И посмотрим, что там случилось, о чем возвестил нам Господь. - И видим глагол сей бывший, егоже Господь сказа нам. Пастухи не говорят: "И посмотрим, случилось ли там это". У них нет ни малейшего сомнения, что должно было произойти открытое им Господом в такой славе. Их простые сердца вообще мало знакомы с сомнением. Сомнение более всего гнездится в сердцах, нечистых от грехов и страстей.

И, поспешив, пришли и нашли Марию и Иосифа, и Младенца, лежащего в яслях. Можно себе представить, как быстро должны были бежать пастухи в гору по направлению к Вифлеему! Радость окрылила их. И вскоре они уже были в обществе святого семейства. В пещере, где они держали свои стада, нашел Себе приют Тот, Кому вся вселенная тесна; в яслях, куда они клали пищу для своих овец, лежал в пеленах Небесный Хлеб. (Вифлеем, или, по-еврейски, Bethlehem, означает дом хлеба. Таинственный смысл названия открывается Рождением в этом месте Господа нашего Иисуса Христа, Небесного Хлеба, Который жизнью питает все живущее.) Остатки жеванной овцами соломы служили постелью Тому, Кто от сотворения первого мира восседал на пламенных херувимах. Евангелист говорит: и нашли Марию и Иосифа. Обычно всегда сперва упоминается отец, а затем - мать; и доныне так, тем паче в те времена, когда женщина считалась по отношению к мужчине существом второстепенным. Однако Евангелист упоминает сначала Марию, вопреки обычаю всех времен. Он делает это намеренно, дабы выделить Богоматерь как единственного Иисусова Родителя на земле. Ибо Иосиф - не муж Марии, но лишь помощник Ее и защитник.

Увидев же, рассказали о том, что было возвещено им о Младенце Сем. И все слышавшие дивились тому, что рассказывали им пастухи. Воистину, пастухам и было что поведать. Очи их видели то, что видят мало чьи смертные очи на земле, и уши их слышали то, что мало чьи смертные уши слышат. И все слышавшие дивились. Стало быть, это относится не только к Марии и Иосифу, иначе не было бы сказано все, но и еще к некоторым другим, находившимся вблизи пещеры, в Вифлееме, коим по Промыслу Божию пастухи открыли сию пречудную тайну небесную.

А о Пресвятой Марии Евангелист Лука глаголет: А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем. Евангелист бесконечно внимателен к Благодатной Деве. Он постоянно следит за сердцем Ее и отмечает впечатления этого нежнейшего сердца, венчанного лишь с Духом Божиим. Она слушала все слова, которые небо и земля говорили о Сыне Ее, и слагала их в сердце Своем. Придет время, когда Она отверзет уста Свои, и вынесет богатства из сокровищницы сердца Своего, и поведает обо всех тайнах, от коих научатся и Евангелисты, и апостолы. Придет время, когда Она будет апостолом для апостолов и Евангелистом для Евангелистов. Сие будет после прославления Сына Ее. Когда Первенец сломит гробовую печать и воскреснет, тогда апостолы еще раз спросят друг друга: "Кто Он?" Кого вопросить им об этом? Ее, Ее Одну на земле. И тогда Она изречет им все слова, в сердце сохраненные, как слова архангела в Назарете, так и слова пастухов в Вифлееме, так и многие, многие другие слова и тайны, которые лишь Она могла узнать из ближайшего соприкосновения с Учителем апостолов.

Итак, Господь наш Иисус Христос родился не в Риме в императорском дворце, дабы с помощью силы и оружия стать властителем мира; но среди пастухов, дабы тем обозначить основной характер Своего миролюбивого общественного служения. Как пастырь милует овец своих и заботится о них, так и Он будет миловать всех людей и заботиться о них. И как пастырь беспокоится об одной больной или пропавшей овце более, нежели о девяноста девяти здоровых и не потерявшихся, так и Он будет более заботиться о грешниках, нежели о праведниках, то есть больше о людях, чем об ангелах. И как пастырь знает всякую овцу свою, и всякая овца знает пастыря своего, так будет и с Ним, Архипастырем, и Его словесной, человеческой паствой. И как пастыри усердно содержат ночную стражу у стада своего, когда все люди безмятежно спят, так и Он, Пастырь Добрейший, будет проводить многие и многие ночи, полные ужаса и искушений, содержа стражу У стада словесного и молясь за него в смиренном послушании Отцу Своему Небесному.

Всякое событие в Его жизни представляет собою целое Евангелие. И тогда, когда Он только что родился и не мог еще и уст Своих отверзть, чтобы изречь слово, Он самим способом, местом и средою Своего Рождества дал человечеству целое Евангелие.

Он не мог родиться в царском дворце, ибо у Него и не было задачи сделаться царем земным и владеть землею. Царство Его не от мира сего, мрачного, как туча, и преходящего, как сон. Он не мог родиться как сын царя земного, ибо Его средствами не могли быть огонь и меч, указ и сила; средства Его - ласковое врачевание болящих и постепенное возвращение их на стезю здравия. События Его жизни не противоречат Его учению, напротив: они подтверждают слова Его. Его жизнь вместе с Его словами составляет Его учение, Его спасительное Евангелие.

Столь премудро все, что было с Ним при Его пришествии в этот мир, что язык человеческий не может сего выразить. Потому смиренно и послушливо поклонимся Божией Премудрости, коя не только удовлетворяет наш человеческий ум, но и исполняет сердца наши радости; и, исполнившись радости, повторим ангельскую песнь: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение! Слава Сыну Единородному, на небесах и на земле, на херувимском престоле на небесах и в вифлеемской соломе на земле, со Отцем и Святым Духом - Троице Единосущной и Нераздельной, ныне и присно, во все времена и во веки веков. Аминь.Рождество Христово (III). Евангелие о восточных волхвахМф., 3 зач., 2:1-12.Легче смертному человеку исследовать глубину моря и высоту звездного неба, нежели глубину и высоту Божественной мудрости в Домостроительстве человеческого спасения. Посему гораздо больше сынов человеческих предаются исследованию первого, а не второго. Больше тех, кто исследует глазами, а не духом. Кажется, только кажется, будто шире то поле, которое исследуют глаза; на самом же деле несравнимо шире, протяженнее и глубже исследуемое духом, ибо Дух все проницает, и глубины Божии (1Кор.2:10).Глубина Божественной мудрости не явилась при начале ветхого мира ни более глубокой, ни более высокой, чем она явилась при начале нового мира, начавшегося с Рождества Господа нашего Иисуса Христа. Возьмите как пример этой неизглаголанной Божественной мудрости лишь описание Рождества Господа нашего, сделанное двумя святыми Евангелистами: Лукою и Матфеем. Вообще надо сказать, что все четыре Евангелиста, хотя каждый из них представляет собою дивную целостность, все-таки дополняют друг друга, как звезда дополняет звезду, как лето дополняет весну, а зима - осень. И как невозможно представить себе Восток без Запада, а Север - без Юга, так и ни одного из Евангелистов невозможно представить без другого, двух из них - без третьего, трех - без четвертого. И еще: как четыре стороны света, каждая по-своему, открывают славу и величие живаго Триединого Бога, так и четыре Евангелиста, каждый по-своему, открывают славу и величие Христа Спасителя. Одни люди, в соответствии со своим темпераментом (а насчитывается четыре главных человеческих темперамента), находят более спокойствия и здоровья для своей телесной жизни на Востоке, другие - на Западе, третьи - на Севере, четвертые - на Юге. Про того, кто ни в одной из четырех сторон света не находит ни спокойствия, ни телесного здоровья, обычно говорят, что тут виноват не свет, а он сам. Точно так же одни люди, в соответствии со своим духовным устроением и расположением, находят более отдохновения и лекарства для души своей у Евангелиста Матфея, другие - у Марка, третьи - у Луки, четвертые - у Иоанна. Если же кто ни у одного из Евангелистов не находит отдохновения и лекарства для души своей, то тут виноваты не Евангелисты, но он сам. И вполне можно сказать: для него вообще нет лекарства. Премудр и премилостив Создатель людей. Он ведает разнообразие и слабости нашей человеческой природы, потому и предоставил к нашим услугам четыре Евангелия, дабы всякому из нас дать возможность, в соответствии с его духовной природою, усвоить одно из Евангелий быстрее и легче, нежели три остальных; но таким образом, чтобы это первое усвоенное Евангелие стало путеводителем и ключом к остальным.Однако, да блеснет ярче мудрость Божественная, явленная в строении и чине Евангельского учения, остановимся сегодня на описании одного и того же события у двух Евангелистов, Луки и Матфея, - на их описании Рождества Господа нашего Иисуса Христа. Прежде всего, оба Евангелиста при этом описании имели пред собою одну и ту же богодухновенную задачу, а именно: в лице Господа Иисуса Христа ясно показать верным две взаимодополняющие существенные особенности, кои некогда украшали нашего праотца Адама в Раю, но были им утеряны, когда он причастился сатанинского греха. И хотя эти две существенные особенности кажутся противоположными, они дивно дополняют друг друга, как солнечный свет, сияющий сверху, и полевые цветы, растущие снизу. Одна особенность есть царственная свобода, а другая - сыновнее послушание. Они обуславливают друг друга, они делают друг друга безграничными, они могут друг друга ограничить, они могут друг друга уничтожить. Они рождаются как близнецы, как близнецы живут нераздельно и как близнецы могут нераздельно умереть. Безграничное послушание сопровождается безграничною свободой, ограниченное послушание - ограниченною свободой, а непослушание - несвободой. Оба сих святых Евангелиста стремятся явственно представить людям, с одной стороны, Царственную свободу Богочеловека, а с другой стороны - Его Сыновнее смиренное послушание.Между тем, Лука говорит о римском кесаре Августе и о вифлеемских пастухах, в то время как Матфей не упоминает ни о ком из них. С другой стороны, Матфей говорит об Ироде, царе иудейском, и о восточных волхвах, в то время как Лука не упоминает ни о ком из них. Что это значит? Не означает ли это недостатка и несовершенства? Нет, но полноту двух источников, которые дополняют и переполняют друг друга. "Но, - спросит кто-нибудь, - разве они точно так же не дополняли бы друг друга, если бы Лука упомянул о кесаре римском в связи с волхвами восточными, а Матфей - о царе Ироде в связи с пастухами вифлеемскими?" На первый взгляд может показаться, что в таком случае эти два Евангелиста точно так же дополняли бы друг друга и описания их не утратили бы ничего ни из своей внешней красоты, ни из внутреннего содержания. Разве пастухи вифлеемские не могли бы точно так же, как и волхвы восточные, принести царю Ироду и старейшинам иерусалимским весть, что в мире родился Новый Царь? И в сем случае, как и в том, Ирод, несомненно, совершил бы свое страшное злодеяние над многочисленными младенцами в Вифлееме и его окрестностях. Точно так же: разве не было бы столь же мудро упомянуть о кесаре Августе в связи с восточными волхвами, а не с вифлеемскими пастухами? Ибо, как простые пастухи не могли иметь никакого влияния на кесаря, так не могли бы никак повлиять на него и восточные волхвы, неожиданно появившиеся в Вифлееме и вскоре исчезнувшие, подобно их путеводной звезде.