В молодости и зрелые годы Батюшка имел красивую внешность: высокий, стройный, темные курчавые волосы, правильные черты лица, обаятельная улыбка. На фотографиях разных лет лицо отца Петра всюду благообразно, просветлено. Оно сохранило детскость и непосредственность, чистоту и застенчивость. Нет и тени лукавства. У Батюшки был тот редкий тип лица, который иногда называют иконописным. Такие лица есть лишь у людей, отмеченных высшей Божественной благодатью.

У Батюшки были удивительно выразительные глаза и проникновенный взгляд. Одна из духовных воспитанниц, часто навещавшая отца Петра и бывшая у него в послушании, вспоминает: «Моя приятельница после встречи с отцом Петром рассказывала: «Ты знаешь, меня такой Батюшка благословил! Брови черные, глаза черные. Мне стало так плохо, что я такая плохая, а рядом со мной такой человек стоит». Я ей говорю: «Неправда, что у него черные глаза». Она говорит: «А какие?» Я растерялась, потому что не знала, какие у него глаза. В последний мой приезд в Слепцовку у меня хватило смелости рассказать про этот случай отцу Петру. С ним ведь очень просто было. «Я ей так и ответила, а какие у вас глаза – я до сих пор не знаю». Он как ребенок просто посмотрел на меня. Его глаза были голубого, даже какогото василькового цвета. И я тогда поняла, что так нельзя расспрашивать батюшку. Кто я такая?..»

От своих предков Батюшка унаследовал широкие крестьянские ладони и хозяйскую смекалку во всем, что касалось обустройства на земле. Постоянная жизнь в молитвенных поклонах и болезнях с годами сделала его сутулым, но время не изменило внутреннего обаяния отца Петра – его улыбку, ласковую манеру разговаривать с людьми, необыкновенную душевную теплоту.

Вместе с отцом Петром переехала и поселилась в «Слепцовке» его мама и родная сестра Татьяна, которая после смерти матери ухаживала за родным братом. Когда скончалась Мария Прокопьевна Сухоносова, отец Петр в течение сорока дней в ее память совершал Божественную литургию. Татьяна Петровна, как и брат, тоже не имела семьи и детей, прожила девицей, много постилась и молилась, была милосердного характера, открытого на помощь людям. В конце 80х годов она заболела неизлечимой болезнью, но отказалась от услуг врачей и мирно отошла к Богу, когда ее брат читал над нею канон на исход души.

Семья Сухоносовых купила в Слепцовской неболь , кирпичный домик в считанных шагах от храма. Сама же церковь стоит в окружении хаток, которые оставили в дар благочестивые казаки. Тот, кто впервые приходит сюда, невольно теряется в лабиринте двориков, домиков, какихто пристроек, навесов, сарайчиков, связанных между собою хитроумными переходами. При этом все имеет свое конкретное назначение, все укрыто от непогоды и посторонних глаз. Тут же хранится запас угля и дров, сложенных аккуратно в штабеля под навесами. В дальнем конце церковного двора поставлена звонница, представляющая собой обрезки газовых баллонов и сохранившиеся небольшие колокола. А рядом со звонницей растет старая верба, с которой ежегодно срезают молодые ветви накануне вербного воскресенья. Отец Петр считал, что освященная верба должна расти в каждом дворе, где живут православные люди. За изгородью начинается церковный сад: там растут фруктовые деревья и две раскидистые шелковицы – белая и черная. Когда шелковицы созревали, под деревьями аккуратно расстилали брезент, приглашали детей и отец Петр, который стоял рядом и внимательно следил за приготовлениями, давал команду: «Ну, детвора, залазьте на дерево и трусите!» Дети с радостью лезли на ветки и принимались за дело, а Батюшка поднимал крупные сочные ягоды и с восхищением говорил: «Ой, сколько много, да какая сладкая!» Он радовался щедрости природы, как ребенок.

Батюшка мало пользовался своим собственным домом: тут он держал однуединственную светлую комнатку, в которой оборудовал переплетную мастерскую. Остальную же площадь отдавал бескорыстно людям, которые нуждались в приюте: в последние годы здесь проживала русская семья беженцев из соседнего курортного городка Серноводск. Сам Батюшка жил преимущественно в небольшой комнаткекелии в церковном дворе: в ней не было ничего, кроме самодельного шкафа, закрытого ширмой, металлической кровати с деревянным настилом, печки у левой стены, большого круглого стола, старых стульев и лавки. На стенах висело много икон, а в отдельном месте он поместил фотографии своих родных и близких. В этой маленькой комнатке Батюшка проводил многие часы молитвенного уединения и сюда редко кого пускал, оберегая свою келлию от постороннего взгляда. «В его кабинет мы редко заходили, – вспоминает одна из прихожанок. – Помню, как однажды Батюшка и вся наша семья служили молебен за брата: его сильно напугали чеченцы, вследствие чего он кричал по ночам. После молебна брат совершенно выздоровел. Еще раз помню, когда Батюшка болел, то нам, малышам, разрешили войти туда проведать его. А еще был случай: мы зашли туда, Батюшка встал, отодвинул ширму на левой стене и показал на большой портрет, который висел там. Это был святой праведный Иоанн Кронштадтский. Потом взял аккуратно сложенную в углу епитрахиль и сказал нам: «По очереди подходите, кланяйтесь и прикладывайтесь к епитрахили: в ней служил сам Иоанн Кронштадтский».

Как великую святыню он сберегал также еще одну старенькую епитрахиль: это был подарок его духовной наставницы монахини Фессалоникии. Она сшила ее, когда отец Петр был рукоположен во священники, и вышила на обратной стороне свою дарственную надпись. Батюшка часто служил именно в этой епитрахили.

«Однажды отец Петр сильно заболел, требовалось поставить банки, а сделать это было некому, – вспоминает Елена Михайловна Турина, давняя прихожанка Покровской церкви. – И когда я по благословению зашла в келлию, чтобы поухаживать за батюшкой, то увидела, что он спал почти на голом твердом топчане, а вся обстановка была необычайно простой и скромной». Ко всякого рода роскоши Батюшка относился крайне отррщательно, считая, что все лишнее, вычурное, комфортное препятствует молитвенной работе и разнеживает, расслабляет не только тело, но и дух. С молодости и до конца дней своих отец Петр всегда ходил в длинном подряснике и не снимал его с себя даже ночью, когда ложился спать. А из подрясника можно было увидеть лишь обувь: сапоги, которые Батюшка менял на теплые валенки в зимнее время года. Если ктото удивлялся этому, то он не уставал повторять: «Высшая мода – не по моде одеваться, а быть здоровым». И людей учил одеваться по погоде, не следовать модным веяниям, которые наносят непоправимый вред здоровью человека. Отец Петр даже написал свой отзыв о моде, сказав, что она «коварна, жестока, соблазнительна, губит людей, их здоровье, а человек, следуя моде – без головы». Носил одежду он очень аккуратно, был всегда опрятен. Если от времени и длительного ношения одежда в какомто месте рвалась или протиралась, то сюда пришивалась аккуратная латочка, но ничего из одежды не выбрасывалось. «Добротная ткань, – говорил отец Петр, показывая старенький подрясник. – Тридцать лет ношу его, а все как новый. Пусть меня в нем и похоронят». Одежда его всегда была чистой, выстиранной, выглаженной. Летом, когда на дворе было солнечно и жарко, Батюшка носил легкое шелковое облачение, осенью же и зимой – из более плотного материала. В праздники облачался и в парчовые ризы. О ношении священниками подрясника он писал так: «Дай Бог носить почаще, на здоровье и спасение. Если уже невозможно постоянно в Вашем окружении. Патриарх Сергий говорил: «Форма дух бережет»; к этому же призывал и Патриарх Пимен». В пище – впрочем, как и во всем остальном, – отец Петр был абсолютно непритязателен. Часто его едва ли не силой усаживали за стол, чтобы он хоть чтонибудь перекусил, после чего он снова возвращался к людям, которые его ждали во дворе или храме. Мяса, по свидетельству близких, Батюшка вообще не ел. Лишь в присутствии других позволял себе проглотить маленький кусочек. Конечно, люди, которые ухаживали за батюшкой и готовили ему кушать, всячески старались ему угодить, подавая на стол все свежее и вкусное. Видя же такое старание, он нарочито говорил, приступая к трапезе: «Пересолено», «жирного много положили», «пережарили» или еще чтолибо в этом же духе. Люди совершенно не обижались и не оправдывались, уже зная, что таким образом Батюшка хвалит их усердие и труды. Он говорил, что пища не должна быть слишком вкусной, ибо от этого разгорается аппетит и человек переедает во вред своему здоровью. Часто случалось так, что отец Петр едва успевал сесть за стол, как тут же входил ктото посторонний и извинялся: «Простите, что перебили аппетит». «А вин йому трэба, цей апэтыт? Дайтэ ж йому хоч трохы пойисты», – заступалась за брата на привычном ей украинском наречии Татьяна Петровна, понимая, что и на сей раз он встанет изза стола, оставшись голодным. В первое блюдо – борщ или суп – отец Петр обычно добавлял холодной кипяченой воды. «Кусок хлеба да вода, но с молитвою, принесут пользы больше, чем кусок мяса», – наставлял он своих прихожан. Постоянно забывая про еду сам, отец Петр, однако, не отпускал без угощения никого, кто к нему приезжал. Если не было поста, то Батюшка и его сестра предлагали гостю печеные яйца, и обязательно – тарелку горячего супа или борща. Во время же постов, когда в храме заканчивалось богослужение, гостей и говеющих, причастившихся Святых Христовых Тайн, потчевали скромным, но вкусным угощением: под навесом возле церкви накрывали стол, где выставляли горячую картошку «в мундире», соленые огурцы, бочковые квашеные помидоры и капусту, а к чаю подавали нарезанные ломтики серого хлеба с повидлом. Когда позволял устав, Батюшка предлагал гостям немного домашнего виноградного вина: казаки в этих местах издавна славились своим виноделием. Сам же отец Петр лишь пригубливал вино, обязательно разбавляя его водой. Иных спиртных напитков он никогда не употреблял. Когда гостей приглашали к столу на трапезу, то всем раздавали простенькие домашние фартуки, чтобы по неосторожности не выпачкать одежду. Таково было заведенное тут правило. Не все разделяли некоторые из привычек отца Петра. Например, он собирал по желобу дождевую воду с церковной крыши в специально оборудованные подземные резервуары: на этой воде Батюшка просил варить ему еду, и этой же водой он мылся. На все возражения близких людей отказаться от такой привычки – ведь теперь это была экологически загрязненная вода – Батюшка лишь отмахивался. Ему странно было слышать от верующих такие разговоры: вода с крыши храма Божиего – что в ней может быть вредного для здоровья? И продолжал настаивать на своем. «Соборик» Храм, настоятелем которого был протоиерей Петр Сухоносов, тесноватый. Он достался православной общине «Слепцовки» еще от старообрядцев, когдато владевших этим помещением. Раньше оно было еще теснее и скорее напоминало обычный жилой дом: только крест над крышей свидетельствовал о его церковном назначении. Когда верующие обнесли свой храм светлой верандой, народ смог помещаться уже и в боковых коридорах, откуда хорошо слушать службу. За три года до трагедии веранду обложили красным кирпичом на средства, выделенные Президентом Ингушетии Русланом Аушевым, а саму церковь тоже немного расширили со стороны алтаря. Одновременно на президентские средства был построен небольшой церковный дом гостиничного типа. После реконструкции Батюшка ласково называл свою церковь «собориком», в нем стало больше света и воздуха.