Благодарю Андрея, так зовут привратника, и иду на кухню. Несколько женщин, молодых и старых, убирали со столов, мыли посуду. Работали споро, молча. Я ничего не объяснял. Только присел на скамью, появились две тарелки - с вареной картошкой, огурцами, стакан компота и много хлеба. Впрочем, стоит ли описывать каждую минуту пребывания в монастыре? Это для меня они драгоценны и неповторимы, как знать, насколько это интересно другим. Время будто остановилось. Я оставил рюкзак, а сам отправился бродить по монастырю, от храма к храму, от строения к строению. Нежданно-негаданно летний зной сменился потоками воды с небес. Они словно послужили сигналом - монастырь ожил, появилось много людей. Все были чем-то заняты, один я зачарованно стоял и смотрел на купола. Их омывал дождь. Капли стекали вниз, а на старых деревьях по-весеннему заблестела листва. Но так же неожиданно все стихло. Показалось солнце и засверкало на куполах, листве, нагрудных крестах у монахов. Одного из них узнал. Высокий, худой, - тот, кто был в купальне. Он куда-то спешил. Вскоре я понял, куда и зачем. Над монастырем, над окрестностями, над миром раздался высокий и чистый колокольный звон. И замер. Затем второй, третий. Все увереннее и увереннее. Раскрылись двери храма. Началась служба. Ее начала ждал невысокий пожилой человек, одетый так, как одевались в России лет пятьдесят назад. Высокие сапоги, косоворотка. Лицо крестьянское, умное, движения основательные, неспешные. Он охотно рассказал мне о том, что служба будет праздничной, потому что завтра Собор 12 апостолов. А как известно, апостолом был и Иоанн Богослов, имя которого носит монастырь. Родом человек оказался из Уфы, там и проживал, по делам своей церкви приезжал в Москву, но никак не мог не приехать сюда.

- Монастырь этот славный, здесь праведников всегда было много. Народ рассказывает, что еще при Орде здесь немало чудес совершалось. Тогда еще он заступником за русскую землю был. Как же ему не подняться, как же не возродиться?

Действительно, и я вдруг вспомнил одну из легенд, слышанных мною, напрямую относящуюся к Иоанно-Богословскому монастырю. Говорят, жил в окрестностях монастыря пастушок, обычный крестьянский мальчик. Была у него заветная мечта, очень он хотел стать иконописцем. Но его не брали мастера в ученики, говорили, что бесталанен. Целыми днями молился пастушок, прося у Бога помощи. И однажды, когда в слезах сидел мальчуган у монастырских ворот, он и не заметил, как уснул. И во сне явился ему Иоанн Богослов и утешил его, и сказал, что будет он иконописцем. Так и получилось. И уже скоро слава о молодом иконописце достигла Рязани, и захотел князь рязанский пригласить к себе работать вчерашнего пастушка. Но возревновал княжеский придворный иконописец, и порешил тогда князь устроить между ними соревнование. И нарисовал наш герой сокола, да так искусно, что ахнули все: птица была как живая. А сокол вдруг встрепенулся, расправил крылья и исчез в высоком небе. Стало ясно, кто выиграл спор. Служба завершилась поздно вечером. Я давно так не уставал и давно так не было чисто и светло на душе. Старший среди паломников, Александр, взял надо мной опеку. Мы поужинали, и он проводил меня к двухэтажному кирпичному дому, бывшему когда-то спортшколой, а еще раньше монастырской гостиницей.

- Да тут все окрестные поля принадлежали монастырю, - рассказывает мне Александр по дороге. - А теперь сами видите, какой разор кругом. Но ничего, - и он произнес те же слова, что и человек из Уфы, - монастырь поднимется, обязательно поднимется.

Год назад в газете Александр прочитал объявление о том, что нужны помощники в деле восстановления монастыря. Взял отпуск и приехал сюда. Понравилось? Не то слово. Почувствовал, что это - его место. Сейчас живет здесь, как послушник. Всерьез подумывает о том, чтобы стать монахом. Служить Богу - что может быть лучше этого?

- Послушников и паломников немного, но они работают на совесть, не за страх, не за деньги, как в миру. Большая радость - общение с монахами, особенно с настоятелем, отцом Авелем. А вообще-то выбирайте время и приезжайте сюда хотя бы на недельку...

Так за разговорами мы пришли в бывшую спортшколу. Мужчины ночевали в большой комнате на первом этаже, женщины на втором. Мне сразу посоветовали понадежнее спрятать вещи в рюкзак, даже кроссовки. Крысы. У одного парня они половину кеда отгрызли. В комнате порядок. Народ постепенно подходит. Свет выключается относительно рано, но ведь и вставать надо засветло. Александр настоящий командир. Перед тем, как он выключил свет, я успел хорошо осмотреть комнату. Много маленьких икон, репродукций с картин и фотографий, на которых изображены апостолы, святые мученики, последний русский царь Николай Александрович. Особенно много изображений преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Молимся. Уже в потемках, как в далеком детстве, возникает разговор. Люди разные. Мне кажутся наивными некоторые рассуждения, вопросы, но и этой наивности столько веры, искренности, чистоты, что я стыжусь своих мыслей. Начинаю рассказывать об Оптиной. Чувствую, что никто не спит. Сначала Александр ворчит со своего места: "Завтра всех в пять подниму, вот увидите", но вскоре и сам увлеченно подключается к разговору. Мы говорим о чудесах, о святых людях Руси, о будущем России. Я слышу голос Андрея, старика из Уфы, тех, с кем познакомился недавно, точнее, только что. Лишь к полуночи над нашей комнатой воцарилась тишина. Хотя, нет. С кровати уфимца раздался мощный храп, но я уже его не слышал.

13 июля. Мещора. Шесть часов утра. Александр уже помолился, но остальных пока не будил. Видимо, жалел. Его зычный голос раздался только тогда, когда спящих оказалось три - четыре человека. Остальные были уже на ногах. Наступающее утро приносило свои заботы. Поймал себя на горькой мысли: только я, грешный и праздный, без дела хожу по земле. Сколько людей, самых разных, встретилось мне на пути. Но в одном все они были схожи. Новый день означал для них и новые труды. Я уходил в дорогу, унося с собой самые добрые чувства об этих людях. А что они думали обо мне, глядя мне вслед? Подошли Андрей и Александр. Объяснили мне, как дойти до парома через Оку, ребята прощаются. Андрей говорит мне слова, которых никто и никогда в жизни мне не говорил: "Пусть ваш ангел-хранитель будет всегда рядом". "Храни вас Господь", - добавляет Александр.Честно говоря, я так расчувствовался, что не заметил, как добрел до парома. Паромщик только что причалил к берегу. На нашу сторону он переправил небольшой табун лошадей и двух подростков-погонщиков. На другой охотников ехать было всего два человека - я, да невысокий мужичок в брезентовом плаще и кирзовых сапогах. Когда я спросил паромщика, как мне дойти по этой луговине до Солотчи, он, почему-то рассмеявшись, показал на мужичка: "А он туда идет. С ним и дойдете". Точно так же мой Харон рассмеялся, когда я протянул ему медяки: "Спрячьте и не смешите меня". И вот уже мы шагаем очень скоро по мокрой от росы траве. Я так и не узнаю никогда, как звали моего попутчика. Одно бесспорно: если бы не он, не скоро я дошел бы до Солотчи. Он выбирал тропинки, которые, по всем моим понятиям, вели в обратную сторону. Но вскоре оказывалось, что мы обходили очередную протоку. А якобы удобные тропы упирались в непроходимые водоемы. Вскоре я уже понял, что шагающий рядом со мной человек относится к тому типу людей, о которых у нас в России говорят предельно просто: "Чудаки". Чудачества их, мелкие и большие, видны во всем, что бы они ни делали. Через каждую минуту, после длительного бормотания под нос, мой попутчик вдруг выпаливал: "Жизни и делу жизни я несомненно соответствую". Как я смог понять, в данный момент жизни основной его заботой являлось поскорее отремонтировать доставшуюся ему от матери в наследство половину дома. Он с любовью и в подробностях описал его раза три или четыре. За таким веселым разговором километры преодолевались быстро. А тут он меня добил совсем. Не помню точно,о чем пошла речь. Мужик неожиданно сделал свирепое лицо, как-то весь подался вперед, и на одном дыхании выдал цитату то ли из энциклопедии, то ли из популярной брошюры, касающуюся нашего разговора. Я так и подпрыгнул от удивления. Однако, все оказалось просто. Мой новый знакомый обладал великолепной памятью, а поскольку из-за отсутствия курева он, как и многие его односельчане , стал использовать махорку, понадобилась бумага. В дело пошли старые газеты, брошюры. А поскольку курил он много, то где-то часа два в день у него уходило на чтение тех обрывков, из которых сворачивались трубки. Спектр его знаний был необычайно велик: от агропромышленных вопросов до социалистического реализма. Слабость же его заключалась в обрывочности этих же самых знаний. В буквальном смысле слова. Цитата зачастую обрывалась на полуслове. "Дальше было порвано", - чистосердечно объяснял он мне. Уже в Солотче мой странный попутчик неожиданно свернул в ближайший переулок, не сказав ни слова. Я не успел поблагодарить его и расспросить, куда мне идти дальше. Впрочем. В этом не было надобности. Солотча - поселок небольшой, одноэтажный. Настоящее дачное место. Странно, но именно таким в детстве я представлял местожительство Тимура и его друзей, папы и его дочки из "Голубой чашки" и прочих произведений Аркадия Гайдара. Хотя чему здесь удивляться? Известно, что Гайдар неоднократно отдыхал в Солотче. Однако Солотча больше известна как одно из любимых мест не менее известного писателя - Паустовского. Многие ее жители расскажут вам о писателе, его привычках, привязанностях, увлечениях. Тихий, зеленый поселок. На окнах сидят важные кошки, загорелые детишки плещутся в удивительно красивой речушке, чинные старушки на лавочках. Возникает ощущение, что все здесь, от людей до воробьев и кошек, живет в своем особом ритме. Замедленном, будто бежал человек, бежал, да вдруг лень стало ему двигаться дальше, но двигаться надо. В райском уголке был пропитан ароматом чарующей лени даже воздух. Возникло сильное желание постучать в один из этих уютных домиков и попроситься пожить недельку-другую. Поесть вишни, искупаться в реке, побродить по тихим улочкам, которые, быть может, помнят Сергея Есенина, приходившего сюда пешком из Константинова к Анне Снегиной. Но нужно было идти дальше.Поселок незаметно перешел в деревню Заборье. Все. Я входил в древний, как русская земля, мещерский край. Край непроходимых лесов, могучих сосен, деревень, спрятавшихся в чащобах, бесконечных болот, чистых рек. Уже следующая деревня, Ласково, вся располагалась в лесу. Деревня как деревня. Не мала и не велика. Я уже почти прошел ее, как на ум пришла мысль о том, где бы я мог раньше слышать название деревни. Ласково, Ласково. Где-то определенно слышал. Может быть, читал? Неужели?! Точно, это было здесь. "Прослышал Петр, что в Рязанской земле много врачей, и велел везти себя туда - из-за тяжкой болезни сам он сидеть на коне не мог. И когда привезли его в Рязанскую землю, то послал он всех приближенных своих искать врачей. Один из княжеских отроков забрел в село, называемое Лесково. Пришел он к воротам одного дома и никого не увидел. И зашел в дом, но никто не вышел ему навстречу. Тогда вошел он в горницу и увидел удивительное зрелище: за ткацким станком сидела девушка и ткала холст, а перед ней скакал заяц".Здесь, в Ласково, жила мудрая русская девушка Феврония, ставшая женой муромского князя Петра. Древнерусская повесть с удивительной теплотой рассказывает об этих необыкновенных людях, о их любви, верности, жизни и смерти. О том, что ни при жизни, ни после смерти злая судьба и недобрые люди не смогли разлучить Петра и Февронию. Восьмого июля Православная Церковь отмечает день памяти благоверных князей Петра и Февронии Муромских.В Ласково стоит часовенка, построенная в честь знаменитой уроженки этих мест. Мне рассказали, что восьмого июля сюда приехало множество людей со всех концов России. Люди помнят благоверную княгиню, нуждаются в ее помощи и молитвах. В мещерских окрестных деревнях и селах я услышал много рассказов о ласковской крестьянке, ставшей княгиней. Настоящие апокрифы, родившиеся в народной среде сотни лет спустя после написания ее жития. Кстати, называют ее в здешних местах Хавроньей или Хевроньей. Запомнилась одна из таких легенд. Записываю, как слышал.Рассказала Хевронья по простоте душевной своим подружкам, что выйдет замуж за муромского князя. И что приедут за ней послы княжеские, и поедет она в санях по глубокому снегу. Подняли Хевронью на смех. А когда зима прошла, ей и вовсе проходу не стали давать. Где же твой князь, кричат. Где сани, в которых ты поедешь? А она улыбалась им, не спешите, мол, посмотрим, кто последним посмеется. И что же вы думаете? Летом, как раз в эту пору, приезжают к ней послы от князя. А как уезжать собрались, снег пошел. Три дня метель мела. Пришлось им на санях в Муром добираться. А на прощание Хевронья сказала ласковцам: "Обиду на вас не держу, но за насмешки и неверие проучу немножко. Вот какое сейчас наше село, таким оно останется всегда. Больше не будет, но и меньше тоже". И так оно и получилось. Сколько с той поры лет прошло, а Ласково в тех границах и стоит. Человек, рассказавший мне эту историю, после небольшой паузы, не без смущения добавил: "Правда, так было до недавнего времени. А где-то с того лета Ласково прирост поимело. Дачники из Москвы строиться стали. Но они, известное дело, Бога не боятся".