Твердь расступилась надо мной.

И белоснежные метели,

Мешаясь с градом и дождем,

Корою льдистою одели

Равнину Дурскую кругом.

Он пал в падении великом

И опрокинутый лежал,

А от него в смятенье дикомНарод испуганный бежал.Где жил вчера владыка мира,Я нынче видел пастухов:Они творца того кумираПасли среди его скотов.Восстание против тирании, против культов — для Соловьева это была очень важная тема. Она отразилась в стихотворении, которым я завершу нашу сегодняшнюю встречу. Соловьев видел в Библии соединение Востока и Запада. Восток, — это, с одной стороны, жестокая деспотия, а с другой — свет Вифлеемской звезды, звезды Христовой. Запад — это активность человека, мужество, гражданство, демократия, свобода. Они столкнулись за пять веков до нашей эры, когда войска иранского деспота Ксеркса вторглись на Балканы, пытаясь подчинить демократические Афины. Огромные армии наемников двинулись и встретили оборону у Фермопильского ущелья. Всего триста человек с царем Леонидом во главе отразили огромную армию в узком горном проходе.Для Соловьева это старинное историческое событие стало образом того, как свобода, гражданственность, мужество и демократия противостоят тирании и азиатской деспотии. Стихотворение называется «Ex oriente lux» («Свет с востока»).«С Востока свет, с Востока силы!»И, к вседержительству готов,Ирана царь под ФермопилыНагнал стада своих рабов.Но не напрасно ПрометеяНебесный дар Элладе дан.Толпы рабов бегут, бледнея,Пред горстью доблестных граждан.И кто ж от Инда и до ГангаСтезею славною прошел?То македонская фаланга,То Рима царственный орел.И силой разума и права -Всечеловеческих начал -Воздвиглась Запада держава,И миру Рим единство дал.Чего ж еще недоставало?Зачем весь спор опять в крови?Душа вселенной тосковалаО духе веры и любви!И слово вещее — не ложно,И свет с Востока засиял,И то, что было невозможно,Он возвестил и обещал.(Имеется в виду свет Вифлеемской звезды — А.М.)И разливаяся широко,Исполнен знамений и сил,Тот свет, исшедший от Востока,С Востоком Запад примирил.О Русь! в предвиденье высокомТы мыслью гордой занята:Каким ты хочешь быть Востоком:Востоком Ксеркса иль Христа?Этот вопрос для Соловьева был очень важным, потому что он считал, что библейская история не кончена, что борьба света и тьмы продолжается, что в истории народов сталкиваются не только экономические интересы, не только политические страсти, а подлинные духовные полярности. Поэтому так важно, чтобы отдельные люди и духовные движения, и целые народы принимали участие в становлении духа, в его борьбе против порабощения, косности, безразличности, бездуховности, смерти, черноты во всей жизни. Чтобы Дух шел, как борец! Спасибо.БИБЛИЯ И ЗАПАДНАЯ ЛИТЕРАТУРА ХIХ ВЕКАВ ХIХ веке, в его начале, бури потрясали душу европейского человека. Рушились вековые основы многих представлений. Радикально менялась одежда, которая была привычной для людей в течение столетий, менялся уклад семьи, быт, представления о многих вещах, самых элементарных и самых грандиозных. Начали рушиться монархии, Великая Французская Революция привела к еще большей тирании, чем то было раньше. Но потом все–таки история и разум человеческий уравновесили анархию, этот ужас, и мир начал развиваться под знаком новых горизонтов.В литературе, живописи, поэзии возникает течение, которое принято называть романтизмом. Европа открывает для себя не только древний классический мир, как в ХVIII веке, но открывает средневековье, христианскую культуру Запада, свою же собственную культуру. В литературе на первом месте стоит Шатобриан, французский поэт и прозаик, который подходит к христианскому наследию, прежде всего к Библии, с эстетической точки зрения. Он хочет показать, что именно со Священным Писанием в Европу пришло новое эстетическое мирочувствие. Да, — пишет он, — прекрасен Гомер, которого мы все любим, прекрасен Вергилий, прекрасны принципы античной поэтики, но вы не думайте, что когда на смену им пришли христианские книги и христианская культура, то пришли варварство и мрак. Горделивое сознание людей эпохи Просвещения третировало христианскую культуру, для них только античность была эталоном.Шатобриан пишет поэму в прозе. Если у Пушкина был роман в стихах, то Шатобриан, его старший современник, пишет поэму в прозе. Она называется «Мученики». Там происходит встреча юных любящих душ, молодого человека и девушки, на фоне борьбы молодого христианства с угасающим язычеством. И язычество в диалогах влювленных выступает как вечная красота, как носитель самых совершенных форм гармонии пластической, архитектурной, живописной, поэтической. И можно было думать, что оппонент начнет говорить, что все это суета, дело не в красоте, а дело в добре и вере. Но ничего подобного. Христианство, в лице юного существа, отвечает тоже своего рода художественным манифестом. Юноша говорит: да, прекрасны мифы Греции, да, прекрасны произведения Гомера, но столь же прекрасны герои Ветхого Завета, столь же прекрасно и бессмертно Евангелие, именно с художественной точки зрения.Шатобриан в других своих книгах сравнивает язык, поэтику античности и Библии и показывает, что их огромное различие вовсе не означает, что одно есть совершенство, а другое — варварство. А просто в древнюю кровь языческого Запада вливается новая, но тоже древняя кровь христианского Востока. Шатобриан останавливается на конкретности, лаконичности, поразительной образности древнееврейского библейского языка, который, конечно, уступает греческому в способности передать тонкие повороты мысли, но обладает лаконизмом латинского языка и как бы живет: каждое слово в нем — живое существо, оно очень многогранно, многопланово, многолико.Начало ХIХ столетия — период «Бури и натиска», период Наполеона, великих потрясений и войн, период героики и разочарования в тиранах. Поэтов, драматургов, прозаиков очень привлекает Ветхий Завет благодаря его титаническим, мощным образам.Прежде всего я хотел бы остановиться на Байроне. Байрон с детства читал и любил Библию. И вплоть до самой гибели его в Греции Библия была с ним неразлучно. Он постоянно над ней размышлял, находил в ней мотивы, близкие своей душе, горькой, трагической, иногда озлобленной и в то же время способной познать величие истины. Байрон был очень сложный человек. Его творчество нельзя трактовать односторонне. Недаром его так глубоко любил и ценил Пушкин. Если бы он был просто мизантропом и гулякой, как его видело современное ему английское общество, едва ли Александр Сергеевич так высоко бы его ценил. Конечно, на Байрона была мода, и в кабинете Онегина — «и лорда Байрона портрет», непременный аксессуар всякого скучающего денди. Но ведь мода — это вещь не простая.