- Когда это я успел стать евреем? у меланхоличного Батурина на лице возникло что-то вроде удивления, - с чего ты это взял?

_ С чего, с чего... Асинкриту нужно было время, чтобы взять ситуацию под контроль. Ты со мной разговариваешь, или только вопросы задаешь? И еще: зачем всех людей считать корыстными?

- Хорошо, ты не корыстный, тебе не нужна "пятерка". Ты просто неудачно пошутил, Асик.

- Мне не нужна "пятерка" - совершенно искренне сказал Асинкрит, которому было достаточно, как вы помните, четверки. И не шутил я вовсе. Просто...

- Что просто?

- Просто все гораздо сложнее. Мать рассказывала, что Нина Николаевна...

- Ты мою маму не трожь.

- А я и не трогаю. Констатирую факт: она мечтает, чтобы ты счастлив был. Я случайно и подумал: ведь у Антонины Сергеевны тоже мама есть, и она тоже мечтает. Понял меня?- Ну, допустим...- Что допустим? Ведь сходится все: дачи у вас рядом, у обоих мамы... мечтают, а она... она ведь такая от одиночества. Как роза.- Кто роза - Антонина Сергеевна? совсем очумел Коля.- Ну да. Ты же сам их садишь... содишь, сеешь одним словом.- Сеют овес, розы высаживают.- Тем более. Растет она вначале дикая, вся скукоженная.- Какая?- Колючая, то есть. Не ухватишься колючки одни. А солнышко ее согреет, дождик того... омолодит и перед нами бутон.- Слушай, Асинкрит Васильевич, помяни мое слово: ты будешь великим человеком.- Я знаю, - скромно ответил Сидорин-младший.- Нет, серьезно. Я после твоих слов Антонину Сергеевну по-другому увидел... Завтра передам тебе физалис.- Так не пойдет. Давай сделаем по-другому...И они сделали. И у них все получилось. К удивлению Асинкрита, Антонина Сергеевна на самом деле оказалась совсем другой, но это, как сейчас принято говорить, совсем другая история. Да, чуть не забыл: свою "четверку" Асинкрит получил.***Вопреки ожиданиям, проще всего было в Москве. Во-первых, Виктор Иванович искренне любил племянника, во-вторых, в отличие от провинциального брата, он, будучи столичным жителем, гораздо гибче относился к принципам, и в-третьих, даже при столь благоприятных для себя изначальных условиях, Асинкрит сумел очаровать дядю. Началось все с шахмат. Виктор Иванович почему-то считал себя очень сильным игроком. Асинкрит, наоборот, играл совсем неплохо, но играть не любил. Шахматы на него наводили зевоту. В свое время увлекся ими потому, что в них играл Шерлок Холмс.Спокойно выиграв у дяди первую партию, Асинкрит с удивлением обнаружил, что Виктор Иванович разволновался не на шутку. "Я просто не настроился" - после этих слов еще пару месяцев назад Асинкрит во второй партии не оставил бы от дяди живого места, невзирая на то, что за встречей наблюдала Ольга. Но сейчас он вспомнил кодекс и... проиграл вторую партию. А затем и третью, решающую. Правда, для этого ему пришлось почти открыто подставить своего коня. Но торжествующий дядя этого не заметил. Впрочем, Виктор Иванович оказался великодушен: "Для своих лет, Асик, ты неплохо играешь. Много времени уделять тебе не обещаю, но когда ты скоро будешь жить у нас, я постараюсь кое-чему тебя научить"."Жить у нас" - только на мгновение, на одно мгновение радостно вздрогнуло сердце Асинкрита. "Значит, дядя не сомневался, что он будет учиться в медицинском. Это здорово!" Но уже через секунду ему стало грустно. Казалось бы, все хорошо. Все эти комбинации, отмычки все сработало. Но... Его смущало, что люди, которых он уважал и даже любил отец, например, - оказывались какими-то игрушками в его руках."Тоже мне, Демиург нашелся" - продолжал думать об этом Асинкрит, которого автобус вез обратно в Упертовск. Он решил немножко остепениться. Да и кодекс учил этому: "Будь человеком удачного завершения"... И вновь непонятные тревожные мысли лезли в голову. Вот именно непонятные. "Будешь учиться в Москве, в престижном вузе. Будешь ходить по выставкам, музеям, концертам... Черт побери, ты же победил, чего тебе еще надо?"Вот беда, в кодексе об этом ничего не было написано. А когда через несколько месяцев ему торжественно вручили свидетельство о том, что он, Асинкрит Васильевич Сидорин, является студентом первого курса медицинского института, наш упертовский Демиург понял, что не хочет учиться здесь, не хочет быть врачом, и что десять-пятнадцать лет для накопления писательского опыта это слишком высокая цена за исковерканную жизнь. Но было уже поздно.***