Однако, не думай, что это доказывает необходимость соблюдения Моисеева закона согласно букве, раз ученики Иисуса до того времени его соблюдали; ибо Тот, Кто, пострадав за людей, сделался за нас проклятием, до того, как пострадал, не искупил нас от проклятия закона (ср. Гал. 3, 13). Но если и Павел подобающим образом стал для Иудеев Иудеем, чтобы приобрести Иудеев (ср. 1 Кор. 9, 20), то что нелепого, если апостолы, чья жизнь проходила среди Иудеев, хотя и понимали духовное [содержание] закона (τά πνευματικά του νόμου), проявляли снисходительность (χρησθαι τη συμπεριφορά), как и Павел, который обрезал Тимофея (ср. Деян. 16, 3) и совершил жертву согласно некоему обету, предусмотренному законом (ср. Деян. 18, 18; 21, 23–24), как написано в «Деяниях апостолов»? Между тем, те, у кого не было ничего, чтобы обвинить учеников Иисуса в связи с заповедью Божией, а только в связи с одним преданием старцев, выглядят [людьми], весьма склонными к придиркам. И особенно проявляется, насколько они придирчивы, в том, что они выдвигают это обвинение в присутствии тех самых [людей], которые были исцелены от болезней, по видимости — против учеников, а на самом деле — решив оклеветать Учителя. Ибо существовало предание старцев, что мыть [руки] необходимо для благочестия. Они ведь думали, что грязными и нечистыми являются руки у тех, кто не помыл [их] перед тем, как есть хлеб, а чистыми и освященными — у тех, кто ополоснул их водой, не в символическом смысле (ού συμβολικως), <но> согласно букве Моисеева закона. Мы же в согласии не с преданием их старцев, а со здравым разумом, когда собираемся съесть три хлеба, которые просим у Иисуса, желающего быть нам другом (ср. Лк. 11, 5), постараемся сделать чистыми собственные действия и таким образом вымыть руки [наших] душ; ибо нельзя брать долю от этих хлебов нечистыми и неумытыми (ср. Мк. 7, 2), грязными руками.

9. Иисус же порицает их не в связи с преданием старцев Иудейских, а в связи с двумя важнейшими заповедями Божиими, одна из которых — это пятая[448] из десяти заповедей, гласящая: «Почитай отца твоего и мать <…>, чтобы тебе было хорошо и чтобы долгими были дни твои на земле <…>, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Исх. 20, 12); другая же записана в [книге] Левит следующим образом: «Если человек злословит отца своего и[449] мать свою, да будет предан смерти: отца своего или мать свою он злословил, повинен будет» (Лев. 20, 9). Но поскольку мы хотим рассмотреть то изречение, которое привел Матфей, то есть: «злословящий отца или мать, смертью да умрет» (Мф. 15, 4), то подумай, не позаимствовано ли оно, возможно, из того места, где написано: «Кто ударит отца своего или мать свою, смертью да умрет[450]», — и: «злословящий отца своего или мать свою, смертью да умрет[451]» (Исх. 21, 15–16[452]). Таковы изречения закона, касающиеся этих двух заповедей. Матфей же изложил их частично, в усеченном виде и другими словами.

Надо понять, за что Спаситель порицает фарисеев и книжников из Иерусалима, говоря, что они преступили заповедьБожиюради своего предания (ср. Мф. 15, 3). Ведь Бог сказал: «Почитай отца твоего и мать твою» (Исх. 20, 12), наставляя родившегося от них оказывать должное почтение родителям. Частью этого почитания родителей было принимать участие в их житейских потребностях, касающихся питания, одежды и чего‑либо еще, чем можно угодить своим родителям. Фарисеи же и книжники придумали следующее противоречащее закону предание, недостаточно отчетливо упомянутое в Евангелии (ср. Мф. 15, 5–6), о чем мы сами не догадались бы, если бы один еврей (των Εβραίων τις)[453] не передал нам следующие [сведения], относящиеся к этому месту: иногда, утверждает он, ростовщики, столкнувшись со своенравными должниками, способными, но не желавшими отдавать долг, жертвовали задолженное на счет бедных, в пользу которых каждый, кто хотел принять в них участие, по мере возможности бросал [деньги] в сокровищницу. Стало быть, иногда они говорили должникам на своем языке: «То, что ты мне должен, — «корбан» (то есть «дар»). Ибо я пожертвовал это бедным в счет благочестия перед Богом». Тогда должник, как задолжавший уже не людям, а Богу и благочестию перед Ним, как бы принуждался отдать долг, даже не желая этого, но уже не ростовщику, а Богу, в пользу бедняков и от имени ростовщика. И вот то, что ростовщик делал с должником, это же некоторые сыновья порой [делали] с родителями и говорили им: «чем бы вы от меня не пользовались, отец или мать (ср. Мф. 15, 5), знайте, это вы берете из «корбана», со счета бедняков, посвященных Богу». Тогда родители, слыша, что даруемое им — это «корбан», посвященный Богу, уже не желали брать [его] у сыновей, даже если очень нуждались в [самом] необходимом. Старейшины же проповедовали людям из народа следующее предание — будто, если кто скажет отцу или матери, что даруемое кому‑либо из них — это «корбан» и дар (ср. Мф. 15, 5; Мк. 7, 11), то он больше не должник перед отцом и матерью в том, что касается предоставления жизненно необходимых [благ].

Вот это предание и порицает Спаситель как неправильное и противоречащее заповеди Божией. Ибо если Бог говорит: «Почитай отца и мать»; предание же гласило: не должен почитать отца и мать своими дарами тот, кто посвятил Богу в качестве «корбана» то, что [иначе] было бы отдано родителям, — то ясно, что заповедь Божия о почитании родителей отменена преданием (ср. Мф. 15, 6) фарисеев и книжников, гласящим, что однажды посвятивший Богу то, что получили бы родители, более не должен почитать отца и мать. А учили этому фарисеи, будучи сребролюбивы, чтобы, ссылаясь на бедных, забрать и предназначенное в дар чьим‑нибудь родителям[454]. Причем Евангелие свидетельствует об их сребролюбии, говоря: «Слышали все это фарисеи, которые были сребролюбивы, и смеялись над Ним» (Лк. 16, 14).

Стало быть, если кто‑нибудь из тех, кого у нас называют старейшинами (πρεσβυτέρων)[455], или вообще любых предводителей народа предпочитает от имени общины отдать [деньги] беднякам, а не близким внесших пожертвование, то, — если те нуждаются в необходимом, а пожертвовавшие не могут делать и то, и дру- гое[456], — его можно справедливо назвать братом фарисеев, отменивших Слово Божие ради предания, и лицемеров, обличаемых Спасителем (ср. Мф. 15, 6–7). Причем не только это [место] сурово отвращает нас от желания брать что‑либо со счета бедных и рассматривать чужое благочестие как прибыток (ср. 1 Тим. 6, 5), но и то, что написано о предателе Иуде, который по видимости заботился о бедных и в негодовании говорил: «Можно было бы продать это миро <…> за триста динариев и раздать нищим» (Мк. 14, 5; ср. Ин. 12, 5), — а на самом деле «был вор и, имея [при себе] ящик [для денег], похищал, что туда опускали» (Ин. 12, 6).

Стало быть, и сейчас, если кто, держа церковный ящик [для денег], говорит, как и Иуда, о бедняках, но похищает, что туда опускают, он, пожалуй, избирает для себя самого участь, [общую] с Иудой, делавшим то же самое (τήν μερίδα έαυτω τιθείη μετά του ταύτα πράξαντος Ιούδα). Из‑за того, что это [зло], подобно гангрене, нашло себе пищу в его душе, диавол вложил в сердце его предать Спасителя (ср. Ин. 13, 2) и впоследствии, когда он был ради этого поражен раскаленной стрелой (ср. Еф. 6, 16), войдя в его душу, сам заполнил его (ср. Лк. 22, 3; Ин. 13, 27). И, может быть, когда апостол говорит: «Корень всех зол есть сребролюбие» (1 Тим. 6, 10), он говорит [так] из‑за сребролюбия Иуды, которое есть корень всех зол, [направленных] против Иисуса.

10. Но вернемся к предшествующим [цитатам], в которых Спаситель сокращенно изложил две из заповедей закона, одну — из десяти заповедей в Исходе, другую — из [книги] Левит или какой‑либо другой из [книг] Пятикнижия. Теперь, когда мы объяснили, каким образом те, кто говорит: «может и не почтить отца или мать свою, кто скажет отцу или матери своей: дар [Богу] то, чем бы ты от меня пользовался» (ср. Мф. 15, 5–6), — отменили Слово Божие, гласящее: «Почитай отца твоего и мать твою» (Исх. 20, 12), — кто‑нибудь, пожалуй, поставит вопрос: насколько уместно [здесь изречение] «злословящий отца или мать, смертью да умрет» (Мф. 15, 4)? В самом деле, пусть тот, кто пожертвовал предназначенное для почитания отца и матери в так называемый «корбан», не почитает отца и мать, но каким образом предание фарисеев отменяет и [заповедь], гласящую: «злословящий отца или мать, смертью да умрет»? Но, возможно, «кто скажет отцу или матери: дар [Богу] то, чем бы ты от меня пользовался», все равно что наносит отцу или матери оскорбление, словно бы называя родителей, берущих пожертвованный в «корбан» [дар] у того, кто его пожертвовал, расхитителями святилищ. Итак, Иудеи согласно закону наказывают сыновей, говорящих отцу или матери: «дар [Богу] то, чем бы ты от меня пользовался», как злословящих отца или мать; вы[457] же одним вашим преданием отменили две заповеди Божии. После чего вы не стыдитесь порицать Моих учеников, не нарушивших ни одной заповеди, — ибо они поступают по всем заповедям Его и уставам беспорочно (ср. Лк. 1, 6) - нарушают же одно предание старейшин, при этом опасаясь, как бы не нарушить заповедь Божию (εύλαβεία τοΰ μή παραβηναι έντολήν θεού)[458]. Если бы и у вас было это намерение, вы соблюли бы и заповедь о почитании отца и матери, и [другую заповедь], гласящую: «злословящий отца или мать, смертью да умрет», а противоречащее этим заповедям предание старейшин не соблюдали бы.

11. После этого, желая все предания старейшин, [существовавшие] у Иудеев, подвергнуть порицанию при помощи пророческих высказываний, Он привел изречение из Исаии, точные слова которого таковы: «Исказал Господь: приближается ко Мне народ сей устами своими» (Ис. 29, 13; ср. Мф. 15, 8–9) и так далее. А мы уже сказали прежде, что Матфей записал пророческое [изречение] не теми же самыми словами[459].И будут вам все эти слова, как слова запечатанной книги <…>, которую подают человеку, умеющему читать, говоря: "прочитай ее"; и скажет: "не могу прочесть, ибо она запечатана". И дадут книгу не умеющему читать, и скажут: "прочитай ее"; и он скажет: "я не умею читать ". И сказал Господь: приближается ко Мне народ сей» и так далее вплоть до [слов] «горе в тайне совет творящим и будут во тьме дела их» (Ис. 29, 9–13. 15).Итак, исследуя вышеупомянутое изречение, [использованное] в Евангелии, я привел несколько [строк] до него и несколько после него, чтобы показать, каким образом Слово грозит смежить очи тем из народа, кто обезумел, опьянел и напоен духом усыпления, грозит также смежить [очи] пророкам их и князьям их, которые заявляют, что видят сокровенное (ср. Ис. 29, 9–10). Это‑то, я думаю, и случилось в этом народе после явления Спасителя; ибо все изречения всех Писаний, включая Исаию, стали для них «как слова запечатанной книги» (Ис. 29, 11). «Запечатанной» сказано [о книге], как бы закрытой ввиду неясности и не открывшейся благодаря ясности [своего смысла]. Она одинаково неясна и тем, кто изначально не может ее прочесть, так как не умеет читать, и тем, кто заявляет, что умеет читать, но не понимает смысла того, что написано. Стало быть, [Слово] правильно добавляет к этому, что, когда взбеснуется против Него народ, ослабевший и обезумевший от грехов, — из‑за них он и [восстанет] против Него, опьянев (κραιπαλήσει κατ' αύτου) от духа усыпления, которым напоит [его] Господь, смежающий очи их, ибо они недостойны видеть, а также [очи] пророков их и князей их, что заявляют, будто видят сокровенное в тайнах Божественных Писаний (ср. Ис. 29, 9–10), — и когда смежатся очи их, тогда пророческие изречения будут для них запечатаны и сокрыты — что и претерпел народ тех, кто не верит в Иисуса как в Христа. Когда же пророчества становятся для них «как слова запечатанной книги» (Ис. 29, 11), не только для не умеющих читать, но и для тех, кто заявляет, будто умеет, тогда, по словам Господа, народ Иудеев приближается к Богу только устами (τω στόματι)[460]; и Он говорит, что [народ] почитает Его устами (τοις χείλεσι)[461], потому что сердце их из‑за неверия в Иисуса далеко от Господа (ср. Ис. 29, 13).И в особенности теперь, с тех пор как они отвергли Спасителя нашего, Бог мог бы сказать о них: напрасно почитают Меня; ибо изучают они уже не заповеди Бога, но [заповеди] человеков, и не учения, [происходящие] от премудрости духа, а человеческие (ср. Ис. 29, 13). Вследствие чего, когда с ними случилось это, Бог изменил народ Иудеев и погубил премудрость тех премудрых, что были у них, — ибо у них более нет премудрости, как и пророчества, — но и разум разумных народа Бог где‑то похоронил (κατορώρυχέ που) и сокрыл (ср. Ис. 29, 14), и он уже не блистателен и не знаменит. Поэтому, даже когда кажется, что они творят некий совет глубоко, творя его не ради Господа (ср. Ис. 29, 15), они признаются несчастными (ταλανίζονται); даже когда они возвещают сокровенное [содержание] совета Божиего, они лгут, поскольку дела их — [дела] не света <и дня>, но тьмы и ночи. Мы решили вкратце изложить это пророчество и в некоторой степени — его объяснение, так как о нем упомянул Матфей. Упомянул [о нем] и Марк (ср. Мк. 7, 6), из которого мы не без пользы приведем следующее место о прегрешении против старейшин, полагавших правильным, чтобы Иудеи мыли руки, когда едят хлеб: «Ибо фарисеи и все Иудеи, держась предания старцев, не едят, если не умоют тщательно рук; и, [придя] с торга, не едят, если не омоются; есть и кое‑что другое, чего они приняли держаться — омовения чаш, кружек, котлов и скамей (κλινών)[462]» (Мк. 7, 3–4).12. «И, призвав народ, сказал им: слушайте и разумейте!» и так далее (Мф. 15, 10 сл.).Этими [словами] Спаситель ясно учит нас, когда мы читаем в Левите (ср. Лев. 11) и Второзаконии (ср. Втор. 14) [предписания] о чистой и нечистой пище, в нарушении которых нас обвиняют Иудеи по плоти (οί σωματικοί Ιουδαίοι) (ср. 1 Кор. 10, 18) и эбиониты[463], мало отличающиеся от них, не думать, будто целью Писания является общедоступный смысл этих [предписаний] (τον πρόχειρον περί τούτων νουν). Ибо если «не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что исходит[464]из уст» (Мф. 15, 11), и в особенности раз Спаситель говорил это и в [Евангелии] от Марка, «очищая всякую пищу» (Мк. 7, 19), ясно, что мы не оскверняемся, когда едим то, что Иудеи, желающие служить букве закона, называют нечистым, оскверняемся же тогда, когда говорим, что придется, да обсуждаем, что не следует, что и является для нас источником грехов, в то время как должно, чтобы уста наши были связаны чувством (ср. Притч. 15, 7), и мы сделали для того, что говорим, вес и меру (ср. Сир. 28, 25[465]). И, конечно, закону Божиему подобает запретить то, что [исходит] от порока, и предписать то, что согласно с добродетелью, а те [вещи], что безразличны по своей сути (τα δε τω ΐδίω λόγω άδιάφορα)[466], — их оставить как есть (έαν έπί χώρας), [так как] в зависимости от свободного выбора и [состояния] разума в нас (δια την προαίρεσιν καί τον έν ήμίν λόγον) они могут как делаться дурными, если совершаются во грехе, так и становиться хорошими, если исполняются праведным образом. Кто тщательно обдумает это, увидит, что возможно согрешить и в тех [вещах], которые считаются благом, если взяться за них дурно и под влиянием страсти; а то, что называют нечистым, если используется нами в согласии с разумом, может рассматриваться как чистое. Подобно тому, как грешащему Иудею обрезание вменится в необрезание, праведнику же из язычников необрезание — в обрезание (ср. Рим. 2, 25–26), так и то, что считают чистым, будет сочтено нечистым для того, кто пользуется им недолжным образом, в недолжное время, в недолжной мере и по недолжным основаниям; тогда как все то, что называют нечистым, становится чистым для чистых, а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, поскольку осквернены и ум их, и совесть (ср. Тит 1, 15). Будучи осквернены, они пятнают все, чего касаются, как, с другой стороны, чистый ум и чистая совесть, напротив, все делают чистым, даже если [что] кажется нечистым; ведь не от невоздержности и не от любви к удовольствиям, да и без влекущих в противоположные стороны сомнений (ούδέ μετά διακρίσεως περιελκούσης εις έκάτερα) праведники употребляют пищу и питье, помня [слова]: «едите ли, пьете ли, или иное что делаете, <.> делайте во славуБожию» (1 Кор. 10, 31).Если же надо описать нечистую пищу согласно Евангелию, скажем, что такой является та, что доставляется жадностью, сберегается скупостью, принимается от любви к удовольствиям, от того, что чрево удостаивается обожествления (ср. Флп. 3, 19) всякий раз, когда оно и вожделения, согласные с ним, а не разум, управляют нашей душой. Но и если бы, зная, что некоторая [пища] использовалась демонами, или хоть и не зная, но подозревая и сомневаясь на сей счет, мы употребили такую [пищу], то употребили бы ее не «во славу Божию» (1 Кор. 10, 31) и не во имя Христа, ведь того, кто ест, осуждает не только убеждение, что [пища] является идоложертвенной, но и сомнение на сей счет. Ибо, согласно апостолу, «сомневающийся, если ест, осуждается, потому что не по вере; а все, что не по вере, грех» (Рим. 14, 23). «По вере» же ест тот, кто уверен, что то, что он ест, не было принесено в жертву в капищах, что оно не является удавлениной или кровью (ср. Деян. 15, 20. 29; 21, 25), а «не по вере» — тот, кто в чем‑либо из этого сомневается; и тот, кто знает, что эта [пища] была принесена в жертву демонам и тем не менее употребляет [ее] с нечистой мыслью о демонах, причастных жертвоприношению, оказывается в общении с демонами (ср. 1 Кор. 10, 20). И, однако, апостол, зная, что не природа пищи является причиной вреда для употребляющего [ее] или пользы для воздерживающегося, но [его] мнения и присущий [ему] разум, сказал: «Пища не приближает[467] нас к Богу: ибо если мы едим, ничего не приобретаем; если не едим, ничего не теряем» (1 Кор. 8, 8). И поскольку он знал, что те, которые более возвышенно понимают, что такое чистое и нечистое согласно закону, не делают различий при употреблении пищи, отвергнув различение, касающееся чистого и нечистого, и суеверие, которое, на мой взгляд, есть в этом различении (καΐ δεισιδαιμονίας οίμαι έν διαφόροις), и поэтому осуждаются Иудеями как беззаконники, потому он и сказал где‑то: «Итак, никто да не осуждает вас за пищу или питие» (Кол. 2, 16) и так далее, наставляя нас, что то, что согласно с буквою [закона], есть тень, скрытый же за этим истинный смысл закона (τά δ' άληθη του νόμου έναποκείμενα τούτοις νοήματα) - это будущие блага, благодаря которым можно обнаружить, какая духовная пища души чистая и какая — нечистая, наносящая вред тому, кто питается ею, лживыми и враждебными словами: «Ибо закон имел[468] тень будущих благ» (Евр. 10, 1)[469].