Предстательствовать не означает напоминать Богу о том, что Он забыл сделать.

Смысл предстательства в том, чтобы сделать шаг, который поставит нас в

сердцевину ситуации, в точку наибольшего напряжения, как бы заставит вклиниться

между двумя противостоящими сторонами с предельной отданностью,

ответственностью.

Вот пример времен первой мировой и гражданской войны в России, смутной эпохи

внешней борьбы и междоусобицы. В небольшом провинциальном городке, который

только что перешел из одних рук в другие, оказалась в западне Зоя, молодаяженщина лет тридцати, с двумя детьми. Ее муж принадлежит противоположномулагерю, она не сумела убежать вовремя, она прячется, надеется спасти жизнь себеи детям. В страхе проходят сутки, затем еще день, к вечеру дверь домушки, гдеона прячется, открывается и входит соседка, женщина ее же лет, простая, ничемне выделяющаяся среди других женщина. Она спрашивает: «Вы— такая-то?»Мать в страхе отвечает: «Да». «Вас обнаружили,— говорит соседка,—сегодня ночью за вами придут и расстреляют, вам надо бежать». Мать смотрит надетей и отвечает: «Куда же я уйду? Как бежать с малышами? Они не смогут идтибыстро, они не уйдут далеко, да и как меня не узнать— женщину с двумядетьми, которую ищут?» И эта соседка, за миг до того незнакомая, вдругперестает быть соседкой и становится тем великим, величественным, что Евангелиеназывает ближним— самым близким, тем, кто ближе всех, онастановится ближней этой матери и ее детям и говорит ей с улыбкой: «Васне будут искать, потому что я останусь вместо вас». Мать, вероятно, возражает:«Но вас расстреляют!» И та отвечает: «Да, но у меня нет детей, вы должны уйти».И мать уходит.Я рассказываю не о простой жертвенности, я хочу подчеркнуть некоторыемоменты этого поступка, которые дают ему ценность и значение во Христе, которыечерез Крест приводят нас к понятию Воскресения и Жизни Того, Кто велик в малыхсих.Мать ушла, и эта молодая женщина (ее звали Наталья) осталась. Я не пытаюсьпредставить, что происходило в эту ночь, я хотел бы только провести некоторыепараллели, которые, мне кажется, мы вправе провести. Наступала ночь, холодало,осенняя, сырая ночь быстро окутывала ее одиночеством. Эта молодая женщина,одна, оторванная от всех, которой нечего ожидать, кроме смерти, находится передлицом этой неминуемой смерти— смерти, которой она никак непричастна: онамолода, она жива, и убить должны были не ее. Вспомните Гефсиманский сад. Здесьтоже в холодной, плотной ночи, неподалеку от ближайших друзей, уснувших от усталостии печали, был Человек, тоже молодой, около тридцати лет, Который ждал приходасмерти, ждал, что Его убьют за других, потому что Он согласился на смерть,чтобы человек, друг Его, и каждый человек в отдельности— вы, я, ты, иона, и они, и мы,— чтобы каждый был спасен, чтобы каждый избежал этойночи, которой Он был пленником. Мы знаем из Писаний, как в тоске Он воззвал кОтцу, знаем о кровавом поте, знаем, что, не выдержав одиночества перед грядущей