Святитель Николай Японский прожил свою жизнь среди язычников. В своем дневнике он отмечает случаи враждебного отношения японцев к нему и к Православию. Отмечает свои неудачи и болезни. Но ни разу святитель Николай не предполагает, будто напасть свалилась на него вследствие колдовства язычников.

Не видно следов страха перед «порчей» и у русских апостолов, трудившихся среди сибирских и американских шаманистов. Ничего не говорят они о заговоренных предметах и косых взглядах, через которые якобы передаются болезни и проклятия. Например, митрополит Нестор Камчатский (в пору своего служения на Камчатке — еще иеромонах) описывает странную болезнь камчадалов — навязчивые подражания: «Однажды в церкви сторож неожиданно зацепил подсвечник и он покатился по наклонному полу. Большинство молящихся в церкви с испугом почти поголовно так же упали на пол и покатились, подражая движению подсвечника… Достаточно внезапного потрясения, и одержимые начинают делать и говорить непроизвольно, бессознательно то, что им прикажут. Припадок продолжается недолго, после чего больные мгновенно приходят в себя». Но слово «одержимый» здесь митрополит Нестор употребил в светском значении этого слова, а не в духовном. Он тут же поясняет: «Предполагают, что заболевают жители Камчатки на почве недостаточного и скверного питания юколой, которую вялят под открытым небом с весны до осени»[613]. Как видим, среди причин этой психической болезни миссионер не увидел действий шаманов.

15) Подмена миссионерства пастырством. Миссионер должен уметь оставлять обретенных им чад, отдавая их на духовное руководство обычным церковным пастырям.

Серьезнейшее искушение миссионера связано с отношением к нему других людей. Ведь миссионер встречает не только ненависть и сопротивление. Его проповедь будет знать и успехи. Понятно, что человек, который узнал о Христе и пришел в Церковь через усилия миссионера, перенесет на своего первого знакомого христианина ту радость и даже неофитский восторг, с которым он будет поначалу воспринимать все, освященное ореолом Церкви. Людям свойственно влюбляться в ярких проповедников; мудрость проповедуемого им Евангелия они отождествляют с человеческой мудростью самого проповедника; духовность повествуемых им святоотеческих опытов они отождествляют с жизнью самого рассказчика…

И тут миссионер должен научиться быть прозрачным, научиться не воспринимать всерьез похвалы себе. Миссионер должен очень жестко, очень внятно пояснять людям, что они не должны отождествлять его и ту Церковь, в которую он их ведет. Миссионер — дверь в Церковь, церковный порожек, но не вся Церковь. На пороге нельзя застревать; дверной проем не надо принимать за жилое помещение. И чем по-человечески талантливее и ярче миссионер, тем более велика опасность того, что своей человеческой яркостью он в сознании своих учеников затмит духовный свет Православия. Для миссионера велика опасность того, что он людей приведет к себе, а не к Церкви. Особенности его речи, жестикуляции, аргументации будут казаться им единственно и подлинно христианскими. Недавний пример отца Александра Меня свидетельствует нам об этом искушении, перед которым не устояли многие из его учеников. Многие люди шли к нему как к личности, а не через него — к полноте и разнообразию церковной жизни… Чтобы избежать такого отождествления себя с Церковью, миссионер должен постоянно подчеркивать: я — это не Церковь; Церковь богаче, чем я, духовнее, чем я, разнообразнее, чем я.

Послушали меня, поняли, что в Православии можно жить, — так ступайте, входите, ищите себе духовного наставника. И чем больше он будет непохож на меня — тем лучше: вы поймете, что мир Православия разнообразен. Если мое слово кого-то убедило, подвело к вере, то человек заранее знает, что дальше-то я его вести не смогу. Я не буду его наставником, учителем жизни.

И для этого тоже вполне сознательно я допускаю «неканонические» выражения — чтобы неофиты, склонные отождествлять Православие с первым встретившимся и полюбившимся им проповедником, не воспринимали меня слишком всерьез и, пройдя через меня, мимо меня и дальше меня, вошли-таки в Церковь.

УСПЕХИ МИССИОНЕРАЕсть слишком завышенное и слишком заниженное понимание миссионерства.Заниженное — это представление о том, будто цель миссии — привести человека в храм. Все-таки введение человека в храм не является целью миссии, не будем приравнивать Царство Небесное и храм Божий. Через храм идет путь в Царство, но путь и цель все же не вполне идентичны.И задачей миссии является изменение не географического положения человека и не воздействие на его ноги, а изменение ума.Завышенное понимание миссии, напротив, ставит перед миссией совсем уж нечеловеческую задачу — «обоживание космоса». В этом случае в жизни Церкви не остается ничего не-миссионерского. Звучит красиво, но и вопрос о подготовке именно миссионеров и о ведении специфически миссионерской работы при этом теряется в сиянии столь ослепительной картины.И даже более скромное понимание цели миссии может дезориентировать и помешать как подбору частных и адекватных ситуации средств, так и честному анализу того, в верном ли направлении движется миссионер.Высшая задача миссионера общеизвестна: обратить людей в Православие. Но высшее не означает единственное. Бывают тактические победы и небольшие радости. Например — если у твоего собеседника просто ожили глаза. Если он перестал бояться Православия. Если он сократил число своих антицерковных предрассудков.