В те же, пятидесятые, годы Доброчинский написал роман «Варавва» — у нас он переведен. Если Никодим идет к вере и в конце концов находит во Христе свою духовную пристань, то Варавва (это тот, кто, как вы помните, был отпущен, когда Иисуса Христа осудили на распятие), грубоватый, тупой человек, верит только насилию, слоняется, шастает по городу, не может понять, зачем он и что он. Он становится каким–то страшным двойником Христа, потому что он попадает в среду христиан, и они говорят: «Это тот, вместо которого распяли Учителя», — и вокруг него сразу образуется стена.

Потом девушка, к которой он был привязан, возвещает людям о том, что Христос воскрес. Для Вараввы это все сказки, басни, девушку побивают камнями, а он после долгих скитаний попадает в Рим и там встречается с христианами. И вдруг город начинает гореть, и вот только тогда Варавва говорит: «Вот Он пришел, мой Христос, Он поджег Рим, и я Ему помогу!» Он берет пылающую головню, идет и поджигает дома. Потом его хватают солдаты, и он умирает на кресте. Умирают на кресте и другие христиане, но они умирают с надеждой, с верой, а Варрава умирает просто так, отдавая свою душу тьме, бессмысленно. Повесть не очень, может быть, глубокая, но в ней трагическое столкновение человека, который живет примитивной системой ценностей, с высоким духовным путем.

Недавно в Москве вышла аналогичная книга польского писателя Генриха Панаса «Евангелие от Иуды». Там Иуда — образованный человек из Александрии (очевидно, покойный Панас во многом изображал себя), скептик, ему все уже надоело, он все познал, все читал, все изучил, ни во что не верит, богат, у него есть все, но вот он полюбил женщину, Марию Магдалину (бедной Марии Магдалине всегда достается, ее во всех романах эксплуатируют самым беспощадным образом). Но она, оказывается, является любовницей какого–то римского офицера. Как вырвать ее из лап завоевателя? Иуда подстраивает как бы покушение на нее, на самом деле желая ее спасти. Но он опоздал, ее освободили другие люди, это оказались ученики Иисуса. Она примыкает к ним, и бедный Иуда — она уплыла у него из рук — должен идти к ученикам Иисуса. Он встречается с Иисусом и ходит с Ним. Он все время думает про Марию Магдалину. И так призрачно и вяло проходит евангельская история по страницам этого романа.

Иисус оценил его ум и тонкость. Оказывается, ученики Его затеяли мятеж, восстание, Иисус хочет погибнуть с ними, потому что дело безнадежное, но уйти было бы нехорошо. Иуду Он ценит — умный человек — и поэтому во время того, что в романе является Тайной Вечерей, Он говорит ему: «Ты уходи, делай свое дело». Иуда уходит, думая, что в конце концов после гибели Иисуса и Его учеников он Марию Магдалину все–таки заполучит. Но и в этом он разочаровывается, потому что она приходит к нему и говорит: «Я Его видела после распятия, я видела Его живым». И она уходит, а Иуда остается ни с чем. Это тоже столкновение человека с духовной реальностью, но другого типа: там это грубый, примитивный человек, который делает ставку на насилие, а этот — как бы умный, как бы всезнающий — человек, который решил, что он довольно почерпнул истины, больше ему ничего не надо.

Все эти романы показывают бессилие человека перед задачей изобразить Христа. А если мы посмотрим, наконец, на Булгакова… Однажды Солженицын задал мне вопрос: почему Булгаков, который в своей пьесе «Последние дни» (я думаю, что многие из вас читали или смотрели эту пьесу) понимал, что Пушкина не надо изображать, что его невидимое присутствие лучше, чем если бы по сцене бегал загримированный под Пушкина какой–то шумливый актер, — и это действительно так, потому что в пьесе есть достоверность реального присутствия подлинного Пушкина, — почему Булгаков не понял этого и попытался вывести Христа вместо того, чтобы поступить, как поступил Константин Романов? (Константин Романов был мало известный, но даровитый поэт, писавший под псевдонимом К.Р., — ему не хотелось выставляться перед всеми, что он прямой родственник царя. Он написал драму «Царь иудейский» — о событиях последних дней в жизни Христа: Страстная неделя и Воскресение. Ни Христа, ни апостолов в драме нет, все происходит рядом.)

Почему Булгаков поступил не так? Конечно, ответ на это трудно найти, но, мне кажется, он все–таки сделал нечто подобное — по–своему, а именно: ведь он не изобразил Христа, не изобразил… Всем известные слова о том, что «Мастер и Маргарита» — это Евангелие от Воланда, ничего не означают. Булгакова волновала проблема предательства, проблема того, как люди, его современники и в нашей стране, да и в любой другой (это же общечеловеческое), предавали других и себя. И Мастер чувствовал, чувствовал, что он себя предает. Это тема измены, предательства, умывания рук — вот главная тема.

Наш ХХ век — это век «умывания рук». Люди «умывали руки» на протяжении всего столетия. И когда была Бурская война, и Первая мировая война, и страшные события в Берлине и в Москве в тридцатые годы, и когда была Вторая мировая война. Это «умывание рук» было трагичным, и остается таким до нашего времени. Это волновало Булгакова, он хотел изобразить Пилата как воплощение вот этого «умывания рук». А для этого нужно было, чтобы перед Пилатом cтоял Христос. Булгаков изобразил совершенно иную личность, абсолютно не похожую ничем, кроме имени, на Христа.

Те из вас, кто хоть раз читал Евангелие, прекрасно знают, что булгаковский бродячий философ, говоривший, что настанет царство истины, что все люди добрые, называвший каждого «добрый человек» — как он не похож на евангельского Христа! Мы знаем, что Он мог сурово сказать: «Порождение ехидны», или мог назвать Ирода лисицей, а вовсе не называть всех подряд «добрыми людьми». Поэтому Булгаков намеренно переделал и сюжет событий, поэтому он ввел Левия Матфея, который якобы все исказил. Таким образом, перед нами просто другая история. И ничего общего нет. Это художественный вымысел, это другой человек. И только в конце каким–то странным образом он имеет прямое отношение к власти над миром. Он определяет судьбы мира.Здесь что–то не вяжется, концы с концами не совсем сходятся, но они и не должны сходиться. Это же внутреннее видение самого поэта, самого художника. Писатель не обязан отвечать на вопросы — он должен их ставить. Вы можете удивиться, но этот роман напомнил мне вовсе не Евангелие, а Книгу Бытия.В Книге Бытия рассказывается о том, как Бог в виде трех странников посетил Содом и Гоморру, чтобы посмотреть, действительно ли эти города настолько уже разложились, что пора их отправлять в тартарары. Этот сюжет неоднократно повторялся в истории, в христианских легендах и вообще в мировой литературе. Последний раз он был в романе Герберта Уэллса «Чудесное посещение», где рассказывалось, что ангел пришел на землю во плоти и посмотрел, как живут англичане в наше время.Здесь произошло то же самое: приходит вся шутовская компания во главе с Воландом, и ее приход вскрывает ситуацию в Москве в лице всех этих лиходеевых, варенух и других персонажей — весь этот маскарад берлиозов. Она вскрывается только через столкновение с гостями. А то, что речь идет не о дьяволе — я в это верю — а о посещении в каком–то более глубоком смысле, это чувствуется… в незабываемом, великолепном, я бы сказал, проникнутом духом мистицизма описании их обратного полета, когда они летят луне навстречу, и шутовские карнавальные маски с них слетают, и уже нет ни кота, ни Коровьева, а какие–то совершенно иные существа. Они посетили землю, чтобы посмотреть, как живут люди.И в самом деле, тема чудесного посещения характерна для для многих книг Библии. Она характерна и для нашей жизни, потому что каждый из нас переживает чудесное посещение в какие–то особые мгновения нашей жизни.Если же говорить о поэзии, то здесь невозможно охватить даже самую малость, потому что не было поэта в России (я беру только Россию), который не обращался бы к библейским и особенно евангельским сюжетам.Я думаю, что теперь вы все уже прочли «Доктора Живаго». Вы помните страницы, посвященные явлению Христа в тот древний мир Римской империи, где была давка богов в три этажа. Но вот пришел Христос и возвестил человека. Человека… И началась новая история.