Затем Софар, третий друг, уже прямо обвиняет Иова в том, что он, по–видимому, грешник и поэтому вполне заслуженно несет свое наказание (Иов. 11). На что Иов ему отвечает, что они, конечно, люди весьма мудрые, но если вся их мудрость заключается в том, что они не смогли найти ни одного слова сострадания его положению, а только убеждают его, что так ему и надо, что он должен осознать свой грех и покаяться в нем, обвиняя его таким образом во лжи, то лучше бы они не назывались мудрецами. Иов начинает требовать суда Божия, обращается уже к Самому Богу с требованием суда, чтобы Господь открыл ему, почему так происходит (Иов. 13: 22–24).

Друзья снова по очереди обращаются к Иову. Поскольку Иов с ними не согласился, они начинают убеждать его признать себя грешным. Одним из его грехов, с их точки зрения, является высокомерие, с которым он говорит о себе; самонадеянность, с которой он рассуждает о своей праведности; дерзость, с которой он берется судить о делах Божиих на земле. Друзья указывают ему: неужели он думает, что если он сейчас умрет на этой куче пепла и навоза, то земля без него опустеет, случится мировая катастрофа? С какой стати он устраивает трагедию из своего страдания? «[О ты], раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?» (Иов. 18: 4). У Бога и без него дел много. Пути Промысла Божьего непостижимы, но все‑таки они твердо убеждены, что суд Божий совершается здесь, на земле, всегда, в любых условиях и поэтому, если с Иовом такое произошло, значит, он грешен.

В конце третьего цикла бесед друзья начинают уже конкретно перечислять, в каких грехах он, наверное, виноват: он притеснял вдовиц, обижал сирот, отказывал в хлебе голодным. При этом Елифаз высказывает следующую мысль: «Разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности? Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?» (Иов. 22: 2–4).

В ответ Иов подтверждает, что пути Божии неисповедимы, что никто не чист перед Богом, что даже в ангелах Своих Бог усматривает недостатки, но все‑таки ему кажется, что мера возможного греха его не соответствует той мере страданий, той мере наказаний, которую он несет. И более того, Иов вопиет к Богу и молит о помиловании и ослаблении страдания, даже если он и грешен. Потому что завтра его не будет и никто не вспомнит, кто он и каков был. Но при этом решительно не соглашается признаваться в тех грехах, в которых его обвиняют друзья: «не укорит меня сердце мое во все дни мои» (Иов. 27: 6).

Судя по тому что во время этого третьего цикла бесед Софар уже ничего не говорит, собеседование зашло в тупик, каждый остался при своем, аргументы исчерпаны.

Получается, друзья в итоге пришли к выводу, что из случившегося с Иовом и его поведения следует, что на самом деле он был прежде тайным грешником, но благополучные обстоятельства жизни не давали возможности этому проявиться. Как богач в евангельской притче. Он всю жизнь праздновал, и все у него было хорошо, и только потом выяснилось, что он нехороший человек. Но ведь в начале книги то же самое говорил об Иове сатана. Выходит, что суждение по внешности легко оборачивается сатанинской клеветой. Иов ее признать не может.

Правда, святитель Иоанн Златоуст из молчания Софара заключает, что Иов победил в споре, доказав свою правоту, после чего сделал поучение на пользу друзьям [см. 29, т. 6, c. 668]. В конце Иов снова убеждает друзей в своей невиновности, перечисляя достаточно подробно свои добродетели.

Нужно сказать, что 31–ю главу Книги Иова полезно почитать, чтобы посмотреть, каковы были ветхозаветные праведники – праведники до благодати, и себя сравнить: таковы ли мы, христиане?И наконец, он вновь высказывает желание, чтобы не из уст своих друзей слушать обвинения, но чтобы Бог Сам рассмотрел его дело. И в качестве доказательства искренности он выражает готовность понести проклятие, если ему действительно будут предъявлены какие‑то серьезные обвинения (Иов. 31: 8, 22, 40).То, что друзья не смогут договориться, разговор зайдет в тупик горестного недоумения, можно было заподозрить с самого начала.Беда в том, что главная проблема Иова совсем не в том, в чем пытаются его утешить друзья. Они представляют, что главная его беда – это болезнь и все прочие внешние обстоятельства. Но диалог Иова с женой показал, что сами по себе эти несчастья он переносил мужественно, что его тяготит нечто другое. Иов не спрашивает: где мои дети, где мои верблюды, где мое здоровье? Его волнует другое: «Я, который взывал к Богу, и которому Он отвечал», –говорит он, – теперь стал посмешищем, и не могу объяснить почему, я брошен Богом, оставлен. Был другом Богу, а теперь неизвестно что и не могу объяснить, что я сделал.То есть Иова мучает то, что он не имеет ответа от Бога, а они его пытаются утешать в том, что он бедный и больной. Его скорбь вообще никак ему не понятна, и потому так мучительны для него «утешения» окружающих. Для них все просто – он лишился имущества, надо помочь ему перетерпеть это и придумать, как вернуть все обратно. Им непонятно, почему он так остро реагирует на совершенно очевидные вещи, когда очевидный выход – смириться, покаяться и принять все как есть, и тогда, несомненно, милосердый Бог поможет. А Иов почему‑то в упор его не видит. Они знают, что Иов не глупее их, и почему он не может такую простую вещь понять. Если бы они только молчали, говорит он, это было бы вменено им в мудрость.Он разделяет полностью их соображения, он согласен, что праведность Богом вознаграждается, а грехи наказываются. Ему это самому понятно, так и было. Ему непонятно, что поменялось. Со стороны Иова ведь ничего не менялось, а Бог вдруг резко повел себя по–другому. Богооставленность – вот источник боли Иова, вот почему он так скорбно взывает. Но друзья слышат только его резкость, особенно когда он начинает говорить о Боге и, как им кажется, в чем‑то Его обвинять. Тем самым, не видя и не понимая, в чем именно проблема Иова, друзья только усиливают его страдания.