Не будем отступать, если мы не «видим в этом толка», если таинства «ничего не говорят нам». Не литургия должна приспособиться к нам, а мы  —  к литургии. Она рассчитана на зрелых, на духовно взрослых людей. Быть может, это мы не созрели, это мы еще плохо слышим. Наверное, мы вправе сказать, что, совершая таинства, «облекаемся во Христа» (см. Рим 13, 14). Как всякое «переодевание», это  —  действие; более того, это похоже на игру; но только так мы соучаствуем в реальности, которая здесь, на земле, выражает себя в символах и ритуальных жестах.

Если мы преданно, щедро и терпеливо будем следовать тем символам, какие дает нам Церковь, чтобы выразить любовь, рано или поздно придут более спонтанные признаки этой добродетели. Но не они определяют, насколько пенно наше участие в литургии; как раз наоборот. «Спонтанные проявления» любви всегда двузначны, обряд однозначен. Именно он, обряд, взращивает нового человека,  ~39~ зародившегося в нас; и наша верность обряду дает нам надежду на то, что наши «спонтанные проявления» станут выражать именно любовь, а не что иное. Теперь мы можем обратиться к другим блаженствам, тесно связанным с любовью.

~40~

Глава VII. Блаженны плачущие, ибо они утешатся

Первые два блаженства, о которых мы говорили, создают некую пустоту. Когда мы отказываемся от властности и своеволия, другие побуждения могут вступить в игру; но отказ этот, сам по себе, даст лишь величину отрицательную. Остаться при ней опасно. И остальные блаженства, предупреждая нас об опасности, учат, чем ее заполнить.

Блаженство плачущих предостерегает нас против дурной отрешенности, как бы говорящей: «У меня ничего нет, я ничего не могу, но что с того? Мне это безразлично?» Тот, кому безразлично, не заплачет, а потому не обретет блаженства. Оно обещано именно тем, кто не только тих и беззащитен, но и доступен страданию. Это исключает для христианина какую бы то ни было «эмоциональную тупость».

Нельзя забывать, что без чувств нет человека. Некоторые виды духовности отвергают естественные человеческие реакции и, по-видимому, предпочитают какое-то каменное нечувствие. Но пророчество Иезекииля твердо говорит нам: «... и возьму из плоти вашей сердце каменное и дам вам сердце плотяное». Жестокосердие, глухота чувств  —  один из плодов ~41~ грехопадения. Искупая первородный грех, мы чувствуем не меньше, а больше.Конечно, это не значит, что мы должны потакать любой своей эмоции. Определенная дисциплина и в чувствах, и в их выражении  —  весьма желательна. Полезно обуздывать чувства, но не уничтожать их.Разберемся в том, чем дурны иногда наши чувства. Тогда мы яснее увидим, что делать с ними на христианском пути.Обычнее всего  —  несоразмерность, неадекватность наших реакций, инфантильные чувства «по пустякам», которые лишь косвенно соответствуют обстоятельствам. Что бы ни означало блаженство плачущих, оно, по меньшей мере, говорит о настоящем страдании, об «адекватной эмоциональной реакции». Это надо помнить. Но средство против неадекватных чувств  —  не бесчувствие, и не фальшивая бодрость, а чувства, сообразные здравому разуму.Часто мы понимаем неправильно призыв Апостола Павла «всегда радуйтесь» (Флп 4,4). Христианин не вправе радоваться любой ценой. Как бы мы ни толковали Апостольские слова, они ни в коей мере не возбраняют страдания, ибо плачущие  —  блаженны. Блаженство плачущих должно поддерживать нас, когда мы несчастливы, и защитить нас от покровительственных советов «бодриться». Тот же самый Апостол сказал не «подбодрите плачущих», а «плачьте с плачущими» (Рим 12,15).~42~Не вредно подумать о том, что же такое христианская радость. Утешая страдающих, мы часто объясняем им, что вера велит страдать меньше. Может быть, нам просто легче самим, когда наш подопечный спокоен? Ведь плачущие очень тяжелы, они мешают нам, раздражают. Больные, страдающие, умирающие нарушают один из самых строгих запретов нашего общества. Что, если напоминания о «христианской радости»  —  лишь благочестивых вариант этого запрета?