Султан лично возвел патриарха, осуществив инвеституру пастырским жезлом, как делали прежде византийские самодержцы. То был символический акт: Мохаммед–завоеватель, глава ислама, становился также защитником православия, принимая на себя роль христианских императоров прошлого. Так христианам было обеспечено определенное место в структуре турецкого общества. Но скоро стало очевидным, что это было гарантированно низшее место. Христианство под властью ислама сделалось второразрядной религией, а его приверженцы — второразрядными гражданами. Они платили высокие налоги, носили особую одежду, не имели права служить в армии и брать в жены мусульманских женщин. Церкви было запрещено миссионерское служение, а обращение мусульманина в христианство рассматривалось как преступление. С материальной точки зрения христианам было очень выгодно переходить в мусульманство. Прямые преследования, как правило, лишь укрепляли церковь, но для греков в Оттоманской империи были закрыты наиболее героические пути свидетельствования веры. Вместо этого они подвергались деморализующему воздействию непрестанного социального давления.

Но это еще не все. После падения Константинополя церковь отнюдь не вернулась к тому положению, в каком находилась до обращения Константина. Парадоксальным образом именно теперь кесарево переплелось с Божьим теснее, чем когда бы то ни было прежде. Дело в том, что мусульмане не проводили различения между религией и политикой: с их точки зрения, коль скоро следовало признать христианство независимой религиозной верой, то христианам необходимо было организоваться в независимое политическое образование, некую империю внутри империи. Так Православная церковь стала в той же мере гражданским, что и религиозным институтом: она превратилась в Рум Миллет — «ромейскую нацию». Церковная структура in toto была воспринята как орудие светского управления. Епископы сделались государственными чиновниками; патриарх был не только духовным главой Греческой православной церкви, но и гражданским лидером греческого народа — этнархом, или миллет–баши. Такое положение сохранялось в Турции до 1923 г., а на Кипре — вплоть до гибели архиепископа Макариоса III (1977).

Система миллет оказала грекам неоценимую услугу: она позволила им выжить как особому национальному образованию в течение четырех столетий чужеземного господства. Тем не менее она оказала двойное негативное воздействие на жизнь церкви. Во–первых, она привела к печальному смешению православия и национализма. В условиях, когда гражданская и политическая жизнь греков целиком сосредоточивалась вокруг церкви, им было почти невозможно увидеть различие между церковью и нацией. Православная вера универсальна и не может сводиться к какому–то одному народу, культуре или языку, однако для греков турецкой империи «эллинизм» и «православие» переплелись неразрывно и гораздо теснее, чем это было в эпоху Византии.

Последствия такого смешения ощущаются вплоть до сегодняшнего дня.

Во–вторых, верхушка церковной администрации оказалась вовлеченной в деградирующую систему коррупции и симонии. Запутавшиеся в темных делах и политических интригах епископы становились жертвами честолюбия и алчности. Каждый новый патриарх испрашивал у султана берет на право отправлять свою должность, и ему приходилось дорого платить за этот документ. Патриарх покрывал свои издержки за счет епископов, получая с каждого из них мзду за назначение главой епархии; те, в свою очередь, обирали приходских священников, а священники паству. То, в чем некогда обвиняли папство, было несомненной правдой во Вселенском патриархате при турках: все продавалось.

Когда на патриарший престол претендовало несколько кандидатов, турки обычно продавали его тому, кто больше заплатит. Они скоро сообразили, что в их финансовых интересах менять патриархов как можно чаще, дабы чаще иметь возможность продавать берат. Патриархи смещались и вновь назначались с калейдоскопической быстротой. «Из 159 патриархов, занимавших престол между XV и XX вв., 105 были смещены турками, 27 отреклись от престола, причем часто вынужденные к тому силой, 6 патриархов умерли насильственной смертью, будучи повешены, отравлены или утоплены, и только 21 из них умер естественной смертью, находясь в должности»[2] [43]. Один и тот же человек иногда становился патриархом по 5–6 раз, а несколько бывших патриархов обычно жили в изгнании, упрямо выжидая удобного случая, чтобы вернуться на престол. Крайняя неустойчивость патриархов естественно порождала непрестанные интриги среди митрополитов Святейшего синода, метивших на освободившееся место, и обычно руководители церкви разделялись на крайне враждебные друг другу партии. «Всякий добрый христианин, — писал в XVII в. один англичанин, живший на востоке, — вынужден с грустью видеть и с состраданием замечать, как эта некогда славная церковь раздирает собственные внутренности и бросает их на съедение воронам, стервятникам и прочим ди–ким и кровожадным мирским тварям» [44].

Но несмотря на глубокий внутренний упадок, внешне могущество Константинопольского патриархата было велико как никогда прежде. Турки рассматривали Константинопольского патриарха как главу всех православных христиан в их владениях. Другие патриархаты на территории Оттоманской империи — Александрийский, Антиохийский, Иерусалимский — теоретически оставались независимыми, но на практике подчинялись Константинополю. Церкви Болгарии и Сербии, тоже находившиеся в границах турецких владений, постепенно утрачивали независимость и к середине XVIII в. перешли под непосредственный контроль Вселенского патриарха. Но в XIX в., с упадком турецкого владычества, границы патриархата сократились. Завоевавшие свободу нации не могли оставаться в церковном подчинении у патриарха, живущего в турецкой столице и тесно связанного с политической системой Турции. Патриарх изо всех сил пытался сохранить существующее положение дел, но в конце концов всякий раз склонялся перед неизбежным. Так из Константинопольского патриархата выделился целый ряд национальных церквей: Греции (основана в 1833 г., признана Константинопольским патриархом в 1850), Румынии (организована в 1864, признана в 1885), Болгарии (основана в 1871, но признана только в 1945), Сербии (восстановлена и признана в 1879). Сокращение Константинопольского патриархата продолжалось и в нашем столетии, главным образом в результате войны. Сегодня на Балканах число принадлежащих к нему верующих составляет лишь малую часть того, что было во времена оттоманского владычества.

Турецкая оккупация оказала двойное, причем разнонаправленное, воздействие на интеллектуальную жизнь церкви: с одной стороны, она стала причиной упорного консерватизма, а с другой стороны, определенного озападнивания. При турках православие ощущало себя в обороне. Главной задачей было выжить, сохранить положение дел, как оно есть, в надежде на приход лучших времен. Греки с поразительным упорством цеплялись за унаследованную от Византии христианскую цивилизацию, но у них практически не было возможности творчески развивать ее. Вполне понятно, что они обычно довольствовались повторением усвоенных формул, окапываясь на позициях, доставшихся им от прошлого. Греческое мышление окостенело, утратило гибкость, о чем нельзя не сожалеть. Но консерватизм имеет и свои преимущества. В смутные и тяжкие времена греки сумели сохранить православную традицию по сути неизменной. Православные христиане под властью ислама взяли на вооружение слова Павла к Тимофею: «Храни преданное тебе» (1 Тим 6:20). Мог ли у них быть более подходящий девиз?Однако наряду с этим традиционализмом существовало и другое, противоположное течение в православном богословии XVII–XVIII вв.: инфильтрация западных идей. Под гнетом Оттоманской империи православным нелегко было сохранить высокий уровень академического богословия. Греки, желающие получить более высокое образование, вынуждены были отправляться за ним в не–православный мир: в Италию, Германию, Париж и даже Оксфорд. Среди выдающихся греческих богословов эпохи турецкого господства малое число составляли самоучки, а подавляющее большинство учились на Западе, у римско–католических или протестантских учителей.Это неизбежно сказывалось на том, как они толковали православное богословие. Конечно, греческие студенты на Западе читали отцов церкви — но только тех, которые были в чести у неправославных профессоров. Так, Григория Паламу еще читали афонские монахи, но большинству ученых греческих богословов турецкой эпохи он был абсолютно неизвестен. В трудах Евстратия Аргенти (+ 1758?), способнейшего греческого богослова того времени, нет ни одной ссылки на Паламу, и это вполне типичный случай. Для состояния греческого православного учения в последние четыре столетия символичен тот факт, что одно из важнейших произведений Паламы — «Триады в защиту священнобезмолвствующих» — в значительной части оставалось неопубликованным вплоть до 1959 г.Существовала реальная опасность, что учившиеся на Западе греки при всех добрых намерениях в отношении собственной церкви утратят православный образ мыслей и оторвутся от православия как живой традиции. Им стоило труда не глядеть на богословие сквозь западные очки, сознательно или безотчетно они использовали терминологию и способы аргументации, чуждые их родной церкви. Православное богословие постигло то, что русский богослов о. Георгий Флоровский (1893–1979) удачно назвал псевдоморфозой. Религиозных мыслителей турецкого периода можно в целом разделить на две большие группы: «латинствующих» и «протестантствующих». Но не следует и преувеличивать масштабы этого озападнивания. Греки использовали внешние формы, усвоенные на западе, но по существу своего мышления подавляющее большинство оставалось глубоко православным. Традиция порой искажалась тем, что ее пытались отлить в чужую форму, — но не разрушалась до основания.Держа в уме этот двойной фон — консерватизм и вестернизацию, — рассмотрим вызов, который был брошен православию Реформацией и Контрреформацией.Реформация и Контрреформация: двойное воздействиеСилы реформы иссякли, когда она достигла границ России и Турецкой империи, так что Православная церковь не пережила ни Реформацию, ни Контрреформацию. Однако было бы ошибкой считать, будто эти движения не оказали никакого воздействия на православие. Существовали разнообразные формы контактов: православные, как мы видели, отправлялись учиться на Запад; иезуиты и францисканцы в восточном Средиземноморье вели миссионерскую работу среди православных; иезуиты действовали также на Украине; иностранные посольства в Константинополе — и римско–католические, и протестантские — выполняли как религиозные, так и политические функции. На протяжении XVII в. эти контакты привели к существенным сдвигам в православном богословии.