и в самом деле мне с моими грешками надеяться не на что". И молодой человек уходит в сатанизм, а люди постарше — в оккультизм.И так во множестве других случаев: если Церковь не разъясняет людям свое богословие, то есть свой опыт богообщения, то в обществе распространяются иные, ложные образы христианства.Эти мифы о Православии могут быть светского, сектантского и даже церковного происхождения... Пару лет назад архиепископ Херсонский Ионафан рассказывал мне одну историю. Сидим мы вечером, беседуем, чай пьем, и он говорит: "Я знаю, что молодые монахи порой мечтают о епископстве… Но если бы они знали, чем только ни приходится заниматься епископу!". Достает папочку: "Смотри. На днях получил донос: прихожане жалуются на своего настоятеля, обвиняют батюшку в самом жутком грехе, какой только может быть... Пишут, что их батюшка душу в рай не пустил. Создали комиссию, послали разбираться. Выяснилось, что на этом приходе до той поры служил священник с Западной Украины, довольно ремесленно относившийся к своему делу. При нем там сформировалась такая традиция: после отпевания покойника выносят из храма, ставят в церковном дворе, запирают ворота, ведущие с территории храма на улицу, выносят стакан с водкой, и батюшка должен эту водку выпить, а затем бросить стакан в железные ворота со словами: "Эх, понеслась душа в рай!". После этого ворота распахиваются и гроб уносят на кладбище. А новый батюшка, молодой, после семинарии, шибко грамотный оказался — и не стал это делать. Прихожане обиделись и написали донос…".В этих условиях мне приходится работать демифологизатором. Существует Православие, а есть мифы о нем, созданные атеистической пропагандой, сектами, а зачастую имеющие даже церковное происхождение. И с этими мифами приходится бороться.Я прекрасно понимаю, что за те два-три часа, что я проведу в каждой из аудиторий, я не смогу что-то построить. У Православия нет технологий перекройки душ людей. И поэтому за эти три дня не столько можно что-то построить, сколько разрушить. Разрушить суеверия, стереотипы, шаблоны, которые занимают сознание людей.Моя цель — разрушение тех карикатурных представлений о Православии, которые люди вобрали в свои души и с которыми им очень удобно жить.Но, объясняя людям, что всё на самом деле не так, как им казалось, ты порой создаешь дискомфорт в их жизни. Реакция, конечно, бывает разная. И все же, несмотря на то что моя работа носит разрушительный характер, я полагаю, что она способна принести людям радость. Бывает, нужно снимать навесные потолки, которыми люди загородили от себя высоту, полагая, что выше уже ничего нет. Работа вроде бы разрушительная, а на самом деле расширяющая мир человека.Нормальному человеку приятно узнать, что реальность лучше, чем про нее думали. Ведь это должно быть радостно — узнавать, что Православие не похоже на ту карикатуру, с которой ты раньше его отождествлял.Третья тактическая задача миссии — разъяснить людям логику православной позиции по тем или иным вопросам, чтобы они поняли, что наша вера не есть нагромождение каких-то абсурдов. Пусть человек с вами пока не согласен, но он уже понимает: "В этом что-то есть. Вашу позицию я не принимаю, но вашу логику я понял; я понял, как и почему из вот этого для вас следует то-то и то-то".Четвертая задача — подвести собеседника к тому, чтобы он себя, свои проблемы, боли, тревоги и радости узнал в Православии. Пусть он воспримет мир Церкви хотя бы как один из возможных для себя миров.Миссионер должен уметь ориентировать себя на такие частные, маленькие успехи, а не на блицкриг.Ведь когда батюшка строит храм, он же не ставит перед собой такой задачи, чтобы уже через неделю на месте пустыря стоял собор с позолоченным иконостасом. Батюшка каждый месяц решает локальные задачи, каждый день он на стройплощадке следит за тем, чтобы цементик здесь вот залили… Чтобы рабочие не запили… Чтобы кирпичная кладочка тут вот ровно шла…И отец ежедневно занимается не "воспитанием будущего поколения", а решением сиюминутных задач: сопли вытереть, подзатыльник дать, велосипед поддержать, в зоопарк сходить, дурных приятелей от дома отвадить… А через двадцать лет сквозь все эти частности отец сможет сказать: "А ведь хорошего мужика я воспитал!".Так же и в работе миссионера.Еще работу миссионера я бы вот с чем сравнил.Стоит человек на дорожке, в конце которой виднеется храм. Стоит. Видит. Но не идет. Вот тут я и спрашиваю его: — Слушай, а почему ты не идешь?Он говорит: — Да как я пойду? Два-три шага сделать можно, а дальше, я слышал, дороги уже давно нет. Здесь, говорят, сильная буря пронеслась, дорогу где-то размыло, где-то завалило… Там, за поворотом, говорят, такие огромные бревна поперек лежат — не перелезешь!Я заверяю его, что еще сегодня утром прошел по всему пути и никаких непреодолимых завалов не встретил. Он настаивает: — Да нет же, вот смотри, видишь — бревно лежит, огромное — не переступишь. Я даже вижу, что на нем написано: "Дарвинизм". Дарвин доказал, что мы от обезьяны произошли... А в церковь обезьянам нельзя!Я в ответ: — Пойдем, милый мой, что ты испугался? Подойдем к этому бревну поближе.Подходим. Я его только коснулся — бревно развалилось. — Идем дальше? — Нет, не пойду. — Почему не пойдешь? — А вот там еще бревно... На нем Глеб Якунин написал, что вы все гэбисты. — Что ж, давай и к этому бревну подойдем ближе, посмотрим... Видишь, бревнышко стало короче.Спокойно обошли его, пошли дальше. Через пару шагов опять "тпру!": — Нет, не пойду дальше! — Почему? — А вот "Московский комсомолец" пишет, что вы все гомосексуалисты. — Слушай, ну что про всех говорить? У нас, между прочим, 90 процентов духовенства — семейные, женатые люди. Да и монахов не стоит всех одним дерьмом мазать...Вот так, бревнышко за бревнышком, разбирать и идти вперед — в этом задача миссионера. На этом пути миссионер должен помочь человеку остаться один на один с его собственной совестью. Пояснить: "Пойми: не твой разум, не твои дипломы мешают тебе пойти в Церковь, а что-то совсем другое. Подумай сам: может быть, ты в Церковь не идешь просто потому, что боишься жить по совести? Может быть, ты не хочешь жить в чистоте? Может быть, ты заповедей наших боишься? Не догм — а заповедей?"...Помочь человеку познать правду о себе — тоже задача миссионера.А вот дальше — я уже бессилен. Дальше — это уже тайна совести человека и тайна Божиего Промысла. Мое дело — дать человеку некоторое представление о Православии. А уж когда его душа откликнется — не в моей власти эти времена и сроки. Может, не сейчас, может, через двадцать лет. А может, лишь когда он полезет в петлю, то лишь тогда вспомнит: "Подожди, ведь была же возможность жить иначе, открывалась дверка, туда, в мир Церкви, а я не вошел. А может быть, все-таки попробовать? Отложить эту петлю до завтра, а сейчас — в храм идти?".Дело миссионера — бросить семя. А когда оно взойдет — дело Господина жатвы. — Как Вы думаете, почему миссионеру иногда не удается достучаться до сердец? Есть ли, вообще, некая "техника миссионерской безопасности"? — Давайте обойдемся без техники. У нас нет технологии обращения. Человек приходит сам. Он — прихожанин, а не привожанин (как в секте).Мы можем о чем-то говорить человеку, что-то пояснять, но где именно и когда в нем произойдет смысловое замыкание, я не знаю. Приведу два примера.Как-то в городе Ноябрьске (это в Ямало-Ненецком округе) после лекции подходит ко мне юноша и задает вопрос: — Скажите, а как мне стать православным?Я растерялся. Если бы он меня спросил, скажем, как нужно относиться к творчеству Даниила Андреева, я бы ответил. Если бы он меня спросил — что почитать, я бы посоветовал… Но он, как евангельский юноша у Христа, спросил: Что мне делать, чтоб наследовать жизнь вечную? Это Христос мог сказать: Иди за Мной [2]. А мне что сказать? Да и времени, чтобы поговорить с ним по душам, не было. Я спросил, сможет ли он прийти на другие лекции. Он сказал, что у него есть время — он только что закончил университет и приехал искать работу. — Цепляйся за мою рясу, — говорю ему, — и ходи за мной на все лекции, которые будут в ближайшее время, потому что за все эти дни у нас не будет даже и получаса, чтобы поговорить. Ты просто ходи за мной, может, что-то и расслышишь.И вот он ходил за мной на все лекции в течение трех дней, но даже по дороге у меня не было возможности поговорить с ним лично. А затем, когда я уже уезжаю, машина уже у ворот стоит, он подходит ко мне прощаться и... плачет. Представляете: стоит такая здоровенная детина и плачет. Что-то, значит, сдвинулось в его душе, что-то свое он расслышал. А что — я и до сих пор не знаю.Или другой пример. В годы учебы в семинарии я познакомился с юношей, который собирался поступать в католическую семинарию и даже документы уже в нее подал. Мы полгода с ним общались, в итоге он из католической семинарии документы забрал, перешел в Православие. Где-то через год после того, как он в Православии утвердился, я его спросил: — Слушай, а теперь-то ты можешь сказать, в какой именно момент ты понял, что истина — в Православии?Задаю ему этот вопрос, а про себя тщеславно думаю, что он мне сейчас скажет: "А помнишь, ты мне такой аргумент привел" или: "такую-то книжку дал мне почитать"... Ничего подобного: — Я как-то приехал к тебе в гости в семинарию, — говорит он мне, — мы гуляли по семинарскому садику, и навстречу нам идут твои однокурсники. В тот день выпал свежий снег, и ты вдруг наклоняешься, лепишь снежок и запуляешь его в лицо своему однокурснику. Он отвечает тебе тем же самым. В этот момент все во мне перевернулось, и я подумал: "Вот она, настоящая свобода! Вот она, настоящая любовь!". Знаю, что некоторых петербуржцев коробит такое именование их города. Но должен заметить, что это отнюдь не провинциальный или уголовный жаргон. Например, это слово употребляет профессор Московской Духовной Академии П. С. Казанский в своей переписке с А. Н. Бахметовой (Письмо от 29 ноября 1869 года // У Троицы в Академии. 1814—1914. М., 1914. С. 557). Встречается оно и у святителя Феофана Затворника (см.: Свт. Феофан Затворник. Собрание писем: В 8 вып. М., 1994. Вып. 7. С. 155, 158; Вып. 2. С. 143), у которого, кстати, есть и другой топоним, кажущийся очень новым: «Хохляндия» (см.: Свт. Феофан Затворник. Собрание писем. Из неопубликованного. С. 320). ^ Ср.: Мк. 10, 17, 21; Лк. 10, 25.— Ред. ^

Часть 3

— Но без массовых методик и технологий до всех вы, пожалуй, никогда и не достучитесь! — А достучаться до всех сердец не удастся, я думаю, никогда. Вспомним, что Самый Лучший Миссионер на нашей планете, Иисус из Галилеи, смог в миллионной Палестине найти всего семьдесят благодарных слушателей. Это результат, который, прямо скажем, разочаровал бы любого современного пиарщика.Неудачей окончилась миссия равноапостольных Кирилла и Мефодия у хазар: вскоре после их поездки туда Хазария приняла иудаизм в качестве государственной религии.Так что за количеством гнаться не стоит, надо честно признать, что у Господа есть Свой Промысл о каждом человеке, и надо уметь терпеть свои миссионерские неудачи. Надо уметь радоваться небольшим частным победам. Если ты пришел в класс, и двое ребятишек тебя послушали — это уже здорово.Слышит меньшинство, но зато — лучшее. Даже в самой сложной и шумной аудитории можно и нужно заметить десяток хороших глаз. И работать ради них. В этом мое отличие от школьного преподавателя. Я помню разговор с одной школьной учительницей. Год я работал в ее школе (то есть — заходил иногда почитать лекции). Четверо ребят из того моего класса сейчас уже священники… И вот я спросил ту учительницу: "Знаете, в чем различие между мною и Вами? Если после того, как Вы год поработали в одном классе и у Вас на второй год остался хоть один ученик — это провал. А если у меня после лекции хотя бы один человек пошел и покрестился, то я буду счастлив".Очень важно научиться радоваться малым победам, потому что немало молодых миссионеров ломаются именно на этом: начинают свою работу, потом следует какой-то облом, неудача, после которой они говорят так: "Ах, последние времена настали; молодежь слушать ничего не хочет, поэтому надо от них уходить, сидеть у себя в храме; кого надо — Господь Сам приведет"… Или же в более мягком варианте: "Да, увы… Я старался, но у меня ничего не получается, это не мое дело, я ошибся в своих возможностях, миссионерство — не мое призвание, и мне надо искать для себя другую колею в церковной жизни".Так вот, надо уметь терпеть неудачи. Надо уметь поставить перед собой вопрос: "Подожди, а ты уверен, что этому человеку необходимо именно через тебя прийти в храм? Может быть, он вообще не сейчас должен туда прийти". То есть надо уметь терпеть свободу Бога, разрешить Ему Самому определять судьбы других людей независимо от моих миссионерских капризов и планов.Иначе в своей необходимой активности легко забыть о Том, ради Кого ты активничаешь.После своих первых, семинарских, дискуссионных опытов я заметил, что во мне остается какой-то неприятный осадок. Осадком этим было полуосознаваемое раздражение по поводу человека, с которым и ради которого я и вел минувший диспут: "Как же он посмел со мною не согласиться!". Мне тогда казалось, что моих знаний более чем достаточно, а мои аргументы более чем убедительны. Мне казалось, что стоит со мною на сутки запереть какого-нибудь атеиста — и он от меня прямо "во объятия Отча" поползет, схимником станет… Ну, а раз он все же не согласился, не "перековался", то это уж точно не моя вина, а признак его бессмысленного упрямства… И растет разочарование в людях, легко переходящее в презрение к ним и в отказ от миссионерской работы — не стоит, дескать, "метать бисер перед свиньями"…Об этом искушении еще в седьмом веке предупреждал преподобный Исаак Сирин. По его формуле, знание рождает ненависть. Вот человек что-то делает, надеясь только на свое знание предмета и на свои силы. Но его замечательно продуманный бизнес-план рухнул. Человек начинает искать причины неудачи. Промысл Божий такой "сциентист" отвергает. В свою собственную непогрешимость он верует вполне фанатично. Диавола считает средневековой фантазией. Где же искать ему причину своей неудачи? Только в других людях, в их злокозненности: "Враги виноваты!". И когда он "не усматривает таинственного Промысла, тогда препирается с людьми, которые препятствуют и противятся этому" [1].Чтобы избежать такого искушения, миссионер прежде всего должен знать, что постоянного и стопроцентного успеха ему никто не гарантирует. Напротив, Истинный Евангелист предупреждает Своих учеников о неизбежности миссионерских неудач: входя в дом, приветствуйте его, говоря: мир дому сему; и если дом будет достоин, то мир ваш придет на него; если же не будет достоин, то мир ваш к вам возвратится. А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших… Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой (Мф. 10, 12–14, 23).Частные и первые неудачи не должны истолковываться как признак того, что проповедовать больше невозможно или не должно. Частные и первые неудачи еще не есть ни доказательство личной несостоятельности миссионера, ни свидетельство наступления апокалиптических времен, закрытых для евангельской проповеди… Вспомним относительно недавний опыт великого русского миссионера: "Когда я ехал туда, я много мечтал о своей Японии, она рисовалась в моем воображении как невеста, поджидавшая моего прихода с букетом в руках. Вот пронесется в ее тьме весть о Христе, и все обновится! Приехал, смотрю — а моя невеста спит себе самым прозаическим образом и даже не думает обо мне" (святитель Николай Японский) [2]. Так что отсутствие бурных аплодисментов при начале встречи и даже при ее завершении не всегда является признаком неудачи.Следует также миссионеру избегать излишней настойчивости в своей проповеди. Ведь если человек меня не слушает — это может означать просто то, что Промысл Божий об этом человеке иной, чем мои миссионерские планы. Может быть, не сейчас этот человек должен войти в Церковь. Или не через меня.Если в миссионере не будет этой терпеливой уступчивости перед неисповедимыми путями Божия Промысла, если в миссионере не будет терпения по отношению к человеческой инаковости, неподатливости и даже по отношению к своим собственным частным неудачам — такой миссионер впадет в горделивое разочарование.Надо уметь терпеть не только неудачи — надо просто уметь терпеть. Не всякая проповедь приносит свой плод сразу и очевидно. Бог может действовать через нас даже скрыто от нас самих. Евангельские притчи уподобляют Царство Божие семечку и закваске [3]. Семя не сразу приносит плод; тесто, в которое брошены дрожжи, не сразу взлетает к потолку. Бог Библии, то есть Тот Бог, Которого и от имени Которого мы проповедуем, — это Бог терпения. Святитель Иоанн Златоуст обращает внимание на то, что Бог, столь скорый в созидании, создавший мир в шесть дней, говорит воинам Израиля: "Семь дней обходите Иерихон" [4]. Как, восклицает Златоуст, "Ты созидаешь мир в шесть дней, и один город разрушаешь в семь дней"? [5].Еще у Златоуста есть сравнение Бога с земледельцем. "Что скажет незнающий человек, увидев земледельца, бросающего зерна на землю? Он бросает готовые вещи, с таким трудом собранные, да еще и молится, чтобы пошел дождь и все это быстрее сгнило!" [6]. Когда сеятель раздаст зерна, он может лишь терпеливо ждать урожая. Христос запрещает апостолам прежде времени производить жатву [7]. Даже ереси нельзя вырезать серпом.Труд земледельца учит терпению. "Не получали ли мы иногда детьми семян, чтобы их посеять? Не бегали ли мы потом через каждый час посмотреть, не показались ли из земли ростки? В конце концов мы часто раскапывали землю, чтобы убедиться в том, что семена прорастают, и добивались того, что семена не всходили. Не случалось ли нам жать или даже раскрывать руками бутон, чтобы он скорее расцвел, и не бывали ли мы очень огорчены, когда он потом увядал, испорченный нами? Мы не знали, как нужно обходиться с живым. У нас не было терпения. То, что Бог хотел создать жизнь на земле, — это откровение Его терпения" [8].Вот подходит ко мне женщина и говорит вдруг: — А знаете, отец Андрей, мы с дочкой неделю назад крестились.Я говорю: — Прекрасно, но я-то тут при чем? — Да Вы, наверное, забыли, Вы десять лет назад водили нас на экскурсию по Лавре. Я еще с Вами так горячо спорила! Вот с тех пор я начала искать веру.Память о том, что не миссионер приводит к вере, а Господь, очень важна для самого миссионера — ибо она избавляет его от азарта идеолога. И еще это важно для того, чтобы научиться не ненавидеть тех людей, которые не послушались тебя. Вера в Промысл Божий нужна миссионеру для того, чтобы научиться спокойно воспринимать то, что кажется сегодняшним поражением, не злиться, не раздражаться.Надо пройти мимо двух крайностей. Первая из них — утопический энтузиазм: "Я, наконец, познал истину и сейчас всех вас припру аргументами к стенке, и вы все как миленькие строем в мой храм пойдете!". Вторая — псевдоблагочестивое оправдывание своей лености и бесталанности тем, что, кого надо, Господь, мол, Сам приведет в храм. Прп. Исаак Сирин. Творения. Сергиев Посад, 1911. С. 184. ^ Цит. по: Прот. Иоанн Восторгов. Православие в Японии. Чтение, предложенное в торжественном собрании Тифлисского отдела Общества ревнителей русского исторического просвещения в память Императора Александра III 26 февраля 1904 года // Правда веры и жизни. Житие и труды священномученика протоиерея Иоанна Восторгова. М., 2004. С. 210. ^ См.: Мф. 13, 3–8, 33.— Ред. ^ См.: Нав. 6, 2–3.— Ред. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Беседы о покаянии, 7 // Творения: Т. 2. Кн. 1. С. 365. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Беседы о статуях, 4 // Там же. С. 58. ^ См.: Мф. 13, 24–30.— Ред. ^ Гвардини Р. Познание веры. Брюссель, 1955. С. 16. ^

Часть 4

— Так все же — работать надо, проявлять свою активность или молиться, чтобы Господь привел людей к вере? — Есть евангельский эпизод, очень многое говорящий о соотношении действия Божия и усилий человеческих. Это концовка Евангелия от Иоанна [1]. Апостолы безуспешно ловят рыбу на Тивериадском море, а воскресший Иисус является им и спрашивает: есть ли у вас что снедное? Апостолы признаются в неудаче: нет. И тогда с берега Христос говорит апостолам, которые были метрах в шестидесяти от берега: закиньте сеть. Они бросают и вытаскивают полные сети. И вот лодка, перегруженная этими рыбами, плывет к берегу… И что же — достигнув берега, они начинают чистить рыбу и жарить ее? Нет — оказывается, ужин уже готов. Вот что удивительно в этом евангельском рассказе. С одной стороны, Господь сотворил чудо. Он Сам дал апостолам рыбу, как некогда Он Сам умножал хлеба. Но Он не просто накормил апостолов без их труда. Он сказал: "Вы сначала пойдите и потрудитесь"…Итак, человеческое усилие, стремящееся добиться понимания, должно быть у миссионеров (хотя на него и не стоит чрезмерно полагаться).Есть такая странная вещь — конфессиональная слепота. У каждой конфессии есть свои бельма на глазах — места в Библии, которые эта конфессия не замечает и не вдохновляется ими.Протестанты, например, полагают, что достаточно Библии, а церковные традиции излишни. И потому оказываются слепы к словам апостола Павла о преданиях, которым мы научены (см.: 2 Фес. 2, 15). Протестанты отрицают иконы, а потому не замечают в Библии же рассказ о том, что Господь повелел Моисею сделать из золота двух херувимов (см.: Исх. 25, 18).Католики не замечают, что слова апостола о том, что на нем лежит забота о всех Церквах (см.: 2 Кор. 11, 28), сказаны Павлом, а не Петром, и потому глобалистские претензии "Петровой", Римской, Церкви не обоснованы [2].А православные не помнят слов Христа: убеди прийти (Лк. 14, 23) [3]. Это в притче о званных на царский пир [4] господин говорит слуге: "Вот собери бомжей с улиц и понуди их внити сюда".Ну как это совместить с модной ныне церковной присказкой: "Кого надо — Господь Сам приведет"? [5]Выходит, Господь Сам должен пойти на улицу. Мы же подождем во дворце, когда Царь подведет к нам тех, кого Он найдет снаружи. И в самом деле — не пачкать же нам свои рясы уличной грязью, а наши благоуветливые уста уличным языком!И вот такого сорта апология собственной бездарности и лености считается благочестивым рассуждением. Как хорошо, что апостолы не были похожи на нынешних отцов благочинных! Если бы апостолы жили по этому благочинному принципу ("Кого надо — Господь Сам приведет"), то они ограничили бы свою проповедь узким кружком спонсоров, наладили бы добрые кумовские отношения с местной администрацией, построили бы два десятка храмов с золотыми куполами. И сидели бы, ждали, когда придет кто-нибудь, желающий совершить требу.На этом история христианства и кончилась бы. Ибо христианство несовместимо с язычеством не на уровне треб, а на уровне проповеди, философии. Наши требы нравятся всем. Все колдуньи приходят за крещенской водичкой. Даже атеисты приходят венчаться. Язычникам не нравится наша философия. Язычников царапала апостольская проповедь. А если бы проповеди не было — не было бы и конфликта Церкви и империи. И всё вместе мирно стухло бы в общеязыческом болоте.Христос завершает Свою земную проповедь призывом: идите и учите все народы [6]. Он не сказал: "Сидите на приходе в ожидании дохода!".В праве есть упоминание о таком деянии, как "оставление в опасности". Законодательство это деяние квалифицирует как преступное. Могут ли те люди, которые замораживают миссионерские инициативы по принципу: "Кого надо — Господь Сам к вере приведет", быть уверены, что на Божием Суде они не услышат об этом своем "благочестии" осуждающий приговор?Ну как можно сложить с себя миссионерскую заботу? Святитель Иоанн Златоуст, рассуждая о православных и сектантах, говорил: "И не говори мне таких бессердечных слов: "Что мне заботиться? У меня нет с ним ничего общего". У нас нет ничего общего только с диаволом, со всеми людьми мы имеем очень много общего. Они имеют одну с нами природу, населяют одну и ту же землю, питаются одной и той же пищей, имеют Одного и Того же Владыку, получили одни и те же законы, призываются к тому же самому добру, как и мы. Не будем поэтому говорить, что у нас нет с ними ничего общего, потому что это голос сатанинский, диавольское бесчеловечие. Не станем же говорить этого и покажем подобающую братьям заботливость. А я обещаю со всей уверенностью и ручаюсь всем вам, что если все вы захотите разделить между собою заботу о спасении обитающих в городе, то последний скоро исправится весь… Разделим между собою заботу о спасении наших братьев. Достаточно одного человека, воспламененного ревностью, чтобы исправить весь народ. И когда на лицо не один, не два и не три, а такое множество могущих принять на себя заботу о нерадивых, то не по чему иному, как по нашей лишь беспечности, а отнюдь не по слабости, многие погибают и падают духом. Не безрассудно ли, на самом деле, что если мы увидим драку на площади, то бежим и мирим дерущихся, — да что я говорю — драку? Если увидим, что упал осел, то все спешим протянуть руку, чтобы поднять его на ноги; а о гибнущих братьях не заботимся? Хулящий святую веру — тот же упавший осел; подойди же, подними его и словом, и делом, и кротостью, и силою; пусть разнообразно будет лекарство. И если мы устроим так свои дела, будем искать спасения и ближним, то вскоре станем желанными и любимыми и для самих тех, кто получает исправление" [7].Или: "Если двенадцать человек "заквасили" всю вселенную, подумай, сколь велика наша никчемность, если мы, пребывая в таком количестве, не в состоянии исправить оставшихся — а ведь в нас должно было хватить закваски на тысячи миров… Но то, скажешь, были апостолы. Что же из этого? Разве они Ангелы были? Но, скажешь, они имели дар чудотворения. Долго ли эти чудеса будут служить для нас прикрытием нашего нерадения?".. (Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. 46, 2–3).А великий средневековый книжник Алкуин, живший в VIII веке, говорил, что "труды священников, занимающихся евангельским благовестием, должны оцениваться выше, чем любые чудеса" [8].К сожалению, в Византии чудеса апостолов переживались как нечто более важное, чем их проповеднический труд. Считалось, что подражать апостолам нельзя: ведь это Господь их вел, Господь обращал сердца язычников. Человеческое усилие по достижению понимания на столь Божественном фоне меркло, становилось чем-то неважным и неинтересным. Миссия считалась делом прежде всего чудесным. А чудотворению научиться нельзя… Так что создание в современном Тихоновском богословском институте миссионерского факультета, а в Белгороде — миссионеркой семинарии, согласитесь, надо признать шагами столь же необходимыми, сколь и модернистскими.Надо честно заметить зазор между нуждами современного миссионерства и тем образом апостольства, который был в византийской церковной памяти. В тысячестраничном дневнике равноапостольного (!) святителя Николая Японского постоянно говорится о проповедях и беседах, проводимых им. Но нет рассказа о чудесах, которые он творил для уверения японцев в истине Православия. Значит, Господь может помогать апостолу не через внешние чудеса, а через помощь в его речи. Чудо будет в подборе слов и аргументов, в выборе верной интонации, в достижении понимания.Миссионерство не есть нечто второстепенное в жизни Церкви. Миссионерство есть образ существования Церкви как таковой.Христианство — религия социальная. Оно не просто провозглашает целью восхождение человека на Небо. Оно говорит, что у человека еще есть определенные обязанности и дела на земле. Не одна заповедь дается людям, а две. Любовь к Богу и любовь к человеку [9]. Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18, 20). Бог, Который Сам есть Троица, дарует Свою любовь не одинокому беглецу, вдали от людей совершающему свою мистическую авантюру, а собранию, сообществу, людям. Подобное познается подобным. Бог есть любовь [10]. И то, что Он есть любовь, может быть познано только тем, у кого уже есть опыт любви. Кто говорит: "я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин. 4, 20).Важнейшее же пожелание любви — пожелание вечного события, вечного не-расставания, то есть пожелание спасения. Христианство — миссионерская религия. Ни один христианин не имеет права считать себя последним христианином на земле. Никто не может полагать, что Евангелие прошло сквозь века и сотни поколений лишь для того, чтобы достигнуть его ушей — и на этом замереть. Не надо захлопывать дверь в Церковь за своей спиной. Истина, поведанная нам, обжигает руки и требует, чтобы ее передали дальше.Не Ангелы разносят Евангелие по земле. В "Луге духовном" рассказывается о святом старце, который совершал литургию с употреблением еретического Символа веры, но в сослужении Ангелов. Встретив возражение со стороны православного, старец спросил Ангелов — почему они сами не предупредили его об опасности. "Бог так устроил, чтобы люди были исправляемы людьми же", — был ему ответ [11]. И поистине — как призывать Того, в Кого не уверовали? как веровать в Того, о Ком не слыхали? как слышать без проповедующего? (Рим. 10, 14).Проповедовать же надо словами и аргументами. А для этого и то и другое необходимо носить с собою. Причем и слова, и аргументы должны быть понятны не только однокурсникам по Духовной Академии, но и тем еще внецерковным людям, ради которых и ведется христианская проповедь. — А не опасно ли делать христианство понятным? Разве оно может быть понятным, ведь оно несет тайну Божия спасения… — Да, христианство в глубине своей непостижимо. Да, христианство по сути своей таково, что оно не может стать религией, приятной во всех отношениях. Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! (Лк. 6, 26).Но как бы не спутать здесь: где есть нечто, непостижимое само по себе, а где есть нечто, просто непонятное мне самому. Некоторая грань церковной жизни и веры сама по себе вполне может быть обоснована и объяснена, и эти ее изъяснения есть в традиции церковной мысли. Но просто я поленился найти нужные книги — и потому из своего собственного невежества сделал "апофатическую тайну".И еще очень легко спутать: где моя собственная несимпатичность, а где "скандальность" самого христианства. На кого испытывает аллергию мой собеседник: на меня, на стиль моей речи и моего обращения с ним или на то Евангелие, которое я ему возвещаю? Вот вопрос, который должен быть перед глазами миссионера. В христианстве есть много такого, что не совместимо с модами века сего. Но было бы легкомысленным сделать отсюда вывод, что звание христианина дает человеку повод просто так, ради "ортодоксального" имиджа выступать против всего того, чем живет светская культура. Сегодня немало встречается неофитов ортодоксии, которые горделиво шокируют людей радикализмом своей "веры". Что мне, мол, за дело до науки, если я твердо верю, что мир создан за шесть суток по 24 часа?! И я настолько консервативен, что Солнце считаю спутником Земли. И ношу сапоги с поддевкой. И в парикмахерскую не хожу.Но человек, говорящий другим о Православии, должен устранять недоумения, а не порождать их. В одном сибирском городке мне как-то пожаловалась православная прихожанка, торгующая иконками и книгами (по нынешним временам это — миссионерская должность: именно женщине у свечного ящика приходится больше отвечать на вопросы, чем священнику): "Ко мне часто подходят протестанты и начинают нападать на иконы. А я им говорю: "Ну как вы можете не признавать икон, если Спаситель Сам создал Нерукотворный образ, приложив к Своему лику плат и отослав его царю Авгарю?!". Но они почему-то меня не понимают...". Конечно, не понимают, ибо рассказ об Авгаре — это внебиблейское предание (впервые фиксированное в "Церковной истории" Евсевия Кесарийского в начале IV столетия [12]). И для протестантов, признающих авторитет только Библии, этот рассказ не более авторитетен, чем сон, увиденный на прошлой неделе Марьей Иванной из пятого подъезда. Странно не то, что протестанты не принимают аргумента этой православной миссионерки. Странно, что она сама, неоднократно попадая в подобную ситуацию, так и не попробовала найти другие аргументы. Смотрите: это ведь, несомненно, одна из самых сознательных и грамотных прихожанок — раз она приставлена к книжкам. Эти вопросы она слышит неоднократно. И она понимает, что от ее ответов зависят судьбы многих людей. И книжки-то нужные у нее под рукой. Но ей и в голову не пришло самой поискать нужную книгу, раскрыть ее и выучить оттуда несколько действительно библейских аргументов в защиту иконопочитания и Православия. Даже ради многих людей, которые к ней обращаются, она не соизволила потрудиться.Вот эта наша лень-матушка, что прежде нас родилась, вот она-то нас и похоронит в конце концов. См.: Ин. 21, 3–9.— Ред. ^ Уже папа Иннокентий I (401–417) воспользовался для обоснования папского примата формулой «забота о всех Церквах» (Послание 30 [Epistola XXX. Innocentii papae ad concilium milevitanum // PL ХХ, 590a]). ^ В отличие от русского перевода латинское слово compellere несет в себе оттенок понуждения. Греческий оригинал, в котором нетрудно расслышать знакомый нам всем термин «ананкэ» (судьба, необходимость) — также несет в себе привкус активного воздействия. Тот же глагол стоит в греческом тексте Деян. 26, 11: И по всем синагогам я многократно мучил их и принуждал хулить Иисуса и в Деян. 28, 19: я принужден был потребовать суда у кесаря. ^ См.: Мф. 22, 9; Лк. 14, 21.— Ред. ^ «Только лишь Господь приводит людей к Себе. Это Его дело и только Его! А никак не диакона. Диакон должен помогать иерею служить Богу. А проповедь — так это даже и не диаконское дело. Я, горемычный, только сейчас понимать начинаю, как меня Сам Господь к Себе пытался привести. Но первое слово о Боге, о святых Его, я услышал с амвона, от священника. До тех пор и другие слова слышал, поверь мне, но не доходили они до меня. Думаю, что в этом все дело. Не может человек прийти в Церковь иначе — не может» (Сергей Гришин // http://forum.svetilen.ru/viewtopic.php?t=234&postdays=0&postorder=asc&start=0). ^ Ср.: Мф. 28, 19.— Ред. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Беседы о статуях, 1 // Творения. Т. 2. Кн. 1. С. 25–26. ^ Vita Willibrordi, Merov, 7. Цит. по: Прот. Александр Шабанов. «Голубь Церкви». Святой Коламба Айонский, просветитель Шотландии. Тверь, 2004. C. 191. ^ См.: Мф. 22, 36–40.— Ред. ^ См.: 1 Ин. 4, 8, 16.— Ред. ^ Блж. Иоанн Мосх. Луг духовный. Сергиев Посад, 1915. С. 247. ^ Подробнее см.: Мещерская Е. Н. Легенда об Авгаре. М., 1984. ^

Часть 5 — А кто должен быть главным адресатом современной церковной миссии? — У Церкви сегодня немного сил. Поэтому прилагать усилия надо к точкам потенциального роста. Надо идти к людям, которые, во-первых, готовы нас слушать и понимать и, во-вторых, готовы обретенное ими самими понимание нести дальше. Значит, наше первое слово — к интеллигенции.А на кого сегодня опираться священнику, если не на интеллигенцию? В сельском храме, допустим? Что, работяги к нему пойдут? Да нет — все начнется с учителя, с врача... и ими, может быть, ограничится...На сегодняшний день социологи отмечают: в 90-х годах ХХ столетия впервые исчезла корреляция между уровнем образования человека и его отношением к религии. В течение двухсот лет была четкая тенденция: чем выше образование человека, тем более прохладно его отношение к религии. Сегодня этого нет, то есть подтвердилось то, что Бердяев еще в 30-х годах видел в среде русской эмиграции: тезис о Православии как религии неграмотных крестьян — это миф. Сегодня для того, чтобы быть православным, нужно знать больше, чем для того, чтобы быть атеистом [1]. Если в XIX веке Православие было религией христианской от слова "крестьянин", то сегодня оно становится городской религией, даже более того — религией мегаполисов.Зайдите в любой храм в Москве, попробуйте найти там рабочих — и, к сожалению, вы их почти не увидите. Присмотритесь к лицам той молодежи или людей среднего возраста, которые там стоят (а их число уже сопоставимо с "бабушками"), — это преимущественно интеллигенция. В московских храмах либо люди с минимумом образования — традиционные бабушки, либо с максимумом — те, у кого есть вкус к высокой культуре, серьезной мысли, к сложности, а не примитиву, который предлагают всевозможные секты [2].В России для нашей проповеди открыта разве что студенческая молодежь. Вообще Православие сегодня превращается в секту интеллигентов.Эта картина до того привычна в крупных городах России, что в марте один священник из Западной Белоруссии потряс меня своим сообщением. Как-то, после тяжелого лекционного дня, когда мы всюду ездили вместе, он говорит мне: — Ой, скорее бы Троица.Я удивляюсь: — Батюшка, а что так-то? Почему Вы Троицу ждете? — Ну как, после Троицы начнутся полевые работы, люди в поля пойдут, и значит, в храме народу уже не будет. А это значит, что можно будет, с одной стороны, ремонтом храма заняться, а с другой — поехать самому отдохнуть.Я слушаю его — и поражаюсь. Потому что вокруг Москвы, в Центральной России ситуация ровно обратная: сельские приходы оживают только после Троицы — дачники приехали. Вот несколько лет назад в поселке Нерль Тверской епархии собрали сход, на повестке дня — судьба местного недоразрушенного храма, в котором размещается Дом культуры. Голоса разделились пополам: половина — за храм, половина — за дискотеку. Но за храм были дачники, москвичи, а за дискотеку — аборигены: "А где мы танцевать будем, где мы кино смотреть будем? Вы что?! Если надо кого покрестить или отпеть, то в соседнее село свозим, ладно. А в повседневной жизни нам киношка нужна!".Сегодняшнее Православие — это урбанистическая религия. В деревнях — пустые храмы и спивающиеся крестьяне, которым совершенно наплевать, что в этом храме: клуб, танцплощадка или зернохранилище. Сто лет назад Православие было крестьянской религией, а города жили Вольтером, Марксом и Дарвином. Но сегодня все не так.И вот пробую я представить себя на месте юного батюшки, который окончил семинарию, и его отправили на село служить, строить или восстанавливать храм. С чего начать? С кем наладить первые связи? По моему ощущению, единственная группа жителей сел или небольших городов, с которой у священника может наладиться контакт, это местная интеллигенция: учителя да врачи.А значит, надо наложить запрет на воспроизведение церковно-публицистических штампов столетней давности. Один из таких штампов полагает, будто слова положу вражду между семенем твоим и семенем жены (ср.: Быт. 3, 15) относятся к взаимоотношениям Церкви и интеллигенции. Сто лет назад в некоторых изданиях через запятую писалось "жиды, студенты, интеллигенты" [3]. Но если мы будем воспроизводить это сегодня, мы обречем себя на очередные сто лет одиночества.Как-то в Московской Духовной Академии проходил "круглый стол" на тему "Церковь и молодежь". Наиболее здравым там было выступление одного провинциального батюшки, протоиерея Бориса Нечипорова — выпускника психологического факультета МГУ, избравшего полем своего служения не Москву, а районный городок Конаково в тверской глубинке. И вот отец Борис говорит: "По тому, что я вижу в своем городе, есть только одна группа молодежи, в отношении которой у нас есть надежда, что мы сможем о чем-то говорить, понять друг друга. Это боевики: те, кто занимается в клубе боевых искусств. Все остальные — или "в бутылке", или "на игле". Беседовать о душе, вечности, смысле жизни, Боге можно только с трезвым человеком. Да, и пьяница с радостью "поболтает", но ничего не поймет, не запомнит и выводов не сделает. Трезвыми же бывают только ребята, которые занимаются спортом; а спорт для них — это в основном боевые искусства. Конечно, у них там насаждается скорее оккультная философия. Тем не менее есть какое-то общее проблемное поле..."А мое выступление было следующим, и я говорю: по моим наблюдениям и опыту — как столичного жителя — есть еще и другая группа. Кроме "боевиков", есть еще шанс найти общий язык с "карьеристами". По той же причине: они хотя бы трезвы. Это те ребята, которые хотят чего-то добиться в жизни, сделать самих себя, создать семью, построить дом, сделать карьеру. И ради этого они держат себя в форме, без водки и наркоты. Они поступают в престижные университеты, учатся думать. Круг их интересов не сводится к тому, как наиболее кайфово провести наступающий вечер. Их головы также относительно трезвы, а значит, с ними еще можно спорить, можно работать. Вот у кого мысль может перейти в веру.Но чтобы мы смогли работать хотя бы с ними, в наших семинариях и приходских пересудах надо преодолеть дурацкий стереотип, что, дескать, у нас на приходах бабушки, а для бабушек "этой философии" не нужно. Отмазка ленивых семинаристов — "бабушкам это не нужно" — теперь уже не срабатывает. Соответственно, надо из нашего церковного обихода убрать стереотип, гласящий: "Интеллигент — значит, еретик". Все остальное — необразованное, кичащееся своей необразованной кондовостью и пролетарскостью, — еще опаснее [4].Да, сто лет назад можно было сказать словами преподобного Амвросия Оптинского: "Где просто, там Ангелов со сто".Вокруг был православный мир, православная школа, государство, семья. У каждого под рукой был добротный хлеб — жизнь своего прихода. Захотел большего — поезжай в ближайший монастырь. А богословие было этаким интеллектуальным пирожным, излишним и не связанным с реальной жизнью и ее проблемами.Но сегодняшний мир ежедневно обращает к христианам тысячи вызовов. И человек, который не воспитан в традиции религиозной мысли, оказывается беззащитен. Он не сможет отличить подлинное от подделки и, даже имея подлинное, не сможет передать его своим детям. Так что сегодня где просто — там ересей со сто [5]. Так и в самой церковной среде, а уж тем более в светской.Православие становится интересным, привлекательным для тех людей, у которых есть вкус к сложности, вкус к мысли, вкус к самостоятельности, умение плыть против течения. Поэтому давайте перестанем воспроизводить на уровне приходских пересудов и в церковных изданиях все эти привычные хулы из позапрошлого века по поводу интеллигенции, которая Россию продала. Любому, кто от имени Церкви начнет мусолить тезис о том, что от учености и книжности всякие, мол, следуют духовные беды, стоит жестко напомнить, что он цитирует апостольского врага. Именно: Фест громким голосом сказал: безумствуешь ты, Павел! Большая ученость доводит тебя до сумасшествия (Деян. 26, 24).Тут, впрочем, надо сказать о вкладе русских переводчиков Библии в волну гносеомахии (гносеомахия — ересь, состоящая в войне против познавательных усилий человека) [6].В нашем синодальном переводе, выполненном в XIX веке, мы читаем сегодня слова апостола Павла: боюсь, чтобы умы ваши не повредились, уклонившись от простоты во Христе (ср.: 2 Кор. 11, 3). И делаем вывод: простота — это хорошо, а всякая умственная сложность и критичность — плохо…Но ведь слово "уклонившись" набрано курсивом. Это означает, что его просто нет в греческом оригинале (кстати, его действительно нет ни в одной из греческих рукописей) и его вставили переводчики для уяснения смысла. Увы, в данном случае они своей вставкой смысл затемнили…Церковнославянский перевод несет противоположный смысл: Боюся же, да не истлеют разумы ваши от простоты, яже о Христе. Противоположный перевод оказывается возможен из-за двусмысленности греческого предлога πό — "от". "От" может быть указанием на причину некоего события ("я от него научился"), а может быть указанием на точку отсчета ("пошел от"). Святитель Феофилакт Болгарский понимал πό как указание на причину: "Чтобы не прельстились вследствие своей простоты" [7]. Такое же толкование встречается в древности у Экумения, а ближе к нашим дням — у святителя Феофана Затворника: "Боюсь, да не истлеют разумы ваши от простоты — по причине простоты, которую стяжевает душа во Христе Иисусе. Ибо видя все во Христе истинным, она забывает об обмане и прельщении и, преисполняясь в Нем добротою, забывает о лукавстве и злохитрости — и чрез то приобщается некоторым образом того неведения зла, которое качествовало в невинном состоянии. Этим вашим настроением, говорит, может воспользоваться враг и увлечь вас чрез свои орудия" [8]. Иоанн же Златоуст говорит, что, "хотя Ева была проста, это не спасло ее от обвинения" [9]. "От простоты говорю, а не от лукавства; не от злонамеренности, не от неверия вашего, но от простоты. Впрочем, и в этом случае не заслуживают извинения обольщаемые, как показал пример Евы" [10].Да и по контексту своей речи Павел предупреждает коринфян, что их простота может довести их до беды: если они будут доверять всякому, кто будет к ним обращаться от имени Христова [11]. Впрочем, есть и обратный пример — когда именно церковнославянский перевод Библии воспевает некнижность, а русский синодальный перевод такого смысла не несет.Речь идет о переводе Пс. 70, 15. По-славянски: Уста моя возвестят правду Твою, весь день спасение Твое, яко не познах книжная. По-русски: Уста мои будут возвещать правду Твою, всякий день благодеяния Твои; ибо я не знаю им числа. Церковнославянский перевод был сделан с той версии греческого перевода Библии, в которой вместо читаемого в современных научных изданиях pragmateias [12] стояло grammateias [13]. Греческое pragmateias имеет два основных смысла: 1) дела, 2) литературный труд. В понимании славянских переводчиков второй смысл вышел на первое место. Отсюда и странность русского издания толкования на это место святителя Афанасия Великого: он понимал это слово по его основному значению, а русские издатели решили вставить в его текст знакомый им церковнославянский перевод. И получилось: "Яко не познах книжная. Под словом "книжная" разумеет или суетные и многоухищренные житейские развлечения, или многообразные жертвы, какие повелено было приносить законом. И говорит: поелику отверг я все сии жертвы, то войду в горние обители, если Господь подаст мне на это силы" [14].Русский же перевод был сделан с еврейского текста Писания: "я не знаю [им] числа", "не могу перечислить по пальцам".В раннем христианстве, действительно, вера простых христиан противопоставлялась изощренности языческих философов. Но сегодня отчего-то эту схему стали прилагать к отношениям внутри Церкви — превознося христиан-простецов над христианами же, приложившими усилия для познания своей веры… Такой перенос столь же недобросовестен, как перенос ветхозаветных осуждений идолопоклонства на христианское иконопочитание: из того обстоятельства, что Библия не одобряет поклонение статуе Изиды, еще не следует, что с Библией несовместимо почитание лика Христа. Точно так же и апостольское осуждение языческих эрудитов, которые за коллекционированием чужих мнений забывали составить свое собственное, не стоит переносить на церковных людей, изучающих Писание и историю Церкви Христовой.В сегодняшней церковной жизни отчего-то считается хорошим тоном воспевать некнижную простоту. Но не такова православная традиция. Это в католической культуре воспевается "вера угольщика" и вызывают восхищение слова Паскаля: "Я много думал и изучал, и поэтому моя вера стала столь же искренней, как вера бретонского крестьянина. Но если бы я изучал и думал еще больше, то моя вера стала бы такой же, как у бретонской крестьянки". За этими замечательными словами проглядывает не естественность, а кризис и болезнь, интеллигентский надрыв, когда вера перестала быть чем-то органичным.На русской же почве первым льстецом невежеству был расколоучитель Аввакум. Поначалу старообрядческие апологеты держались за книги и критически отзывались о народном благочестии. И было, было за что критиковать "народную веру". Крупнейший церковный историк митрополит Макарий (Булгаков) пишет с нехарактерной для него эмоциональностью: "И суеверие, самое грубое суеверие во всех возможных видах господствовало в массах русского духовенства и народа и потемняло, подавляло в сознании как пастырей, так и пасомых те немногие истинные и здравые понятия, какие могли они иметь о догматах своей православной веры" [15]. И староверческие писатели поначалу горевали об этом. Но поскольку лидеры никоновской партии Паисий Лигарид и Симеон Полоцкий не жалели эпитетов для своих оппонентов, называя их "безумными невеждами" и "неучеными людьми", то тем самым они готовили обратную реакцию Аввакума — идеализацию мужичьей веры, не испорченной ухищрениями искушенных в риторике богословов. "Неудивительно, что идеализация того, что просветители позднее назовут "верой молочницы", появится уже у Аввакума. В своей полемике с диаконом Федором Ивановым Аввакум советовал ему спросить мнения о Троице у простой поселянки: "Федка, а Федка... Коли не знаешь в книгах силы, и ты вопроси бабы-поселянки: заблудил-де от гордости, государыня-матушка. Помоги-де, матушка, моему сиротству, исправь мою душу косую. Скажи-де, государыня, о Святой Троице, Троица-де что есть? Так она тебе скажет и отвещает". Искусственность этого образа — поселянки, готовой растолковать один из сложнейших богословских догматов, — бросается в глаза. Особый смысл приняло восхваление мужицкой веры как единственно правильной в сектантстве. В одном из "новейших" хлыстовских духовных стихов поется: "Дураки вы, дураки, Деревенски мужики, Как и эти дураки, Словно с медом бураки; Как и в этих дураках Сам Господь Бог пребыват". Это уже было не искренним заблуждением, как у Аввакума, а намеренной лестью. Льстя чувствам необразованных верующих, сектанты пополняли свои ряды" [16]. «Христианство в России, как и повсюду в мире, перестает быть народной религией по преимуществу. Народ, простецы, в значительной массе своей уходит в полупросвещение, в материализм и социализм, переживает первое увлечение марксизмом, дарвинизмом и проч. Интеллигенция же, верхний культурный слой, возвращается к христианской вере... Старый бытовой, простонародный стиль Православия кончился, и его нельзя восстановить. К самому среднему христианину предъявляют несоизмеримо более высокие требования... И простая баба сейчас есть миф, она стала нигилисткой и атеисткой. Верующим же стал философ и человек культуры» (Н. А. Бердяев. Цит. по: Прот. Георгий Флоровский. Пути русского богословия. Париж, 1937. С. 505). ^ Подробнее — в главе «Попытка быть оптимистом» в моей книге «О нашем поражении. Христианство на пределе истории» (М., 2003). ^ Для примера — горькие строки из дневника святителя Николая Японского: «Наказывает Бог Россию, то есть отступил от нее, потому что она отступила от Него. Что за дикое неистовство атеизма, злейшее вражды на Православие и всякой умственной и нравственной мерзости, теперь в русской литературе и русской жизни! Адский мрак окутал Россию, и отчаяние берет, настанет ли когда просвет? Способны ли мы к исторической жизни? Без Бога, без нравственности, без патриотизма народ не может самостоятельно существовать. А в России, судя по ее мерзкой не только светской, но и духовной литературе, совсем гаснет вера в личного Бога, в бессмертие души; гнилой труп она по нравственности, в грязного скота почти вся превратилась, не только над патриотизмом, но над всяким напоминанием о нем издевается. Мерзкая, проклятая, оскотинившаяся, озверевшая интеллигенция в ад тянет и простой, грубый и невежественный народ» (Запись от 3 июля 1905 года // Дневники святого Николая Японского. С. 641). Напомню, что студенческие сходки в те дни слали японскому императору поздравительные телеграммы по случаю побед японцев над русской армией… ^ Тут ситуация, в чем-то похожая на евангельскую притчу о мытаре и фарисее. Ныне появился новый тип: мытарь, гордый тем, что он не фарисей. ^ «Игумены фотинудский, ираклийский, мидикийский, милийский, иполихнийский, гулейский… даже флувутский по безрассудной простоте впали в обман… войдя в… общение с нечестивыми» (Прп. Феодор Студит. Послание 236. К брату, архиепископу Иосифу // Прп. Феодор Студит. Послания. Кн. 2. С. 362—363). «Видишь, как я философствую в это время философии? Ибо философия есть средство избежать гибели от ереси» (Прп. Феодор Студит. Послание 269. Григорию // Там же. С. 394). ^ «Они отвергают необходимость для христианства всякого знания. Они говорят, что напрасное дело делают те, которые ищут каких-либо знаний в Божественных Писаниях, ибо Бог не требует от христианина ничего другого, кроме добрых дел. Итак, лучше жить скорее попроще и не любопытствовать ни о каком догмате, относящемся к знанию»,— передает преподобный Иоанн Дамаскин учение этой ереси (88-й в его каталоге еретиков). См.: О ста ересях, 88 // Творения преподобного Иоанна Дамаскина. Источник знания. М., 2002. С. 148—149, а также: Прп. Феодор Студит. Послание 48. К Афанасию, сыну // Прп. Феодор Студит. Послания. Кн. 1. С. 160. ^ Толкования на Новый Завет блаженного Феофилакта, архиепископа Болгарского. СПб., 1911. С. 568. ^ Свт. Феофан Затворник. Толкования посланий апостола Павла. Второе Послание к Коринфянам. М., 1894. С. 353. ^ Там же. С. 353–354. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Толкование на Второе послание к Коринфянам, 23, 2 // Творения. Т. 10. Кн. 2. СПб., 1905. С. 664. ^ Ибо я ревную о вас ревностью Божиею; потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою. Но боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, [уклонившись] от простоты во Христе. Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса, которого мы не проповедывали, или если бы вы получили иного Духа, которого не получили, или иное благовестие, которого не принимали,— то вы были бы очень снисходительны к тому. Но я думаю, что у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов (ср.: 2 Кор. 11, 2–5). ^ Cм.: Septuagint with Apokrypha: Greek and English. London, 1851. Р. 739. ^ См.: Юнгеров П. Псалтирь в русском переводе с греческого текста 70-ти. Троице-Сергиева Лавра, 1997. С. 106. ^ Свт. Афанасий Великий. Толкование на псалмы // Творения: В 4 т. Т. 4. М., 1903. С. 239. ^ Митр. Макарий (Булгаков). История Русской Церкви: В 7 кн. Кн. 4. Ч. 2. М., 1996. С. 151. ^ Лавров А. С. Колдовство и религия в России. С. 76–77. ^Часть 6Нельзя льстить толпе. Это опасно для простецов (ибо становится оправданием их собственного невежества). Это опасно для льстецов (как опасна любая ложь). И это опасно для Церкви в целом: ведь за этой лестью на самом деле стоит попытка льстеца стать вождем толпы, которая пойдет сметать епископские престолы.Конечно, бывает и искренняя пропаганда бескнижия: люди, сами не учившиеся богословию и убежденные при этом в доброкачественности своего неотрефлексированного Православия, вполне естественно считают, что науки в вере излишни. Жизнь в церковно-народных традициях им кажется гарантом воспроизведения Православия. И они почти правы. Почти — потому что их рецепт стихийной церковности дает сбой в случае кризиса самих церковно-народных традиций. В условиях культурных революций, когда появляются новые вопросы и новые ситуации, такие "простецы" способны лишь на апокалиптически-раскольнические реакции.И напротив, люди, получившие богословское образование, знают, сколько усилий и дисциплины нужно приложить к его обретению. А потому и стихийности такие люди доверять не склонны. Их опыт говорит, что вере надо учиться, что понимание важнее подражания [1].Святоотеческая же традиция просто не ставила проблемы соотношения веры и знания, ибо для отцов это не было проблемой. Энциклопедические знания (некоторых из них) естественно уживались с живой верой."Разум! Разум! И клянут его и хвалят, но и те, кои клянут его, знают, что без разума ничего не поделаешь… И вере тоже без разума нельзя. Разум верный в область веры ничего не пустит такого, что может портить ее тенор, — например, суеверия" [2].Только благочестие на все полезно (1 Тим. 4, 8), а вот простота — нет.Бывает простота естественная. Человек просто не прошел искус серьезным образованием, мыслью, жизненными сложностями. Такая простота безоценочна: она ни хороша, ни плоха. Точнее, она бывает полезна во времена нормального воспроизводства традиционного уклада жизни. Но в периоды кризиса эта простота может обернуться предательством. Например, вполне простым и очевидным кажется принять веру победителя… Свидетель агонии Византии Димитрий Кидони говорит: "Много христиан сделались споспешниками турок. Простонародье предпочитает сладкую жизнь магометан христианскому подвижничеству" [3].Бывает простота благодатная, например простота последних лет жизни Иоанна Богослова, когда он только одну фразу говорил: "Дети, любите друг друга". Благодатная простота как цельность души, знающей только Христа и всюду видящей только Предмет своей единственной любви, — добра.Но бывает простота, которая хуже воровства. Это искусная стилизация, когда человек, прошедший огонь, воду и медные трубы, с кучей всяких дипломов за плечами, вдруг начинает стилизовать себя: "Ай, надо по-простому, надо без всякой мысли, критики, размышления". Искусственная стилизация, игра в упрощение — это разновидность лицедейства и косметики. Это плохо.В Церкви есть такое неписаное правило: в созвездии наших святых избери себе для подражания того, кто наиболее похож на тебя по обстоятельствам своей жизни. Это означает, что:лучше прилагать к себе советы подвижников, живших в недавнее время, а не советы древних. Ведь обстоятельства жизни и культура, в которой жили святые XIX века или новомученики века XX, более похожи на те проблемы, которые обступают нас;попробуйте выбрать такого святого себе в учители, который по своей социальной ситуации был похож на нас. А в некоторых отношениях нам ближе сегодня святые III–IV столетия, но не XIX. Тогда христианство тоже было меньшинством, иногда гонимым, иногда терпимым, но все же меньшинством. Оно не было имперской религией, религией большинства. Но это и не была совсем маленькая горстка, как в I и II веках. Христианам III века надо было свидетельствовать и объяснять, а не повелевать. Приходило ли в голову святому Киприану Карфагенскому призывать своих прихожан пикетировать римский сенат с лозунгами: "Мы протестуем против агрессивной внешней политики! Требуем закрыть термы! Долой театр!". Нет, своим прихожанам он говорил: "Вы в баню не ходите" (бани тогда были общие). И пояснял: "Даже если ты при виде чужой наготы не будешь разжигаться блудными мечтами, то другому дашь повод к таким мечтаниям". Но при этом не было призывов к сожжению бань и не было попыток цензуры театрального репертуара;выбери святого, наиболее близкого к тебе не только по времени, но и по его служению, по обстоятельствам его жизни. Если ты многодетный семьянин, то тебе полезнее будет ознакомиться с документами из жизни Царской Семьи. А уж если на твоем носу очки, а твоя "карма" помечена университетским дипломом, то лучше ориентиры для себя искать среди церковной святой интеллигенции, а не среди отшельников. Святые книжники Церкви — это апостол Павел и Григорий Богослов, Василий Великий и патриарх Цареградский Фотий, митрополиты Филарет (Дроздов) и Серафим (Чичагов)... У них нужно учиться тому, как талант интеллектуальной сложности и светского образования приносить на служение Христу, а не ампутировать его [4]. И от этих же отцов стоит расслышать предупреждение: "Не должно предписывать на основании обычая там, где следует доказать рассуждением" [5].Христос пришел для всех. Значит — и для образованных людей тоже, а не только для "простецов" (которые вдобавок начинают совершенно некстати гордиться своей "простотой"). — Не могли бы Вы привести пример, когда простота оказывается неполезной? — Для самого "простеца" его "простота" может быть полезной всегда. А вот для тех, кто будет слушать его "простецкое богословие", она может оказаться губительной.Например, церковный человек не почувствует трудности в том, чтобы согласиться с библейским повествованием, говорящим, что растения появились в третий день истории мироздания, а солнце — днем позже. Но как нецерковным людям пояснить эту странность, которая обрушивается на них на первой же библейской странице?На последующих страницах Писания число недоумений будет все возрастать. В конце концов, самое главное в нашей вере — тайна Бога, ставшего распятой плотью, — есть безумие [6]. Но если мы знаем, что со временем должны будем предложить нашим слушателям сделать выбор и пожертвовать некоторыми интеллектуальными привычками ради того, чтобы быть со Христом, — тем более нам следует быть осторожными. Потому что если мы еще не получили у наших собеседников надлежащего кредита доверия, если христианство еще не показалось им чем-то значимым, то требовать от них жертвы бессмысленно. Они ее не принесут, потому что еще не понимают, ради чего она нужна. Для них христианство так и останется набором глупостей. Поэтому момент жесткого выбора лучше по возможности отодвинуть: "Посмотрите: многие недоумения лишь кажущиеся, многие противоречия лишь поверхностные, а вот это место Писания имеет гораздо более глубокий и неожиданный смысл, нежели вам казалось".А если с самого начала задирать собеседников и требовать от них "жертвы интеллектом", то они соблазнятся. Причем причина соблазна будет не в Писании, а в нашей "принципиальности". Сколько душ сегодня нашими проповедниками приносится в жертву "правому" имиджу самих проповедников! Слишком часто проповедь, как будто адресованная нецерковному человеку, на самом деле произносится так, чтобы церковные собратья похвалили ревность и твердость проповедника: "У, как он! Спуску не дает! Все сказал строго канонически! Наш человек!".И все же — если сомневающийся человек уже на первой странице Библии видит повод к тому, чтобы ее отвергнуть, то стоит присмотреться: а нет ли в миссионерской традиции уже некоторых наработок, позволяющих устранить это первое недоумение? Мои размышления на эту тему можно найти в Интернете: http://www.kuraev.ru/evoluti.html и http://www.kuraev.ru/evolution.html. — В этих статьях только Ваши личные гипотезы или же их можно принять как мнение Церкви? — Скажем так: это мнение высших духовных школ нашей Церкви. Я привожу суждения профессоров духовных академий, которые пробуют согласовать данные биологии с библейским повествованием. Я видел, как на конференциях, проводимых Тихоновским богословским институтом, Издательским советом Московской Патриархии, Синодальной богословской комиссией, именно организаторы этих конференций давали отпор агрессивным попыткам буквалистского прочтения библейского текста. Увы, и в этом отношении богословие и наука похожи: и у вас и у нас есть свои "фоменки"… — Неужели в самой Церкви есть люди, которые сторонятся высокого академического богословия? — Смотрите, вот у меня книжная полка, на которой стоят творения святителя Иоанна Златоуста. Двенадцать томов. Первый из них вышел в 1991 году, двенадцатый — в 2004-м. Тираж первого тома — 75 тысяч. Тираж 12-го тома — 3 тысячи. Падение тиража — в двадцать пять раз! Параллельных изданий творений Златоуста, вошедших в его последние тома, за эти годы не было. Вывод вполне ясный: за 15 лет половодье дешевых брошюрок о "знамениях последних времен", о "пророчествах блаженных стариц" и о том, "как вести себя на кладбище", перебило вкус у церковного народа. Величайший из отцов, говорящий великолепным языком, сочетающий постоянную обращенность к нравственным коллизиям жизни обычного человека с высочайшим богословием, оказался не по зубам, и в итоге — вытеснен с церковного "книжного рынка". В России более 16 тысяч храмов. Около 20 тысяч священников и диаконов. И если Златоуста издают тиражом в три тысячи, значит, лишь один священник из десяти [7] считает для себя интересным и нужным впустить святителя Иоанна Златоуста в свою домашнюю или приходскую библиотеку! Вот вам и итог воспевания "простоты в вере".И если такова судьба Златоустова слова, то что же говорить о трудах академических богословов!В России довольно традиционно труд богослова воспринимается как нечто ненужное и опасное. Уже многие века в российской церковной среде принято хвалиться собственной необразованностью: "Платона не читах, борзостей еллинских не текох...". Зачем думать — надо "стоять и хранить". Как горько заметил профессор Н. Глубоковский, еще в XIX столетии "всякий мнил себя богословом по самому праву воспринятой им христианской веры и не только не давал труда строгой систематической подготовки, но пренебрегал ею, унижал богословскую науку и немногих ее адептов и взывал о принижении до своего примитивного уровня" [8].Владыке Антонию (Храповицкому) пришлось даже писать статью со скандальным названием "В защиту наших академий": "Нам грустно слышать несправедливые фразы о том, что академия священнику не нужна; говорящий такие фразы подобен или петуху перед зерном жемчужным, или свинье под дубом вековым" [9]. А священномученик архиепископ Иларион напоминал слова Сильвестра Коссова: "Латинские науки нашему народу нужно изучать прежде всего для того, чтобы нашей Руси бедной не звали Русью глупой" [10].Великий русский богослов ХХ века отец Георгий Флоровский с болью писал о том же (вот тут уж я, простите, приведу длинную выписку)."В истории русского богословия чувствуется творческое замешательство. И всего болезненнее был этот странный разрыв между богословием и благочестием, между богословской ученостью и молитвенным богомыслием, между богословской школой и церковной жизнью. Это был разрыв и раскол между "интеллигенцией" и "народом" в самой Церкви... У многих верующих создавалась опасная привычка обходиться без всякого богословия вообще, заменяя его кто чем: Книгой правил, или Типиконом, или преданием старины, бытовым обрядом, или лирикой души. Рождалось какое-то темное воздержание или уклонение от знания, своего рода богословская афазия, неожиданный адогматизм и даже агностицизм, мнимого благочестия ради, — ересь новых гносимахов… Эта гносимахия угрожала и самому духовному здоровью. В самом духовном делании, и в келейной молитве, и в литургической соборности, всегда остается соблазн и опасность психологизма, соблазн принять и выдать душевное за духовное. Этот соблазн может обернуться обрядовым или каноническим формализмом или ласкательной чувствительностью. Всегда это прелесть. И от такого прельщения ограждает только богословский искус, зоркость, четкость и смирение богословствующего ума. Бытом или канонами от прелести не загородиться. Душа вовлекается в игру мнимостей и настроений... В таком психологическом контексте недоверие к богословию становилось вдвойне злополучным… Верхи очень рано заразились и отравились неверием или вольнодумством. Веру сохраняли на низах, чаще в суеверно-бытовом обрамлении. Православие осталось верою только "простого народа": купцов, мещан и крестьян. И многим стало казаться, что вновь войти в Церковь можно только через опрощение, через слияние с народом, через национально-историческую оседлость, через возвращение к земле. Возвращение в Церковь слишком часто смешивалось с хождением в народ. Этот опасный предрассудок одинаково распространяли и несмысленные ревнители, и кающиеся интеллигенты, простецы и снобы. Уже славянофилы были в этом повинны. Ибо в славянофильском истолковании сама народная жизнь есть некая естественная соборность и община, или есть точно зародышевая Церковь. Потому именно через народ только и можно вернуться в Церковь. И до сих пор слишком многим некое народничество представляется необходимым стилем истового Православия. "Вера угольщика", или старой нянюшки, или неграмотной богомолки принимается и выдается за самый надежный образец или мерило. О существе Православия казалось более правильным и надежным допрашивать "людей народа", чем древних отцов. И потому богословие почти что вовсе вычиталось из состава "русского Православия". Ради благочестия принято даже теперь говорить о вере каким-то поддельным, мнимо народным, неестественным, жалостным языком. Это самый опасный вид обскурантизма, в него часто впадают кающиеся интеллигенты. Православие в таком истолковании часто обращается почти что в назидательный фольклор... "Что сказал бы царь Алексей Михайлович, если бы ему сообщили, что истинное Православие, вне монастырских стен, хранится лишь в среде крестьянства и что оно утратилось в среде бояр, дворян, именитого столичного купечества, среди приказных и даже среди многочисленных представителей мещанства? В его время оплотом Церкви были лучшие люди государства, а не темная масса деревенского люда, в которой хранилось и хранится еще столько языческого двоеверия и в которой раскол пустил вскоре столь глубокие корни" (С. Н. Трубецкой)... Часто говорят о русском "обскурантизме". Но редко кто чувствует его действительную роковую и трагическую глубину. Это движение очень сложное. И именно движение — не сонливость, не вялость мыслительной воли — не страдательная, но очень деятельная поза или установка. Очень разнородные мотивы сплетаются в единый безнадежный клубок... В последнем счете, так называемый обскурантизм есть недоверие к культуре. Упрямое недоверие многих к богословской науке есть только частный случай того общего недоверия, которым отравлено и все русское творчество" [11].Но ведь богословие — это одна из форм хранения себя в трезвости (именно трезвость, трезвение как умение сдержанно оценивать себя, свое положение, свои помыслы и мотивы своих действий назвал важнейшей христианской добродетелью преподобный Антоний Великий). Отстрани богословски-трезвенную цензуру от своего сердца — и что-то еще оттуда изольется!Как пример приведу текст, написанный архимандритом Иоанном (Шаховским) в июне 1941 года: "Новая страница в русской истории открылась 22 июня 1941 года в день празднования Церковью памяти "Всех святых, в земле Русской просиявших". Не ясное ли это, даже для слепых, знамение того, что событиями руководит высшая воля?.. Скоро, скоро русское пламя взовьется над огромными кладами безбожной литературы. Откроются оскверненные храмы и освятятся молитвой. Это будет та "Пасха среди лета", о которой сто лет тому назад пророчествовал преподобный Серафим. Лето пришло, близка русская Пасха!" [12]. Это не из листовки "катакомбной церкви". Это из берлинской газеты "Новое слово"...Осуществление предсказания преподобного Серафима о "Пасхе среди лета" архимандрит увидел во вторжении немецкой армии в Россию: "Промысл избавляет русских людей от новой гражданской войны, призывая иноземную силу исполнить свое предназначение. Кровавая операция свержения III Интернационала поручается искусному и опытному в науке своей германскому хирургу. Лечь под его хирургический нож тому, кто болен, — не зазорно... Понадобилась профессионально-военная, испытанная в ответственных боях, железноточивая рука германской армии. Ей ныне поручено сбить красные звезды со стен русского Кремля".Так что от непроверенного движения сердца до постыдного кощунства — очень близко... Тут есть повод признать, что есть своя правда в известной формуле Макса Вебера, согласно которой «простецы» прибегают к религии для избавления от внешних тягот, а «интеллектуалы» — для решения своих внутренних проблем. ^ Свт. Феофан Затворник. Собрание писем. Из неопубликованного. С. 159. ^ Цит. по: Успенский Ф. И. История Византийской империи. XI–XV века. М., 1997. С. 581–582. От себя историк добавляет: «Греческое крестьянство большей частью перешло в ислам» (Там же. С. 558). Замечу, речь идет о событиях XIV века — до окончательного падения Византии оставалось еще столетие. ^ «Если бы Вы смогли прочесть историю Ефесского собора, Вы бы не стали больше никогда говорить об исключительной ценности “простых” умов и “простых” сердец!» (Леонтьев К. Избранные письма. СПб., 1993. С. 543). ^ Сщмч. Киприан Карфагенский. Письмо 58. К Квинту о крещении еретиков // Отцы и учители Церкви III века: Антология: В 2 т. Т. 2. М., 1996. С. 367. ^ См.: 1 Кор. 1, 23.— Ред. ^ Ведь какую-то часть этого трехтысячного тиража разбирают Украина, Белоруссия, Молдова… Что-то раскупают миряне. ^ Глубоковский Н. Вера и богословие. Юбилейное исповедание // Сосуд избранный. История российских духовных школ в ранее не публиковавшихся трудах, письмах деятелей Русской Православной Церкви, а также в секретных документах руководителей советского государства. 1888–1932 / Сост. М. Склярова. СПб., 1994. С. 94. ^ Еп. Антоний (Храповицкий). В защиту наших академий // Полное собрание сочинений: В 3 т. Т. 3. Казань, 1900. С. 452. ^ Архиеп. Иларион (Троицкий). Богословие и свобода Церкви // Архиеп. Иларион (Троицкий). Без Церкви нет спасения. М., 1998. С. 308. ^ Прот. Георгий Флоровский. Пути русского богословия. С. 502–505. Прот. Георгий Флоровский. Пути русского богословия. С. 502–505. ^ Архим. Иоанн (Шаховской). Близок час // Церковно-исторический вестник. 1998, № 1. С. 81–82. ^Часть 7Но почему-то "схоластическое богословие" противопоставляют только "жизни в Духе". Увы, гораздо чаще отсутствие богословской воспитанности восполняется не жизнью в Духе, а банальным человеческим невежеством и мелкими склоками.К сожалению, в сегодняшней Церкви богословие не нужно ни "левым", ни "правым".Левые нападают на богословие за его "догматичность" (нет, мол, творчески-открытого пересмотра средневековых доктрин), "схоластичность" (надо, мол, экологией заниматься и филантропией, а не цитаты заучивать), "нетерпимость" (ибо ясно выраженная мысль очевидно же показывает свое отличие и даже несовместимость с иными ясно же выраженными суждениями по тому же поводу). И вообще — недостаточно быстро идет замена средневековых "отцов" гениальными прозрениями современного Бердяева [1].А правые видят в богословском рационализме "источник ересей". Мол, достаточно "духом пламенеть". Такие ревнители забывают, что спектр возможностей не сводится лишь к двум альтернативам: или молитвенная собранность, дарующая благодатное вразумление, или же книжная рациональная начитанность.Есть еще и третья, самая широкая дорога — никакая. По ней не несут ни тех, ни иных даров. Ответы на этом пути выдаются "от ветра главы своея".Так что в мир книг стоит погрузиться, убегая не от молитвы, а от собственной глупости. Если я не могу быть уверен, что всегда в нужную минуту Господь будет управлять моим умом и языком, то лучше тогда не доверяться своим ощущениям, а смиренно ответить цитатой. А вот для того, чтобы ее привести, надо ее найти, надо ее помнить, надо понять, что именно эта цитата уместна именно в этом случае (а вот для этого нужен некий опыт и вкус).Слишком часто я видел в семинарии, как именно те студенты, что не баловали библиотеку своим посещением, твердили о "духе". Бывало, заходишь в комнату в тот час, когда по расписанию студенты должны работать с книгами, и думаешь, что не застанешь в ней некнижного подвижника — он наверняка в храме акафист читает… Ан нет — глядишь, соседушка уже исполнил свое молитвенное правило (один великий поклон вдоль всея постели) и третий сон досматривает…Но пока в обществе, в церковном народе и в церковной иерархии не будет уважения к богословию и к богословам, пока не будет кафедр православного богословия в университетах России — общество будет метаться от одной мифологии к другой. Россия была единственной страной в Европе, где богословие было отделено от университетов. И вместо теологических факультетов в них пришли кафедры научного атеизма, а теперь и "духовного целительства" и валеологии.Не надо бояться рациональности. Многие церковные люди, воспитанные на репринтных книгах прошлого столетия, усвоили от них убеждение в том, что рационализм есть отец ересей. Это правда, что рационализм может выступать в таком качестве. Правда, что безблагодатный разум может противоречить благодатному сердечному опыту, отторгаться от него и порождать конфликты и ошибки. Но ведь безблагодатным может быть и сердце. Безблагодатной может быть и вера (становящаяся тогда суеверием). Всегда ли благодатны сердца церковных проповедников и служителей? Всегда ли именно евангельский дух любви живет в них? Кто дерзнет о себе самом сказать: "Да, у меня чистое сердце, и потому я верю всему, что Бог мне на сердце положит!"? Но если нет гарантий чистоты сердца, тогда стоит особое внимание уделить проверке своих сердечных влечений и рефлексов с помощью разума, особенно того разума, который просветлен и очищен церковным Преданием и святоотеческим учением.Так что не все ереси и не все ошибки рождаются рационализмом. Рационалистические ереси были наиболее активны в позапрошлом веке, и вполне разумно выступали против них ученики Хомякова и Якоби, указуя на рационалистическое усечение полноты человеческого опыта как на источник еретических заблуждений [2]. Но сегодня погода на улице совсем другая. Солнце разума скрылось за оккультными тучами. Повторять сегодня расхожие аргументы позапрошлого столетия — все равно что рекламировать средства от загара в середине дождливого сезона. Рационализм и академическая наука сегодня — очевиднейшие союзники Церкви. Ибо не от обилия мысли и учености рождаются сегодня секты и ереси, а от вполне обыденного невежества и неумения мыслить логически и ответственно.Сегодня рационализм никак не может быть отцом ересей. Сегодня это средство защиты Православия. Ясность убеждений, их аргументированность и осознанность — необходимое условие для того, чтобы быть православным в век расплывчатого и туманно-удушливого "плюрализма".Богословие, которое было чем-то отвлеченно-дидактическим и неактуальным в позапрошлом веке, сегодня оказалось жизненно необходимым. Вдвойне презрительно-снисходительное отношение к богословию (со стороны светской интеллигенции [3] и со стороны немалого числа монашествующих) сегодня слишком устарело и слишком рискованно. В спокойные века богословие необходимо для того, чтобы не забыть накопленное прежде. Тогда богословие становится, по словам отца Сергия Булгакова, "бухгалтерией религиозного опыта", и, как всякая бухгалтерия, богословие, сведенное к катехизису, — скучно. Пока все спокойно — пассажирам нет дела до того, как устроен их корабль и какие силы обеспечивают его выживание и движение. Пассажиры, "удобно расположившись в салонах, за пределами которых их ничего не интересует, проводят там досуг. Им неведома тяжкая работа шпангоутов, сдерживающих вечный напор воды. Вправе ли они жаловаться, если буря разнесет их корабль в щепы?" (А. де Сент-Экзюпери) [4]. В бурю подробности об устройстве корабля и его жизнеобеспечивающих систем полезно знать всем. В век начинающейся войны возрожденного неоязычества против Евангелия знание богословия становится не излишеством, но самым необходимым, ибо богословие — боевое оружие. Когда на христианство идет наступление, то все христиане должны четко представлять — что они защищают и во имя чего.И потому ясна уловка наших недругов, понятно, почему столь настойчиво твердят нам нецерковные "гуманисты": "Да оставьте вы ваше богословие, ваши старые догмы, перестаньте спорить, займитесь экологией, благотворительностью, активной социальной работой... Но только не думайте над источниками вашей ортодоксии, только не изучайте вы своих древних отцов!". Когда нас призывают быть "открытыми", на самом деле имеют в виду именно закрытость: "Закройте вы этих старых учителей вашей Церкви. Заслоните себя от фундаменталистского влияния вашей традиции. Откройтесь новому, современному, общечеловеческому". Открытым нужно быть ко всему чужому, чтобы закрыться от своего. Изучай модерновое и иностранное, чтобы ты вдруг не принялся за восстановление своего — почти разрушенного, почти украденного и от начала до конца оболганного ..[5].Так вот, протест против пошлости масс-медиа — и в изучении серьезной мысли. Протестовать против пошленьких "общечеловеческих ценностей" "новых русских" [6] можно не только с наркотиками и не только в контр-культуре. Самый радикальный протест против нынешней пошлости — это возврат к традиции. Не отчасти быть русским — а полностью. Не отчасти быть православным — а всецело. Когда вокруг навязывают оккультизм — протестом будет не материализм, а богословский рационализм Православия. Пресса норовит отобрать у тебя право на собственное мнение (уверяя, что, мол, все мнения равны и настаивать на своей правоте нехорошо)? — Что ж, проявить самостоятельность и остаться в самом немодном, самом обвиняемом лагере — в христианстве — будет достойным и вопиющим непослушанием. Когда полно призывов "голосуй сердцем" [7] — самое время спокойно и трезво подумать. В том числе — на богословские темы.В былые годы церковный народ — "белые платочки" — спасли Православие. Низкий поклон им за это. Но нельзя все время укреплять только одну стену. Нельзя все работы исполнять одним и тем же инструментом. Нельзя сегодняшние проблемы решать с помощью позавчерашних рецептов. Поэтому нельзя сводить разговор об отношениях народа и богословия только к бесконечному повторению формулы "народ — хранитель Православия". Церковная мысль должна отличаться от демографической констатации или этнографического описания. Она должна противостоять язычествующему фольклору.Может быть, некоторые тезисы я здесь прочертил слишком резко. Но это меня не страшит: я не единственный писатель в нашей Церкви. В оркестре есть музыкант, который создает звуки реже всех остальных; да они, пожалуй, и менее мелодичны, чем все остальные. Он только то и делает, что время от времени бьет в медные тарелки. Если бы он был один — слушать его было бы невозможно. Но поскольку он в многоголосом оркестре, то к звучанию скрипок или духовых инструментов он добавляет новый привкус. Вот и свои книги я воспринимаю как "вкусовую добавку". Жить этой "добавкой" нельзя. Считать ее за полноту жизни или истины — тоже не следует. Но уж больно заметен народопоклоннический, антииерархический и антибогословский крен в нашей церковной публицистике. Чтобы его выправить, я и налег на противоположный борт… — Значит, и священник должен быть хорошо образован… — По слову священника Александра Ельчанинова, чем духовнее священник, тем меньше значит его образованность. Это верно. К отцу Иоанну Кронштадтскому привлекала отнюдь не его эрудиция.Но верно и обратное: чем менее духовен пастырь, тем больше значит его образование. В присутствии святого немыслимы дискуссии; старец — это человек, в присутствии которого умирают вопросы: вот, он есть, и правда его жизни настолько очевидна, что не о чем дискутировать или сплетничать… Но если мы не похожи на святого отца Иоанна Кронштадтского, а люди все же обращаются к нам с вопросами и через нас вступают в дискуссию с Церковью? Хорошо бы сотворить явное чудо (сокрушить своим перстом языческого идола или сжать кирпич так, чтобы из него исшел огонь и истекла вода [8]) или своей внутренней молитвой повернуть сердце спорщика. Но если это нам не под силу — должны ли мы просто сдаться и замолкнуть с осознанием своего недостоинства? — Нет. Немощь сердца в этом случае должна быть подкреплена усилием мысли и речи. Бог благодатно помогает людям, но не заменяет наш труд, в том числе и труд интеллектуальный, труд проповеднический.Гносеомахам (то есть церковным людям, которые твердят о ненужности знания и образования, надеясь на свои духовные способности) еще в IV веке отвечал святитель Григорий Богослов: "Поэтому-то и должны быть тобой избираемы лучшие люди: ведь едва ли кому-нибудь из людей средних способностей, даже если бы он и ревностно поборолся, довелось бы одолеть лучших людей. Но мне предстанут мытари и рыбаки, бывшие евангелистами. Ведь они, немощные в красноречии, весь мир словно сетью уловили своим простым словом и даже мудрецов поймали в свои рыбацкие сети, чтобы таким образом чудо Слова стало еще более [очевидным]. Причем этого мнения придерживаются многие, против которых обращена моя краткая, но предельно ясная речь. Дай мне веру одного из апостолов, [дай силу] не иметь денег, дорожной сумы и посоха; быть полураздетым, не иметь сандалий, жить одним днем, быть богатым только надеждой; быть неискусным в словесном мастерстве; быть тем, о ком нельзя подумать, что он скорее льстит [чем говорит правду]; [дай силу] не углубляться в исследование чуждых учений. Пусть явится кто-нибудь, обладающий такими достоинствами, и я приму все: не имеющего дара слова, позорного, незнатного, волопаса. Ведь [праведный] образ жизни покрывает [внешние] недостатки. Будь ты одним из таковых, и, хотя бы ты был ловцом лягушек, тогда мы вознесем тебя к ангельским хорам! Так покажи мне хотя бы что-нибудь одно! Но разве ты очищаешь от демонов? изгоняешь проказу? мертвого воскрешаешь из гроба? разве ты сможешь прекратить паралич? Подай руку страждущему и прекрати болезнь! Только так ты сможешь убедить меня пренебречь знанием. Если же нечто состоит из двух частей — похвального и достойного порицания, а ты берешь в расчет только первое, тогда как другое охотно обходишь молчанием, то ты весьма коварно искажаешь истинный образ вещи" (О себе самом и о епископах, 189–215) [9].Те же мысли встречаем у святителя Иоанна Златоуста: "Если бы кто мог бы посредством чудес заграждать уста бесстыдным, то не имел бы нужды в помощи слова; или, лучше, оно по свойству своему и тогда было бы не бесполезно, но даже весьма необходимо... Если бы мы имели силу знамений, то не стали бы так много заботиться о слове; но если не осталось и следа той силы, а между тем со всех сторон и непрестанно наступают неприятели, то уже необходимо нам ограждаться словом, чтобы нам не поражаться стрелами врагов и чтобы лучше нам поражать их… Для всего этого нам не дано ничего другого, кроме одной только помощи слова; и если кто не имеет этой силы, то души подчиненных ему людей постоянно будут находиться в состоянии нисколько не лучше обуреваемых кораблей. Почему же Павел не старался приобрести эту силу, но прямо признает себя невеждою? — От этого самого многие и погибли и сделались менее ревностными к истинному учению. Так как они не могли в точности постигнуть глубину мыслей апостола и проводили все время в дремоте и сонливости, хваля невежество не то, которое приписывал себе Павел, но от которого он так был далек, как ни один человек, живущий под небом. Впрочем, положим, что Павел был невеждою в том смысле, какого они желают; как это относится к нынешним людям? Он имел силу, гораздо высшую слова, и при молчании своем он был страшен для демонов. А нынешние все, собравшись вместе, с бесчисленными молитвами и слезами своими не могли бы сделать того, что некогда могли совершать полотенца Павловы… Как же кто-нибудь, оставаясь невеждою, может обличать противящихся? Все это вымыслы и предлоги и прикрытие беспечности и лености… Одних дел недостаточно для научения" [10].Апостолам не нужно было знание иностранных языков ради проповеди Евангелия. Но наши миссионеры и богословы должны учить языки, а не выжидать вторую Пятидесятницу. Преподобный Сергий Радонежский получил дар чтения и разумения книг через вкушение просфорки, преподанной ему ангельской рукою. Но стоит ли этот эпизод делать законом для Церкви и системы церковной учебы? Стоит ли вместо уроков греческого языка вводить ежедневные посещения просфорни?Не надо надеждой на чудо отменять свой собственный труд.Можно ли представить себе священника, который, приступая к строительству храма, отклоняет необходимость получения им хотя бы базовых представлений о строительных технологиях ссылкой на то, что "Господь Сам созиждет Свой дом и сохранит его"? А те семинаристы, что не видят смысла в миссионерских усилиях, неужто столь же благочестиво-равнодушны к урокам по финансовой дисциплине? Неужто и финансовые отчеты они будут составлять "как Бог на душу положит"? «Консерваторы твердили, что отцы Церкви сказали всё и достаточно повторять их слова, а реформаторы испытывали живой интерес к бурному и пророческому творчеству великих религиозных мыслителей начала века, среди них — Николая Бердяева»,— пишет в своей поразительно нетрезвой и предвзятой статье Оливье Клеман (Клеман О. Трудности и недомогания Русской Церкви // Русская мысль. 1998, 24 июня). Парижскому богослову хватило сплетен, собранных за три дня его пребывания в России, для того, чтобы прийти к выводу, что «многие епископы (за исключением, может быть, десяти из общего числа 120—130) — попросту говоря, тупицы». ^ «В кругу переученных усиливается мнение, что совсем и бесов нет» (Прп. Амвросий Оптинский. Собрание писем к мирским особам: В 3 ч. Ч. 1. Сергиев Посад, 1906. С. 211). ^ Ученик А. Меня журналист К. Кедров собственное богословское невежество оправдывает тем, что он, мол, вознесся выше всех богословских тонкостей: «Оставим в стороне богословские споры о том, является ли Иисус Сыном Божиим и даже Самим Богом, или это один из величайших учителей человечества... Важно то, чему Он учил. В чем новизна Его учения? Отныне личность, человек были поставлены выше семьи, общества, государства, нации. Именно из этого горчичного зерна спустя 1800 лет выросло дерево, именуемое “Декларацией прав человека”. Многие считают, что после двухтысячного года эра от Рождества Христова закончится и начнется эпоха Водолея. Время еще большего раскрепощения личности. Может быть, для других стран это так. В России же мы и сегодня живем словно до новой эры. Новая эра в России еще и не начиналась, и мы топчемся у ее преддверия вот уже тысячу лет» (Кедров К. Рождество Христово в России праздновать научились. Научимся ли жить по заповедям Христа? // Известия. 1995, 6 января).Недавно из Христа делали первого коммуниста, теперь — первого демократа. И даже не демократа (в демократическом представлении не может быть формулировки, утверждающей, будто «человек выше людей», формулировки, к которой Кедров редуцировал все Евангелие), а просто — пошляка, сознание которого целиком скомпоновано российскими демгазетами 1990 года. Был уже персонаж, подобный Кедрову, в российской околоцерковной журналистике. И церковное мнение о нем уже было высказано. И этой оценке, высказанной В. Розановым, можно лишь сказать: «Аминь!» и переслать ее Кедрову: «Уже по чрезвычайной каше этих мыслей можно угадать, что говорит Григорий Петров. Он пишет эти мысли двадцать лет, и читатели его невольно должны думать, что Иисус Христос основал не Свою Церковь, а основал русско-еврейскую либеральную печать, коей вестником или “ангелом” послал на землю Григория Спиридоновича... Господа, опомнитесь: Иисус Христос основал не либерализм, а Свою Церковь» (Розанов В. В. Об одном приеме защиты еврейства // Розанов В. В. Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови. СПб., 1914. С. 97—98). ^ Сент-Экзюпери А., де. Сочинения. М., 1964. С. 403. ^ «Они будут нашептывать нашим детям, еще гимназистам и гимназисткам, что мать их — воровка и потаскушка, что теперь, когда они по малолетству не в силах ей всадить нож, то по крайней мере должны понатыкать булавок в ее постель, в ее стулья и диваны; набить гвоздиков везде на полу... и пусть мамаша ходит и кровянится, ляжет и кровянится, сядет и кровянится. Эти гвоздочки они будут рассыпать по газеткам. “Революция” есть “погром России”, а эмигранты — “погромщики” всего русского: русского воспитания, русской семьи, русских деревень, русских сел и городов» (Розанов В. В. Не нужно давать амнистию эмигрантам // Собрание сочинений. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. Литературные очерки. М., 1996. С. 598—599). «Как задавили эти негодяи Страхова, Данилевского, Рачинского... задавили все скромное и тихое на Руси, все вдумчивое на Руси. Было так в Египте — “пришествие гиксосов”. Черт их знает, откуда-то “гиксосы” взялись, “народ пастырей”, пастухи. Историки не знают, откуда и кто такие. Они пришли и разрушили вполне уже сложившуюся египетскую цивилизацию, существовавшую в дельте Нила две тысячи лет; разрушили дотла, с религией, сословиями, благоустройством, законами, фараонами. Потом, через полтора века, их прогнали. И начала из разорения она восстановляться; с трудом, медленно, но восстановилась. “60-е годы у нас” — такое нашествие номадов. “Откуда-то взялись и все разрушили”. В сущности, разрушили веру, Церковь, государство (в идеях), мораль, семью, сословия» (Розанов В. В. Из книги, которая никогда не будет издана // Там же. С. 636—637). Написано это было в 1916 году. А словно бы сегодня... ^ На одном из «круглых столов», посвященных выработке «новой национальной идеологии России», Чубайс пояснил, что новая национальная идея России должна быть такой же, как у западноевропейцев: семейное благополучие и рост благосостояния, и ничего больше не нужно... ^ Если кто-то забыл — напомню, что это была агитка на президентских выборах лета 1996 года. Поскольку разумных оснований для того, чтобы переизбрать Б. Ельцина, явно не было, предвыборная реклама обратилась к эмоциям. ^ Святитель Спиридон Тримифунтский так доказывал троичность Бога тем, кто сомневался, что Три могут равняться Одному: сжал кирпич, и из руки потекла вода, на которой была замешана глина, в руке осталась сама глина, а вверх взвился огонь, которым глина была обожжена. ^ Публикацию русского перевода, выполненного епископом Иларионом (Алфеевым), см.: Церковь и время. М., 2003, № 1 (22). ^ Свт. Иоанн Златоуст. Шесть слов о священстве. Слово 4 // Творения. Т. 1. Кн. 2. СПб., 1898. С. 453–460. ^Часть 8