Тихон не договорил.

- То есть, - подхватил в волнении Ставрогин, - вы находите весьма смешною фигуру мою, когда я целовал ногу грязной девчонки... и всё, что я говорил о моем темпераменте и... ну и всё прочее... понимаю. Я вас очень понимаю. И вы именно потому отчаиваетесь за меня, что некрасиво, гадливо, нет, не то что гадливо, а стыдно, смешно, и вы думаете, что этого-то я всего скорее не перенесу?

Тихон молчал.

- Да, вы знаете людей, то есть знаете, что я, именно я, не перенесу... Понимаю, почему вы спросили про барышню из Швейцарии, здесь ли она?

- Не приготовлены, не закалены, - робко прошептал Тихон, опустив глаза.

- Слушайте, отец Тихон: я хочу простить сам себе, и вот моя главная цель, вся моя цель! - сказал вдруг Ставрогин с мрачным восторгом в глазах. - Я знаю, что только тогда исчезнет видение. Вот почему я и ищу страдания безмерного, сам ищу его. Не пугайте же меня.

- Если веруете, что можете простить сами себе и сего прощения себе в сем мире достигнуть, то вы во всё веруете! - восторженно воскликнул Тихон. - Как же сказали вы, что в бога не веруете?

Ставрогин не ответил.- Вам за неверие бог простит, ибо духа святого чтите, не зная его.- Кстати, Христос ведь не простит, - спросил Ставрогин, и в тоне вопроса послышался легкий оттенок иронии, - ведь сказано в книге: "Если соблазните единого от малых сих" - помните? По Евангелию, больше преступления нет и не может быть. Вот в этой книге!Он указал на Евангелие.- Я вам радостную весть за сие скажу, - с умилением промолвил Тихон, - и Христос простит, если только достигнете того, что простите сами себе... О нет, нет, не верьте, я хулу сказал: если и не достигнете примирения с собою и прощения себе, то и тогда Он простит за намерение и страдание ваше великое... ибо нет ни слов, ни мысли в языке человеческом для выражения всех путей и поводов Агнца, "дондеже пути его въявь не откроются нам". Кто обнимет его, необъятного, кто поймет всего, бесконечного!Углы губ его задергались, как давеча, и едва заметная судорога опять прошла по лицу. Покрепившись мгновение, он не выдержал и быстро опустил глаза.Ставрогин взял с дивана свою шляпу.- Я приеду и еще когда-нибудь, - сказал он с видом сильного утомления, - мы с вами... я слишком ценю удовольствие беседы и честь... и чувства ваши. Поверьте, я понимаю, почему иные вас так любят. Прошу молитв ваших у Того, которого вы так любите...- И вы идете уже? - быстро привстал и Тихон, как бы не ожидав совсем такого скорого прощания. - А я... - как бы потерялся он, - я имел было представить вам одну мою просьбу, но... не знаю как... и боюсь теперь.- Ах, сделайте одолжение. - Ставрогин немедленно сел, имея шляпу в руке. Тихон посмотрел на эту шляпу, на эту позу, позу человека, вдруг сделавшегося светским, и взволнованного, и полупомешанного, дающего ему пять минут для окончания дела, и смутился еще более.- Вся просьба моя лишь в том, что вы... ведь вы уже сознаетесь, Николай Всеволодович (так, кажется, ваше имя и отчество?), что если огласите ваши листки, то испортите вашу участь... в смысле карьеры, например, и... в смысле всего остального.- Карьеры? - Николай Всеволодович неприятно поморщился.- К чему же бы портить? К чему бы, казалось, такая непреклонность? - почти просительно, с явным сознанием собственной неловкости заключил Тихон. Болезненное впечатление отразилось на лице Николая Всеволодовича.- Я вас уже просил, прошу вас еще: все слова ваши будут излишни... да и вообще всё наше объяснение начинает быть невыносимым.