Итак, религиозный опыт в религиозное верование свободны по самому естеству своему и отстаивают себя и свою свободу, когда надо, даже до смерти. Поэтому борьба за "свободу совести", ведшаяся в истории человечества, есть явление естественное, необходимое и духовно-верное. Она должна вестись в виде прямого осуществления свободного верования, с провозглашением этой свободы и доказательствами ее правоты и неуязвимости. Она должна вестись не только как борьба за свободу веры, но и как борьба за свободу ее проявления, исповедания и церковного оказательства. И каждому исповеданию, которое сумеет доказать духовность своего искания, своей веры и своего церковного делания, должна быть общественно и государственна гарантирована подобающая ему свобода.

Тот, кто вчувствуется и вдумается в закон религиозной автономии, и поймет, что автономия есть существенная форма религиозного опыта (его конститутивное "essentiale"), тот вынужден будет сделать еще один последний шаг на пути "свободы совести" и "терпимости" и признать не только право человека на веру, но и право его на неверие.

Есть непреложный закон духа, в силу которого подлинное религиозное верование предполагав в человеке лично пережитую, свободную "очевидность сердца"'.(См. главу пятую "О приятии сердцем".) Предписанная или навязанная вера есть мнимая вера, ибо религиозный опыт человека основывается на свободном созерцании и признании. Нельзя заставить человека не верить, но нельзя его принудить и к вере...

Свобода "признания" предполагает и свободу "отвержения". Кто имеет право сказать "да", "вижу, верую", тот имеет право сказать "нет, не вижу, не приемлю". При этом - "отвергнуть" совсем не значит восстать, ополчиться, начать религиозное гонение и преследование; это липа право не примкнуть к данному верованию, не признать его за истинное и не ввести его в свою личную жизнь, как основу бытия и делания. Это право нельзя не признать за человеком. Стоит только сообразить, что религиозных верований - бесчисленное множество, и что почти все религии и исповедания ведут "пропаганду": отнимите у человека право на религиозное "Нет" и вы заставите его сказать всем религиям и исповеданиям "Да"; а это нелепо и невозможно.

Итак, право "отвержения" бесспорно, но оно совсем не есть право на совращение или на гонение. Религиозная свобода не есть свобода одного человека или одного исповедания; она освобождает всех людей и все исповедания. Она отрицает вообще право человека навязывать другим, совращая их, или вынуждать у других - как веру, так и неверие. Никто не имеет права заставлять других веровать во что-нибудь; но именно в силу этого никто не имеет права заставлять других не верить во что-либо определенное, или же не верить ни во что. Религиозная "автономия" есть свобода веры, а не свобода принуждения. Она есть свобода "избрания веры" для себя и за себя, а не для других. И тот, кто в борьбе с воинствующей и гонящей церковью настаивает на своем священном праве верить иначе, или не верить совсем, - не имеет никаких оснований, достигнув власти, начинать воинствующее гонение на тех, кто верует вообще, или верует иначе. А именно это и случилось в истории человечества за последние века... Люди добились права на безбожие и истолковали его, как право гонения на верующих...

Это фатальное, окаянное заблуждение необходимо продумать раз навсегда и до конца.

Да, право на веру предполагает и право на неверие; свобода видения - есть свобода увидеть и не увидеть; а увидев, - принять и не принять а приняв, - исповедовать вслух и не наименовать. Только право на невидение дает настоящую свободу видения. Не видящий Бога достоин сожаления и любовной помощи, ибо он пребывает в темноте. Но заставить его узреть и принять Бога невозможно. Узреть и принять Бога он может только свободно, лично и самостоятельно. Только тот свободен в своем видении, кто имеет право и возможность оказаться "свободно-невидящим". Нельзя запрещать религиозную темноту, слепоту, немощь, тупость или бездарность. Нелепо наказывать того, кто религиозно слеп, хотя столь же нелепо доверять ему такие общественные функции и обязанности, которые предполагают в человеке религиозную зрячесть и веру. Постыдно и нелепо заставлять неверующего человека притворяться видящим и верующим. Релилюз- ное видение - невынудимо. Можно и должно помогать невидящему, чтобы он стал видящим. Но "запрещать" безредигаозность, безбожие или нигилистическую пустоту и бесплодность души - было бы делом безнадежным; с безбожием необходимо бороться, но не запретом и не карами.Кто гонит религиозного слепца, тот пытается принудить его - или к религиозному прозрению, или к религиозному притворству: первое - безнадежно; второе - противодуховно и безнравственно. Но тот, кто гонит верующего за его веру, тот отрицает религиозную свободу вообще, не только применительно к другим, но и применительно к самому себе. Он лишает и самого себя права на свободу и должен готовиться к тому, что меч гонения и искоренения падет на его собственную голову: сегодняшний гонитель готовит сам себе искоренение на завтра...Религиозное гонение есть посягательство на убиение религии. Это посягательство стремится не опровергнуть воруемое содержание, а удушить человеческую религиозность. Это удается ему у мало- верующих (т.е. в сущности - у неверующих, еще неуверовавших, или уже утративших веру); но у верующих - никогда... бязода возникают своеобразные последствиям а именно - слабые отпадают, сильные - крепнут; происходит отбор, как бы провевание и отсеивание человеческого материала. Чем больше трудностей преодолевает верующий, тем укорененное становится его религиозность. Сильные отбираются духовно, очищаются, закаляются в огне, смыкают свои ряды и образуют подлинную, апостольски подготовленную и призванную религиозную общину. Подобно тому, как пожар может повести к "украшению" города, так гонение может повести к возрождению религиозной жизни и укреплению церкви. Ибо верующие, отстоявшие свою свободу в Боге, становятся автономно-верующию победителями их религиозность приобретает истинные черты духовности и оказывается окрепшей, "потенцированной" и подлинно реальнойЧеловеческая религиозность не всегда имеет характер личной самостоятельности; бывает "религиозность" навязанная, вынужденная, но лично не принятая и не осмысленная. Это есть и до ныне психологический и исторический факт. Но призвание всякой веры состоит в том, чтобы стать лично принятой, самостоятельной и свободно укорененной (автономной) верой. Ибо автономная вера, к которой всегда стремились все великие пустынники и молитвенники, - при прочих равных условиях выше гетерономной.Поэтому всякая власть, - церковная или государственная, конфессионально-связанная или безбожная, - совершает величайшую, духовную и культурную ошибку, пытая втиснуть религиозную жизнь людей в форму принудительную, - все равно, в принудительное вероисповедание, ила в принудительное безбожие. Ибо принудительное безбожие по самому существу своему ведет не к безверию, а к вере в систему земных, ничтожных, пошлых и не заслуживающих веры содержаний. (см. мою книгу "Путь, духовного обновления", главу первую. А также мою речь "Кризис современного безбожия".) Всякое религиозное принуждение, - даже принуждение к истинной вере, - повреждает духовность человека и умаляет силу, искренность и цельность его веры Оно как бы разбивает тот сосуд, в который вливает свое вино; а сосуд, не способный держать доверенное ему вино есть ненадежный и негодный сосуд.Гонение во всех случаях и при всех положениях ведет к подрыву и ослаблению самой преследующей власти, ибо оно закаляет непокорных, делая их врагами, и деморализует покорных, делая их рабами. Нелепо строить церковь на врагах и на рабах. Погибельно утверждать государство на враждебном и на рабьем правосознании. Ибо враг есть вечный вредитель, а раб есть готовый предатель...