Во всем том, о чем мы до сих пор говорили в плане отображения небесного и священного в земном и мирском, весьма заметны два важных обстоятельства, две закономерности. С одной стороны, русский город со времен крещения Руси независимо от воли и сознания людей, подчиняясь некоему естественному порядку вещей, устраивается (или стремится к устройству) во образ круга - символа вечности, заключает в себе и крест и образы горнего мира уже одним только существованием в нем храмов Божиих с их небесной символикой. Это довольно рано замечается, и потому, с другой стороны, в градостроительных и храмостроительных ансамблях древнерусских городов уже сознательно пытаются создавать какие-то образы (символы) горнего мира, "Иерусалима Нового".

Перед нами синергическое действие промысла Божия и сознательной воли православных русских людей. Исторические, топографические случайности оказываются не случайными, а осознанные человеческие решения - естественными и соответствующими духовным истинам и законам, положенным Богом в порядки тварного бытия. И в целом ряде случаев трудно определить, как возник тот или иной образ в городе - случайно, то есть промыслительно, или был устроен сознательно.

Однако в ином ряде случаев элемент сознательного человеческого творчества все же можно выделить. Особенно отчетливо он выделяется в Москве - столице централизованного Русского государства. Москва сознательно собирает в себе ряд черт и образов всех столиц бывших удельных княжеств, подчеркивая тем самым значение свое как объединительного центра всех русских земель. Поэтому важнейшие тенденции древнерусского градо- и храмостроительства получают в Москве свое закономерное продолжение. В то же время Москва сознательно стремится оформить себя как духовный центр, священную столицу Руси, и в связи с этим нарочитые стремления к созданию определенных образов святого града, Нового Иерусалима приобретают в Москве наиболее яркое, определенное, отчетливое выражение.

О ряде "новоиерусалимских" образов в Москве, как она сложилась в середине XVII века, можно говорить с полной определенностью, что они созданы нарочито и сознательно. Прежде всего это относится к Покровскому собору, известному в обиходе как храм Василия Блаженного на Красной площади [16]. Давно замечено, что его многочисленные внутренние церкви - приделы настолько малы и тесны, что могли вмещать лишь очень небольшое количество молящихся, поэтому весь собор был замыслен не столько как место молитвы, сколько как объект молитвы. В последнем значении он был с внешней стороны оформлен как многоглавый, красочный, затейливый "райский сад", как образ рая или "дома Отца" Небесного, где "обителей много" для праведников (Ин.14:2). По мнению А.В. Бунина, "при таком положении Красная площадь обеспечивала колоссальную "полезную территорию", тогда как самый храм становился ее своеобразным алтарем. И в самом деле, после постройки собора Василия Блаженного установилась традиция широких народных молебствий и шествий на Красной площади [17]. Особо торжественным и знаменательным являлся в XVII веке крестный ход в Вербное воскресение из Кремля к Покровскому собору, где был и придел во имя праздника Входа Господня в Иерусалим. Крестный ход знаменовал собою и исторический вход Иисуса Христа в Иерусалим накануне крестных страданий и символический вход праведников в Царство Небесное. Патриарх, изображая Христа, ехал из Кремля на лошади, которую вел под уздцы царь, везли на повозке цельное дерево вербы, украшенное различными сладостями как символ "древа жизни". В крестном ходе шли архиереи, множество духовенства, клириков, стояли стрелецкие войска. И все это при огромном стечении народа на Красной площади. Сначала патриарх, царь и часть духовенства поднимались на белокаменное круглое Лобное место [18], где начинали торжественный молебен, затем входили в храм Василия Блаженного и в приделе Входа Господня в Иерусалим читали положенное Евангелие, потом возвращались на Лобное место, заканчивая молебен, совершая отпуст и осеняя весь народ московский крестом. Этот крестный ход послужил причиной тому, что храм Покрова Богородицы (Василия Блаженного) стали называть Иерусалимом. М.П. Кудрявцев приводит такое свидетельство И.Е. Забелина: "Немало изумлялись московскому диву и иностранные путешественники старого времени, например XVII столетия. Они по большей части называли его Иерусалимом, говоря, что так он прозывался в то время и в народе" [19].

Обращает на себя внимание Лобное место на Красной площади. М.П. Кудрявцев уподобляет его аналою перед престолом Божиим (храмом Василия Блаженного). Но точней было бы, как мы уже видели, определить его как амвон перед алтарем. На амвоне в нужных случаях ставится и аналой, что и делалось на московском Лобном месте во время торжественных молебнов. Но с этого же амвона (уже без аналоя) обращались к народу патриархи и цари во многих иных случаях. В этом отношении Красная площадь с Лобным местом и храмом пред ним как будто ничем принципиально не отличается от знакомых нам уже площадей перед соборами древнего Киева, Новгорода, Пскова, других крупных городов и больших монастырей. Но Красная площадь Москвы - не просто продолжение древней традиции, это полное раскрытие внутреннего смысла традиции.

Над главным и центральным приделом во имя Покрова Божией Матери возвышается и главный центральный шатер храма Василия Блаженного. Он восьмигранный, увенчанный золотой главой. Если золотая глава есть, по словам нашей Кормчей, "глава Господня, главу бо церковную держит Христос" [20] (Он, как "Солнце правды", и знаменуется золотой главой храма), то восьмигранный шатер, как это теперь можно считать доказанным [21], символизирует Богоматерь как Владычицу и Матерь Церкви, покрывающую ее "святым Своим омофором" (кстати "мафорий" Приснодевы Марии на православных иконах имеет восьмиконечные звезды на головной части и оплечиях). Но число восемь означает также и "осьмой" век - жизнь вечную в Царстве Небесном, где совершается таинственный брак Агнца с Его невестой - Церковью. "И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего". "И пришел ко мне один из семи Ангелов... и сказал мне: пойди, я покажу тебе жену, невесту Агнца... и показал мне великий город святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога" (Откр.21:2,9-10). Здесь, в этой точке, понятия о Новом Иерусалиме как Царстве Небесном и о Церкви Христовой, олицетворением и Матерью которой является Дева Мария, ибо от Нее воспринял Свое тело Христос (а Церковь - "Тело Христово", по апостолу) становятся тождественны. Отсюда в православном сознании Пресвятая Богородица является одновременно и знамением Церкви, и знамением "Иерусалима Нового". Такая тождественность нашла отражение и в русской храмовой архитектуре. Крестово-купольный храм русско-византийского типа (а он был на Руси основным с X по XVII век; были также храмы круглые и храмы сложной композиции, а базилик не было совсем) заключал в себе одновременно два представления - о Церкви как собрании верующих и о Царстве Небесном как конечном результате веры во Христа. Не случайно в русском языке слово "церковь" означает и собрание верных, и здание храма, формы и иконы которого призваны свидетельствовать о вечном, объемлющем "новое небо" и "новую землю" Царстве Божием.

Символика восьмерика, восьмигранника от символа Богоматери переходит в символ Царства Небесного ("осьмого" века). Эта восьмеричная символика повторяется в Покровском соборе многократно: и в восьми основных главах, окружающих центральную девятую (шатровую), и в небольших восьми главках, которые стояли в XVI-XVII веках на кокошниках центрального шатра, и в восьмиугольной планировке всего собора, где четыре придела были ориентированы строго по сторонам света, а четыре других - в промежутках между этими сторонами, так что получалась фигура из двух квадратов, совмещенных под углом 45, то есть восьмиконечная звезда. Все это вместе с восемью гранями центрального шатра свидетельствует о сознательном, нарочитом стремлении представить храм как символ Богоматери и символ Нового Иерусалима, жизни "осьмого", "будущего века". А если к этому добавить, что в XVI-XVII веках общее число всех глав собора Василия Блаженного равнялось 25 (еще несколько небольших главок находилось на западной главе храма), то это еще более ясно свидетельствует об изначальной "новоиерусалимской" символике храма: 25 - это Вседержитель и 24 старца у Его престола в Откровении Иоанна Богослова, и в то же время - 13 кондаков и 12 икосов "Похвалы" Богородице - единственного в то время уставного Акафиста, читавшегося Великим постом, во славу Девы Марии (в те времена были широко распространены и иконы "Похвалы", представлявшие 24 сцены, соответствующие содержанию Акафиста). Впоследствии малые главки на шатре и западной главе были упразднены, так что собор Покрова на Красной площади стал являть в основном восьмеричную символику. Богородичная символика, совпадающая с символикой Царства Небесного, в центре Москвы отнюдь не случайна: Москва и вся Русь давно воспринимаются как "дом Пресвятой Богородицы". Русская духовность носит всеми замечаемый Богородичный характер. Особое участие Девы Марии в судьбах Русской земли проявляется с древнейших времен во всех сторонах русской жизни и, в частности, в духовно-таинственном Ее водительстве в деле созидания русских городов, храмов, монастырей.

Первоначально храм Покрова (Василия Блаженного) замышлялся лишь как мемориал в честь взятия русскими в 1552 году Казани и покорения казанского ханства. В день праздника Покрова Божией Матери были взорваны крепостные стены татарской столицы, что и решило судьбу ее на следующий же день. Поэтому, как сказано в летописи, "...царь и великий князь Иван Васильевич... повеле поставити храм Покрова с пределы о казанской победе, яко Бог покорил безсерманский род казанских татар царю..." [22] По царскому повелению должно было быть создано, кроме главного, Покровского, еще семь приделов в честь тех святых, дни памяти которых были связаны с важными этапами битвы за Казань. Однако архитекторы-строители собора сделали "не яко повелено было", но "яко... разум даровася им в размерении основания" [23], и надо думать, - не только основания... Перед нами яркий пример того, как исторически случайное по Божиему вдохновению и водительству Богоматери переосмысливается людьми на ходу, становясь образом (символом) вечного и непреходящего.В Откровении Иоанна Богослова мы встречаемся с двумя на первый взгляд противоречивыми свидетельствами о храме в Горнем Иерусалиме. В одном месте апостол Иоанн говорит: "Храма же я не видел в нем (Горнем Иерусалиме. - Авт.), ибо Господь Бог Вседержитель - храм его, и Агнец" (Откр.21:22). Но в ряде других мест Откровения ясно говорится о некоем таинственном "храме Божием", который "отверзается на небе" (11; 1:19; 15:5-8) и в котором есть "престол Бога и Агнца", на престоле этом - "Сидящий" - Господь, рядом с Его престолом находятся 24 малых престола для "старцев" - "священников", перед престолом Вседержителя горят "семь светильников", далее стоит "золотой жертвенник" (4:2-5; 8:3) и окрест всего этого совершается определенное Богослужение (например, 15:6; 4:8; 19:1). Следовательно, в Горнем Иерусалиме нет храма в земном смысле, как особого здания для молитвенных собраний, но некий таинственный "храм Божий" там все-таки есть!Поскольку храм Покрова (Василия Блаженного) нарочито оформлен не как собор для многолюдного собрания молящихся, но как объект молитвы для стоящих на Красной площади, как алтарь, то, без сомнения, прав М.П. Кудрявцев, который определяет Красную площадь как храм под открытым небом, в чем реализована, по его словам, "самая сложная для символического воплощения фраза Апокалипсиса: "И храма я не видел в нем..." (21:22) [24]. Нам хочется дополнить его замечание лишь тем, что здесь же нашло свое отражение и другое свидетельство Откровения - о таинственном небесном "храме Божием", каковой как раз и символизируется Покровским (Василия Блаженного) храмом.Тогда нам придется констатировать, что в Москве на Красной, площади находит свое наиболее яркое, предельно законченное выражение та идея, которая заключена и в других русских городах и монастырях, начиная с древнего Киева, где имелись площади перед соборами и лобные места для молебствий под открытым небом.Храм Василия Блаженного оформлялся как символ "Иерусалима Нового" не сразу. Так, в XVI веке его главы были обычными, гладкими, а стены не имели красочных росписей по белому фону. В 1594 году главы становятся фигурными, но не цветными, а с золотым покрытием. В XVII веке возникают богатые росписи стен растительным орнаментом, появляется разноцветие глав. Если учесть, что храм стоит на бровке Москва-реки, то в своем законченном виде он явно вызывает еще одну ассоциацию с Откровением, где сказано: "И показал мне чистую реку воды жизни, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой, и листья древа - для исцеления народов" (Откр.22:1-2).Не вдаваясь более, за недостатком места в прочую интересную и сложную символику храма Василия Блаженного, отметим, что в Москве определенно сознательным был также символизм государева сада в Замоскворечье против Кремля, где в XVII веке устроили 144 фонтана - во образ 144 тысяч праведников из Откровения Иоанна Богослова. Откровение, как известно, не дает точного описания внутреннего устройства "Иерусалима Нового", зато в подробностях сообщает об устройстве его стен. "Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот... с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот". Стена Горнего Иерусалима высотой "во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела" (Откр.21:12-13,17). Построить в Москве стены высотой в 144 локтя не могли. Но Спасскую башню Кремля, по данным М.П. Кудрявцева, построили высотой именно в 144 локтя... Наконец, самым замечательным в этом плане явились в Москве стены Белого города и Скородома (второго, более широкого крепостного ограждения столицы). Они были завершены в конце XVI века при Федоре Иоанновиче. И оказалось, что стена Белого города вместе с входившими в нее южными стенами Кремля и Китай-города имела 12 ворот, по трое на каждую сторону света, и стена Скородома тоже имела 12 ворот, по трое на каждую сторону света... [25] В Откровении Иоанна Богослова сказано, что небесный град "расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта" (Откр.21:16). Кольцевые укрепления Москвы не являются квадратами в плане, но длина оси Скородома север - юг - 4 километра 800 метров, а длина оси восток - запад - 4 километра 700 метров - практически равносторонний крест, мысленный квадрат, как бы вписанный в круг... Ибо следует заметить, что к этому времени общая градостроительная композиция Москвы достигает полного круга (символ вечности).Таким образом, мы можем определенно заключить, что к середине XVII века в Москве оказались созданы символы важнейших образов Небесного Иерусалима, как он описан в Откровении Иоанна Богослова.