Истинные христиане, в которых «пребывало помазание Божье», конечно, по слову апостола, «не имели нужды, чтобы кто учил их» (I Ио. II, 27); горя любовью ко Христу, они, конечно, не тяготились исполнением Его воли. Проповедникам истины приходилось обращаться главным образом к грешникам, к обленившимся нравственно. Как же они (проповедники) могли не применяться к уровню своих слушателей? Мог ли себялюбец понять, что прогневлять Бога тяжело и стыдно, когда вся его забота направлена только на его собственное благополучие? Необходимо, след., было ему, прежде всего, указать, что и для его благополучия пребывать во грехах пагубно, что прогневать Бога не только прискорбно и стыдно, но и страшно. Нужно было человеку сначала «возбудиться» и познать свое «заблуждение», чтобы потом уже приступить «с открытым лицом» (2 Кор. III. 14 – 16) к познанию истины. «Когда, читаем мы у св. Григория Нисского, иные, как говорит Апостол, в нечаяние вложшеся предадут себе (Евр. IV, 19) жизни греховной, став подлинно какими-то мертвыми и недействующими для жизни добродетельной, ни мало не чувствуют они, что делают. Если же коснется их какое-нибудь врачующее слово как бы горячими какими и опаляющими составами – разумею строгие угрозы будущим судом, – и страхом ожидаемого до глубины проникнет сердце, и в нем, оцепеневшем от страстей сластолюбия (корень себялюбия), как бы растирая и согревая, подобно какому-то горячительному и острому веществу, – страх геенны, огнь неугасимый, червь не умирающий, скрежет зубов, не престающий плач, тьму кромешную и все сему подобное, заставить почувствовать ту жизнь, какую проводит; то соделает его достойным ублажения, произведя в душе болезненное чувство» [179].

С другой стороны, себялюбивому человеку нельзя разъяснить и прелести добродетельной жизни, пока он себялюбив; необходимо сначала показать ему, что добродетель ведет к блаженству, что труды в здешней жизни будут сторицею вознаграждены в жизни вечной. Отсюда-то происходит стремление привлечь к доброделанию указанием на его полезность, – стремление, какое мы встречаем в Св. Писании и Предании. „Сурова добродетель, – говорит св. И. Златоуст, отвечая прямо на наш вопрос, – но будем представлять ее облеченною в величие будущих обетований. Люди с душой возвышенной находят ее прекрасной и без того, саму по себе, и потому стремятся к ней, – живут добродетельно не из-за наград, а для угождения Богу, и высоко ценят целомудрие не для того, чтобы избежать наказания, а потому, что так повелел Бог. Если же кто более немощен – тот пусть представляет себе и награды» [180].

Таким образом, только для немощных, несовершенных нужно напоминать о награде за добродетель, совершенные же знают ценность добродетели и потому будут добродетельными и без наград. Становясь на указанную точку зрения немногих, оо. Церкви никогда не забывали ее несовершенства, и, допуская ее в жизни, никогда не освящали ее, никогда не забывали указывать своим пасомым, что это только подготовительная степень, и только в этом смысле допустима в христианстве. «Первый шаг ко спасению, говорит Климент Александрийский, есть наставление, сопровождаемое страхом, вследствие которого мы отстаем от того, что худо; второй шаг есть надежда, в силу которой мы желаем лучшего; но любовь, как прилично завершает, воспитывая соответственно познанию» [181]. «Это уже вторая степень похвальной жизни – делать что-либо из награды и воздаяния; и третья избегать зла по страху наказания» [182]. „Из награды делающие, что должно, по словам преп. Исидора Пелусиота, ниже благоискусных в добре по любви к нему, но лучше делающих это по страху, а не по любви, и лучше в большей мере, нежели в какой сами уступают над собою победу упражняющимся в добродетели по любви к оной» [183]. Поэтому, даже в своих обращениях к самым начинающим и притом в аскетических упражнениях, которые особенно суровы и, след., по Златоусту, наиболее нуждаются в подкреплении воли обещаниями, даже в этих случаях отцы-подвижники напоминали истину о бескорыстной добродетели. «Если возможно для тебя говорит преп. Исаак Сирин, таким ограничительным выражением указывая на трудность иметь возвышенное настроение, – делай добро и не ради будущего воздаяния» [184].

След., попытки обосновать добродетель на побуждениях, чуждых чистой нравственности, на выгоде или пользе, имеет в Св. Писании и Предании происхождение совершенно случайное, они обусловлены степенью развития читателей и слушателей, а совсем не существом того учения, которое там проповедуется. Как такое случайное, оно не может поколебать нашего вывода о правовом жизнепонимании: это последнее, повторяем, непримиримо противоречит христианскому жизнепониманию, как оно выражено в Св. Писании и творениях отцов Церкви.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Вечная жизнь

Цель пришествия в мир Сына Божия, равно как и цель всего домостроительства нашего спасения состоит в том, чтобы всякий „верующий в Него не погиб, по имел жизнь вечную» (Ио. III, 15), чтобы возвратить нам ту вечную жизнь, которую мы потеряли. Проповедь об этой вечной жизни или о спасении от вечной погибели и составляет главный предмет и задачу всей апостольской и церковной проповеди. „Сия же вся писана быша, да веруете, яко Иисус есть Христос Сын Божий и да верующе живота имате во имя Его» (Ио. XX, 31). Эта вечная жизнь составляет конечную цель стремлений и всякого истинного христианина, всякого христианского подвижника, – составляет то высочайшее благо, которое дает смысл жизни по Христу и без которого эта последняя была бы бесцельной и непонятной (I Кор. XV, 30 – 32). „Высочайшее благо, говорит бл. Августин, есть вечная жизнь, а величайшее зло вечная смерть; поэтому, для приобретения первой и избежания последней нам следует жить праведно [185]. Чтобы, следовательно, выяснить себе христианское жизнепонимание, в отличие от правового-необходимо прежде всего определить, в чем состоит эта вечная жизнь, какие свойства делают ее высочайшим благом для христиан.

„Се есть живот вечный, да знают Тебе Единаго Истиннаго Бога и Его же послал еси – И. Христа» (Иo. XVII, 3), – вот в чем сущность и содержание вечной жизни. „Ничем иным, братия говорит св. Василий Великий, почитайте небесное царство, как истинным разумением Сущего, которое (разумение) в Св. Писании называется жизнью и блаженством» [186]. Главным началом существования души (за гробом) служить, по словам св. Григория Нисского, не усвоение чего-нибудь сухого и влажного (т. е. не пользование какими-нибудь чувственными льстящими самолюбию благами, которые непросвещенный ум связывает с представлением вечной жизни), но разумение Божественного естества» [187], „Царствие Божие, говорит св. Афанасий Александрийский, не иное что есть, как вкушение будущих благ, т. е. созерцание и ведение Бога, сколько доступно сие душе человеческой» [188]. Познание Бога и вечная жизнь, таким образом, суть вещи „совершенно тожественные» [189].Какое же познание имеется здесь в виду? Конечно, не рассудочное познание, постигающее только отношения вещей, а не самые вещи. Познание Бога, чтобы отвечать своему понятию, должно быть переживанием в себе присутствия Божия, которое дает человеку непосредственно ощутить Божественную жизнь и, таким образом, приведет к опытному постижение Божественного Существа. „Бога никто никогда не видел», познать Его рассудочно никто не может. Есть другой и верный путь познания: „Недоступный для всякого ума входит в сердце и обитает в нем; сокровенный от огнезрачных обретается в сердце. Земля не выносит стопы Его; а чистое сердце носит Его с себе» [190] „Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем», поэтому, „всякий любящий рожден от Бога и знает Бога» (Иo. IV, 12. 16. 7). Человек тогда действительно, а не призрачно познает Бога, когда ощутит Его непосредственно, когда Бог для него будет не бесконечным лишь величием, будет не первопричиной всех причин. не первой посылкой миpoпoзнaния, а перейдет внутрь человека, станет началом, одушевляющим человека и построяющим его по себе. Такое познание, очевидно, вполне может быть названо жизнью, поскольку оно не работа только рассудка, а именно переживание, ощущение жизни Божественной в себе самом. Такое познание и разумеется в настоящем случае. „В человеческой телесной жизни, говорить св. Григорий Нисский, здоровье есть некое благо, но блаженство не то, чтобы знать только, что такое здоровье, но чтобы жить в здравии. Ибо, если кто, слагая похвалу здоровью, примет в себя доставляющую худые соки и вредную для здоровья пищу, то, угнетаемый недугами, какую пользу получить от похвалы здоровью? Посему, так будем разуметь и предложенное слово, а именно, что Господь не знать что-либо о Боге, но иметь в себе Бога называет блаженством, ибо „блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят. Но, кажется мне, Бог не предлагается пред лице очистившего сердце, как какое-нибудь зрелище; напротив, высота сего изречения, может быть представляет нам тоже, что открытие изложило Слово, сказав другим: царствие. Божие внутрь вас есть (Лук XYU, 12), чтобы научились мы из сего, что очистивший сердце свое от всякой твари и от страстного расположения, в собственной своей лепоте усматривает образ Божия естества» [191].Таким образом, познание Бога есть зрение жизни Божией в себе в самом; из расположения собственной своей души праведник узнает, в чем состоит и какова по своему существу жизнь Божественная, – узнает, так сказать, из опыта. Другими словами, познание Бога, составляющее сущность вечного блаженства, обратной своей стороной имеет уподобление Богу, достижение возможно полного воспроизведение в себе образа Божия. „Кто, говорит св. Василий Великий, чрез подражание, сколько возможно cиe, изобразил в себе бесстрастие Божия естества, тот в душе своей восстановил образ Божий. А кто уподобился Богу показанным теперь способом, тот, без сомнения, приобрел и подобие Божией жизни, постоянно пребывая в вечном блаженстве. Поэтому, если бесстрастием снова восстановляем в себе образ Божий, а уподобление Богу дарует нам непрестающую жизнь; то, вознерадив о всем прочем, употребим попечение свое на то, чтобы душа наша никогда не была обладаема никакою страстью… и чтобы чрез то соделаться нам причастниками Божия блаженства» [192].Но, как бы ни был человек близок к Богу по подобию своей природы, как бы полно ни воспроизводил в себе образ Божий, жизнь его, даже и бесконечная по времени и качеству, не будет, по учению Св. Писания и оо. Церкви, тем высшим всепокрывающим благом, к которому стремится человек. Как бытие конечное, несамобытное, которое (говоря словами преп. Макария Египетского) «не имеет в себе Божьего света», человек не может в себе самом, в самозаключенной жизни найти и вечного блаженства: как только подобие, отобраз, он всегда будет стремиться к своему Первообразу, и всегда будет чувствовать Его лишение; так что по мере того, как человек уподобится Богу, он все сильнее и сильнее будет чувствовать недостаточность своей жизни и, след., будет страдать. Наглядный пример этому представляет хотя бы тот же Шакья-Муни, которого современные мудрецы ставят в уровень с Иисусом Христом, если еще не выше. Если бы мы признали не только подобие, но и полное сходство и даже тожество нравственного устроения этих двух личностей, если бы мы позабыли, Кто был Господь Иисус, то и тогда не скрылось бы коренное, существеннейшее различие Будды и Христа. Христос „отдал жизнь Свою, чтобы опять принять ее» (Ио. X, 17), и это потому, что Он знал любовь Отца, был всегда едино с Ним. Между тем, Будда умирает среди общего неутешного плача всей твари, с полным сознанием бессмысленности существования, с надеждой найти покой только в небытии. „Бог – жизнь», говорить св. Василий Великий [193]. „Телу не возможно жить без дыхания: и душе невозможно существовать, не зная Творца [194].С другой стороны, Богоподобие, составляющее сущность истинной жизни, и немыслимо для человека, если он останется только один, т. е., если он будет идти к Богоподобию путем только совершенствования, независимо от Бога. Уподобиться Богу человек может только тогда, когда Бог будет с ним в живом союзе, в самом теснейшем, приискреннем взаимообщении. „Для человека; говорить преп. Макарий Египетский, нужно, чтобы не только сам он был в Боге (т. е., не только внутренне переживал в себе Бога, не только был подобен Ему по расположениям своей души), но и чтобы Бог был в нем» [195], т. е., чтобы это переживание имело свою опору в общении с ним Бога. Бог, таким образом, должен являться для человека не только руководящим началом деятельности, не только первообразом для подражания, но и целью стремлений, должен являться живым существом для живого, личного общения. Поэтому и Господь Иисус Христос, изображая состояние человека совершенного, говорить: «Мы (т. е. Пресвятая Троица) приидем и обитель у него сотворим» (Иo. XIV, 23); Богоподобие не есть законченное состояние само по себе, законченным оно будет тогда, когда превратится в Богообщение. Поэтому и блаженство раба состоит не только в том, что „его над многими поставят» (в чем можно видеть указание на внутреннюю сторону его блаженства), но и в том, что он „внидет в радость Господа своего».Поэтому, если слово Божие учит нас, что вечная жизнь есть Богопознание, что вечное блаженство состоит в Богоподобии, то мы должны помнить, что это внутреннее переживание в себе жизни Божией необходимо предполагает и внешнее, личное общение с Богом, или лучше сказать, неизбежно идет бок-о-бок с этим последним. (Сотворшие благая), по словам св. Григория Богослова, наследуют неизреченный свет и созерцание святой и царственной Троицы, которая будет тогда озарять яснее и чище и всецло соединится со всецелым умом, в чем едином (т. е., только в этом всецелом соединении души с царственной Троицей) и поставляю особенно царствие небесное» [196]. „Будем стремиться, говорить св. Григорий Нисский, чтобы постигнуть. Что же постигаемое? Какая почесть? Какой венец? – Что ни представишь себе из уповаемого тобою, все это, кажется мне, не иное что есть, как Сам Господь. Ибо Сам Он и подвигоположник подвизающихся, и венец побеждающих. Он разделяет жребий; – Он же и жребий благий. Он благая часть; – Он же и дарует благую часть» [197]. Как в здешней жизни мы Богом „живем и движемся, и есмы», так и за гробом Он же будет нашим блаженством и нашей жизнью. „Цель нашей жизни, говорить Феодор, епископ Едесский, есть блаженство или, что все равно, царство небесное или царство Божие, которое состоит не только в том, что мы будем зреть царственную, так сказать, Троицу, но и в том, что будем получать Божественное влияние и как бы принимать обожение и в сем влиянии находить пополнение и совершение всех недостатков и несовершенств. В сем-то и состоит пища умных сил (ангелов небожителей), т. е. в восполнении недостатков посредством Божественного оного влияния [198]. „И я, Иоанн, читаем мы в Апокалипсисе (XXI, 2-4), увидел святой город Иерусалим новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный, как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с небес, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом и Сам Бог с ними будет Богом их». Не будет там нужды ни в храме, ни в солнце, ни в луне, ни в светильнике, ни в чем, потому что все это заменит для праведников Сам Господь, Который Один будет содержанием их жизни (XXI, 22 – 23; ХХП, 5).Но в чем состоит это Богообщение? В обычном представлении о нем оттеняется только блаженство этого Богообщения и забывается сторона более существенная, забывается, в чем же именно и почему блаженно оно. Св. Писание и Предание дают несколько ясных указаний относительно этого.