Именно этого медик не вправе делать, таким он не может быть. В основе отношения

врача к пациенту, к проблеме болезни, ко всей этике и философии медицины лежит

сострадание, чувство солидарности, уважение и благоговение перед человеческой

жизнью, отдача тому единственному человеку, который сейчас перед ним. Без этого

медицинская деятельность может быть чрезвычайно научной, но потеряет самую свою

суть.

Однако сострадание не означает сентиментальность. Те из вас, из нас, у кого

есть опыт трагических ситуаций, в хирургии или при неотложной медицинскойпомощи, особенно в напряженных обстоятельствах и ситуациях, прекрасно знают,что следует оставаться без эмоций, по крайней мере, пока мы заняты пациентом.Невозможно оперировать под обстрелом в состоянии волнения; стреляют по вам илинет, все ваше внимание должно быть сосредоточено на пациенте, потому что онважнее вас, вы существуете ради него, единственный смысл вашего бытия—он, его нужда. Сострадание— не сочувствие того рода, какое мы временамииспытываем, которое порой ощутить легко, а порой вызывается ценой большихусилий воображения. Это не попытка испытать то, что чувствует другой, ведь этопросто невозможно, никто не может пережить зубную боль своего ближнего, уж неговоря о более сложных эмоциях, в тот момент, когда человек узнает, что у негорак или лейкемия, что его подстерегает смерть, что ему предстоит умереть.Но что нам доступно— это чувствовать боль, собственную боль по поводучужого страдания. Это очень важное различие: надо пройти воспитание, надорешиться воспитывать в себе способность отзываться всем умом, всем сердцем,всем воображением на то, что случается с другими, но не стараться ощутить почтинутром, почти физически страдание, которое не наше, эмоцию, которая непринадлежит нам. Пациент не нуждается в том, чтобы мы ощущали его боль или егострадание, он нуждается в нашей творческой отзывчивости на его страдание и егоположение, нуждается в отклике достаточно творческом, чтобы он подвигнул нас кдействию, которое в первую очередь коренится в уважении, в благоговении поотношению к этому человеку. Не к анонимному пациенту, не к седьмой койкетринадцатой палаты, но к человеку, у которого есть имя, возраст, чертылица, у которого есть муж или жена, или возлюбленный, или ребенок. К кому-то,кто должен стать для нас до предела конкретным и чья жизнь, следовательно,значительна не только потому, что таково наше отношение к жизни вообще, непотому, что нас научили, что наша цель— оберегать жизнь, продлевать еекак можно дольше, но потому, что этот определенный человек, нравится онмне или нет, значителен.Но для кого? На этот вопрос мы можем ответить по-разному, согласно нашейвере или ее отсутствию. Если мы христиане, если мы вообще верим в Бога, если мыверим, что никто не приходит в этот мир иначе как призванный быть, желанный,возлюбленный Богом любви, тогда этот человек значителен по крайней мере дляБога. Но (боюсь, это мы забываем очень легко) нет человека, который не был бы значителенхоть для кого-то. Это касается и злодеев, военных преступников, людей, которых