74. «Почи Бог от всех дел, яже начат творити» (Быт. 2 3), — но после исполнения того, что создано в Слове и Духе. Равным же образом и богоподобный ум почивает от всех дел своих, которые он вначале стал творить в соисполнение мира умственного по свойствам своим, но после достаточного рассмотрения и как бы воспроизведения в Слове Божием и животворящем Духе всего мира в совокупности с теми умственными предметами, какие в нем есть, и после восхождения от этих последних снова в Слове и Духе к так называемому у некоторых «послеестественному» (met¦ t¦ fusik£) [266] и возвышения в простые и самостоятельные таинственные зрелища богословия. Ибо тогда среди отдохновения он наслаждается наибольшим покоем и миром в умозрительной истине и обоживается во свете знания и причастии животворящего Духа во Христе Иисусе Господе нашем.

75. Как Бог, почивши, почил не от всех Своих дел, но только от тех, какие Он начал творить (Быт. 1, 3), — не почил Он однако от дел безначальных и несозданных и как бы сродных Ему, — так одинаково богоподражательно и ум, прошедши и испытав всю видимую тварь при помощи божественного Слова и животворящего Духа и проникнув сквозь {С. 77} нее, вовсе не почивает от дел сродных ему и всего менее от тех, которые не имеют ни начала, ни конца, но он почивает от дел видимых, начинающихся и оканчивающихся. Вследствие этого, тогда как телесный отдых у окончившего труд наступает вслед за неподвижностию, нечто противоположное бывает следствием устроения ума. Ибо если бы он не стал приснодвижным от животворящего беспрерывного дыхания Духа в познавательном взирании на видимое, то он даже не знал бы, существует ли духовный покой, приснодвижно единовидно существующий только вокруг Бога и обоживающий причастника своего среди невыразимого и несказанного отдохновения во Христе.

76. «Не скор буди, — говорит Соломон, — износити слово пред лицем Господним: яко Бог на небеси горе, ты же на земли долу» (Еккл. 5, 1 и след.) Так он очень ясно и метко определяет и уясняет, какое бывает «время молчания» (Еккл. 3, 7). Ибо он говорит прямо: так как ты находишься долу на земле пред лицем Господа, сущего на небесах горе, и удостоился такой благодати, что, дольний, ты можешь «мыслить» и обозревать «горнее» [267] и, устремляясь мысленно, стоять пред лицем Господа, «то не скор буди износити слово», ибо [это] «время молчания» (Еккл. 3, 7). Не желай этого [268], находясь духовно под влиянием истины и единовидно и боговидно. Ибо это и значит быть пред лицем Господа, когда многое, находящееся вокруг Бога, ум единовидно созерцает в простом и единственном устремлении к Богу. Итак, испытывая это и становясь пред лицем Господа, не спеши произносить слово, или, в таком случае, ты добровольно невежественным образом поспешишь низойти и спуститься. Или же объясняющие смысл этого речения могли бы выразиться и так. Человеческая природа была некогда неповрежденною и вследствие этого, по справедливости, была удалена от бедствий, близка к Богу, созерцала Бога и наслаждалась с веселием красоты лица Его в праотце Адаме, с удивлением [испытывая] невещественное, духовное, небесное, нетленное наслаждение.

78}ения — и [это] вполне справедливо, так как он был создан «по образу Божию» (Быт. 1, 27). Но, говоря вкратце, повсюду [269] вокруг нас были эти блага от Бога. Злому же демону, враждующему из–за нашего благого жребия и славы, уязвленному завистию, это было невыносимо. Из чего это видно? Много раз уже этот всегубитель оказывался обольстителем, преувеличивая предмет наших надежд благословными с виду советами, возбуждая пожелание более высокого обожения, нежели то, какое мы имели, и он был первый виновник порока, оклеветавший правоту заповеди Божией (Быт. 3, 4—5). Итак, с тех пор как мы бедственным образом испытали пагубу обмана, стали вдали от Бога и божественного наслаждения (Быт. 3, 23—24), отпали жалким образом от единовидной умной духовной жизни и возможности созерцания лица Божия и славы, осиявающей нас при изменении от луча божественной красоты, — и мы оказались, к сожалению, разделенными и разодранными как бы на множество частей, находя, как не следовало, удовлетворение в различных видах и разнообразии жизни, так что вместо единого Триипостасного Божества мы чтим и многих богов и притом отделенных расстояниями, следовательно, не богов на самом деле, а лукавых демонов, растлительных и враждебных; мы погубили истинное единое, единственную жизнь и строй ее и разодрались на множество различных частей, и наша умственная сила и напряжение, или скорее, ближе сказать, устремление горе, исчезли не без причины, мы дошли до «глубины зла» (Притч. 18, 3), вовсе неизмеримого, и неразумно предпочли мыслить низменное [270], мы, образы Божии (Быт. 1, 27), достойные вышней и небесной жизни. Но так как наше положение не бесповоротное и действительно не непреклонное, то вполне возможно, и притом по уважительным причинам, подобно тому, как мы жалким образом поползнулись от той превеликой славы до самого низкого бесславия, так возвратиться снова, устремиться горе и снова увидеть всечестнейшее лице Божие, конечно не в такой близости как прежде, но в большем отдалении, и увидеть и ощутить и блеск красоты Его. Поэтому и божественнейший Моисей и весь сонм пророков, сколько их ни есть, и предшественники их, например, Авраам и подобные ему [современники], даже очень ясно видели [это], насколько это было возможно, и вполне насладились светом красоты лица Божия; и при этом, пораженные неприступною славою Его, одни окаявали (Ис. 6, 5) себя, {С. 79} другие считали и называли себя «землею» и «пеплом» (Быт. 18, 27), третьи оказывались не в силах даже открыть уста свои от преизбытка славы Того, кого они увидели. Тогда–то, конечно, они познавали «скудость речи» и «косность языка» (Исх. 4, 10) своего и со славою испытывали и очень много некоторых других блаженных чувств [271]. Поэтому, конечно, и боговещанный Давид, устремляясь к свету красоты лица Господня, в молитвенном вопле восклицает к Богу: «Когда приду и явлюся лицу Бога моего?» (Пс. 41, 3) — и где–то в другом месте, желая указать устроение души, в котором было усмотрено лице Господа, он говорит: «Вселятся правии с лицем Твоим» (Пс. 139, 14). Разумно же указывая, какую силу доставляет душе созерцание лица Божия, он говорит: «Отвратил еси лице Твое и бых смущен» (Пс. 29, 8). Если же вслед за отвращением лица Божия случается смущение, то, конечно, последствием присутствия и взирания Его бывает духовный мир для души, дар самый великий в такой степени, что за божественною любовию и радостью появляются действия Духа, должно ли называть их дарованиями или же плодами Его. И Давид показывает, что живущие свято и благочестиво ходят во свете лица Господня, говоря: «Господи, во свете лица Твоего пойдут и о имени Твоем возрадуются весь день» (Пс. 88, 16. 17), — разумеется тот духовный день, пока умное и неизреченное солнце рассеивает на внутреннего человека пречистые и животворящие лучи свои и чувство просвещается умом премирным. В это время всякая память души взъемлется от земли и переносится на небо, и человек, просвещаясь и увеселяясь светлостию лица Господня, радуется, ликует [272], поет, как естественно, [хвалебные песни], веселится в восторге, среди наслаждения и сердечного удовольствия, какое никто не может выразить. Поэтому он в другом месте молит Бога, говоря: «Не отврати лица Твоего от меня, и уподоблюся нисходящим в ров» (Пс. 142, 7). Ибо причина мрака — отвращение лица Господня, обращение же — причина всякого умственного света, а потому, конечно, и духовной радости, как и о себе он говорит: «Знаменася на мя свет лица Твоего», и прибавляет: «Дал еси веселие в сердце моем» (Пс. 4, 7—8). Опять свидетельствуя о том, что после просвещения от лица Господня ему самому ниспослан дар божественной благодати, и о том, {С. 80} какие именно люди стоят пред лицем Господа и молятся Ему, Давид говорит, что это только умственно богатые из людей Божиих (Пс. 44, 13). Ибо, конечно, святых и людей Божиих много, но чтобы вообще всем созерцать лице Божие и проводить ангельскую жизнь, когда они еще теперь живут на земле: до этого еще далеко. Ибо это удел одних только тех, которые признают, что Божеству должно служить с божественною мудростию и знанием и поклоняться «в истине и духе» (Ин. 4, 24). Такие именно и могут, по справедливости, называться богатыми из людей Божиих, будучи озарены тайнами многих созерцаний и имея своим «богатством глубину» великой божественной и духовной «мудрости и знания» (Рим. 11, 33), которое, по Павлу, свойственно далеко не всем (1 Кор. 8, 7). Поэтому, как сказано, и говорит чудный Давид к Богу: «Лицу Твоему помолятся богатии людстии» (Пс. 44, 13). Именно по этой причине славный Соломон, как исполненный более всех божественной мудрости [273], зная это лучше всех, говорит, поучая весьма разумно: «Не скор буди износити слово пред лицем Господним, яко Бог на небеси горе, ты же на земли долу» (Еккл. 5, 1). Когда по божественному дару ты стал бы пред лицем Господа в божественном и единовидном представлении себе, то есть когда созерцание ума взойдет горе, тогда «время молчания» (Еккл. 3, 7). Итак, не спеши произносить слово, хотя бы даже одно, необдуманно увлекаясь обычаем беседовать, потому что тогда не «время говорить» (Еккл. 3, 7). Ибо и ты, еще находясь на земле, становишься богом, ангелоподражательно созерцая лицо Бога небесного. Ибо и «ангели, — как сказал Спаситель, — выну видят лице нашего небесного Отца» (Мф. 18, 10). Поэтому также, когда слышишь, как в другом месте говорит Соломон: «Свет праведным выну» (Притч. 13, 9), — то ты, соображая, прими к сведению, что они его естественно ощущают от светолития лица Господня, видя ангеловидно по божественной благодати непрестанно лице Господа, из которого, как из источника, изливается свет. Ибо человек становится и бывает на земле тем же ангелом, чтобы не сказать богом. Без сомнения, ты возвращаешься к дару, соответствующему представлению о благодати Господней, становясь на земле низу — тем, что есть Бог горе, что достойно удивления. При этом ты не проникаешь в это чудо разумом, не переходишь его даже при помощи мысли и не движешь собственное суждение, как бы разделяясь умственно, но устремляешься единовидно и наподобие Бога взираешь безочесно и неподвижно простым и единственным взглядом и {С. 81} сверх того наслаждаешься самым ясным и неприступным светом, исходящим от лица Господня. Вот это, следовательно, высшее устроение ума к Богу, достойное соревнования для благоразумных, можно сказать, цвет умственной чистоты, желательное «единство веры» [274], совершаемое в общении с Духом, славный плод божественной и боготворящей мудрости, основа духовного мира, обиталище невообразимой радости, дверь любви Божией, отрасль просвещения, причина источания из сердца неистощимых вод Духа, истинно питание и наслаждение души прообразовательною манною; увеличение и преобразование души; начало божественных и невыразимых таинств и откровений, заключение из единой и первой истины, уничтожение каких бы то ни было помыслов, прекращение всех помышлений, господство над мышлением, исходная причина изумления, превысшее ума преобразование и изменение ума в простое, безграничное, беспредельное с какой бы то ни было стороны, необъятное, безвидное и безобразное, бескачественное, неразнообразное, бесколичественное, неосязательное и премирное и всецело новое устроение — в боговидное. Итак, ставши в такое устроение и обоживаемый как–либо по человеколюбию благодати, не спеши же каким бы то ни было образом по неведению произносить даже и одно слово пред лицем Господа (Еккл. 5, 1), потому что Ему единая и простая слава будет во веки.

77. Ум, желая созерцать духовное, превысшее его самого, если и в собственном сердце не находит содействия для этого при помощи божественной благодати, — видит недеятельное, непросвещенное и слитое. Поэтому он нуждается, по крайней мере, в более существенном удовлетворении, нежели его собственное, хотя по неведению и воображает, что он наслаждается, так как ему еще не случалось вкушать его; подобно тому как и тот, кто ест хлеб из ячменя, — хотя и очень много уступающий по вкусу настоящему хлебу, — однако по незнанию вкуса пшеничного хлеба, по–видимому, находит некоторое наслаждение.

78. После умственного единения сердца посредством благодати ум видит безошибочно при духовном свете и устремляется к собственному желанию, которое есть Бог, ставши совершенно вне чувства, очевидно бесцветным [275] и бескачественным, делаясь свободным от представлений себе того, что постижимо чувствами.

79. Ум, руководимый благодатию к созерцанию, поистине всегда питается духовною манною. Ибо, действительно, чувственная манна, которую {С. 82} вкушал Израиль, заключала в себе усладительную и замечательную силу питать тело. А что такое она была по существу, было неизвестно. Отсюда она и называлась манною, так как слово это обозначает незнакомое. Слово это значит: что это такое? И те, которые не знали сущности того, что они видели и ели, говорили в недоумении: «Что это такое?» (Исх. 16, 15). Так же и созерцающий все время приходит в исступление ума и говорит себе: «Что это такое, которое при созерцании увеселяет и, вкушаемое духовно, утучает ум, само же по себе переходит границы мышления как божественное и сверхъестественное, необыкновенным образом питающее и напояющее ум; оно не поддается устроению ума не только как непостижимое по существу, но и как бесконечное и безграничное».

80. Есть три вещи, свидетельствующие об истине, — мог бы сказать основательно и я сам: тварь, Писание и свидетельство в духе, ибо из видимых духовно Писания и твари созерцается единая простая истина и сложная из нее. И кто при помощи трех сказанных предметов последовательно достиг двух из них и стал на них, тот по благодати Христовой обрел непогрешительный путь, ибо от простой истины он достигает умственной «высоты и глубины», а также и беспредельной «широты» [276]. Вследствие этого, пришедши в состояние исступления, он в страхе поет. Из сложной же истины, сверх вышесказанного, он обретает и сердечный мир, и любовь, и радость. Поэтому он в изумлении поет с любовию. Но человек нуждается в большом временном расстоянии, в труде, выносливости, чтобы, отлагая некоторым образом чувства и расторгнув умом доступное им, стать на умопостигаемом, после чего воссиявает в душе созерцание истины. Конечно, я не говорю, что истина для изыскания самой себя для того, чтобы быть постигнутой, нуждается в таких средствах, как временное расстояние, или труд, или выносливость, но я сказал, что человек нуждается в этом; так как именно истина есть единое и простое, хотя при созерцании и показывается вдвойне и почти отовсюду громко зовет смотреть на себя, свидетельствуя сама о себе желающим. Человек же, будучи сложен, сопряжен с чувствами, подвержен переменам и изменению, по временам выходит каким–то образом из себя самого и, сам не зная как, становится против себя, вследствие мнительности поступая лукаво и недугуя неверием. И через эти три недостатка, то есть мнительность, лукавство и неверие, он жалким образом отпадает от истины, свидетельствуемой теми тремя до{С. 83}казательствами, то есть Писанием, тварью и духом. Поэтому он и нуждается для устранения страшной мнительности в прочем, о чем я сказал раньше: «чтобы, смирившись, ум мог уверовать в простое» и чтобы затем таким образом тотчас при помощи Писания и твари в духе он сразу ясно мог узнать не только самую простую истину, но и сложную из нее, и сверх этого также увидеть, что некогда разделяло его от созерцания в истине и — я мог бы прибавить — что удаляло его от наслаждения. Итак, первая истина есть единое и только одно простое по природе. За нею же следует и сложная из нее из–за нас сложных. И это есть крайний предел нашего ума и самый лучший предмет, к которому направляется всякая жизнь и подвижничество тех, которые руководствовались целию духа, чтобы ум в состоянии наготы, насколько можно, увидел и дивным образом насладился светом от первой и единственной истины и сложной из нее. А это не может произойти никогда иначе, как только через смирение и простоту в вере, через свидетельство Писания, твари и свидетельство в духе. Когда же ум, как бы в зеркале, увидит истину в трех своих способностях посредством свидетельства трех вышесказанных [вещей], тогда опять, как бы возвращаясь от этого [видения], он становится в себе самом гораздо смиреннее, проще и твердо верующим. И оттого он восходит, как говорится, радостною ногою к созерцанию истины, причем она светлее сияет в нем своими лучами. Обращаясь при помощи этого созерцания истины к себе самому, вследствие величия славы, которое он узрел в нем [созерцательно], он нисходит до большего смирения и простоты и поражается, объятый верою; и таким образом снова восходя как бы по какому–то божественному кругу и идя по нему путем смирения, простоты и веры, возвышаясь и видя истину и вводимый сиянием истины к большему смирению и становясь еще более простым в вере, ум не перестает совершать это течение, пока говорится «ныне» [277], в смирении, простоте и вере, благодаря свидетельству Писания и твари, созерцая в духе истину и снова возвращаясь туда, откуда он двинулся. И таким образом обоживаемый все время благодатию и осияваемый тем, что превыше ума, проводя жизнь, полную всякой радости во Христе Господе нашем, он как бы в предобручении вкушает наслаждения будущих вечных благ.81. Созерцательная жизнь при помощи следующих трех [средств] естественно становится цельною и безукоризненною — именно же: по{С. 84}средством веры, явного причастия Святого Духа и знания мудрости. Ибо созерцание, чтобы сказать определенно, есть познание умственного в постигаемом чувствами, иногда же и [познание] исключительно умственного, отделенного от чувства в людях, идущих к преуспеянию. Вследствие этого потребна и вера. «Аще» бо «не уверите, — говорит [пророк], — ниже имате разумети» (Ис. 7, 9). Также необходим и Дух, поскольку «Дух вся испытует, и глубины Божия» (1 Кор. 2, 10). Поэтому божественный Иов сказал: «Дыхание Вседержителево есть научающее мя» (Иов. 33, 4, ср. 32, 8). Затем естественным образом божественная деятельность Духа, конечно, вскипающая или, так сказать, живущая в сердце, и, следовательно, премирно оживляющая, несказанно привлекает к себе ум, собирая его, удерживает его от всякого парения и дает возможность с тишиною, с большим душевным наслаждением, утешением, а сверх того и с божественною любовию наиболее удобно видеть божественное и обращаться вокруг него, представлять себе Бога необычным и подобающим образом и одинаково радоваться о Нем с большими непреодолимыми влечениями [к Нему] и соответственным восторгом. Нуждается ум также в мудрости, как я сказал, потому что «мудрость, — как говорит Писание, — просветит лицо человека» (Еккл. 8, 1), просветит для легкого перехода от чувства к мышлению, для восхождения от постигаемого чувствами к умопостижимым и божественным зрелищам и для того, чтобы в умственном откровении узреть невыразимое; просветит для того, чтобы увидеть в ясном созерцании и единовидно представить себе пресущественного Бога. Воистину «блажен человек, его же аще накажеши Господи, и от закона Твоего научиши его» (Пс. 93, 12), потому что такой бывает действительно мудр, посредством вразумления приходя к вере и наставлением Духа поучаясь неизреченным тайнам Божиим. Действительно, великое дело есть человек мудрый, ходящий посредством веры в единении и сверхъестественном общении с Духом. И, в самом деле, есть три предмета, как говорится, непреодолимые: Бог, ангел и муж любомудрый. [Этот последний] странным образом тот же ангел на земле, во всяком случае созерцатель видимой твари, искренний таинник несозданных божественных путей или даже даров Божиих, если кто захочет так выразиться, ангелоподражательно уловляющий некоторым образом общим взглядом познание самого Бога, невидимого никаким образом. Таковым бывает, в общих чертах, мудрый верою во Святом Духе и таким образом он бывает блаженным. Впрочем, для меня было бы несомненно доста{С. 85}точно сказать то, что рассказывает в Евангелии Лука, именно о Господе Иисусе, чтобы быть свободным от заботы излагать значение и похвалы мудрости и благости. Ибо в одном месте Писания он говорит так: «Иисус преспеваше премудростию и возрастом, и благодатию» (Лк. 2, 52); и опять, что [отроча] «растяше и крепляшеся Духом, исполняяся премудрости» (Лук. 2, 52). Теперь же, имея намерение сказать яснее о предположенном, я предлагаю и то, что говорит священный Соломон к Богу: «Яже на небесех, кто исследи? Волю же Твою кто позна? Аще бы не Ты дал еси премудрость и послал еси Духа Святого Твоего от высоты. И тако исправишася стези сущих на земли, и яже Тебе угодна, научишася человецы, и премудростию Твоею спасошася» (Прем. Сол. 9, 16—19). Видишь ли, до какой великой силы доходит премудрость при участии Духа? и как далеко от спасения идет тот, кто не стяжал мудрости и Духа от Бога и даже не руководится мудрым и причастником Духа? Если подобное написано о Спасителе, в котором обитала «вся полнота» (Кол. 1, 19) Божества, то, последовательным образом, не трудно будет понять и вообще относительно всего рода человеческого во всей его совокупности, насколько необходима мудрость с содействием Духа и сколько силы и успеха получает духовный мудрец от любодушного Бога, по Его милости «исследуя небесное» [278] и доходя до познания «совета Всевышнего» [279] — удивительное дело, и однако это действительно так. Но так как мы изложили столько на этот раз о созерцательном, то следовало бы сказать и не замедлить изложить, хотя несколько, и о созерцании и отчасти направить и как бы напитать мышление расположенного слушателя. Ибо Бог решительно повелевает мыслящим [людям] как щедро уделять, конечно, низшим, так от высших с благоговением получать то, что доступно из божественного просвещения и умственных сокровищ, к людям же равного положения относиться общительно и не тщеславно и вести с ними беседы об умственных предметах и о Боге.86}женные к той божественной и боготворной двоякой любви, на которой «висят весь закон и пророки» (Мф. 22, 40), слаще которой для души нет решительно ничего другого, и в особенности тогда, когда она имеет свое происхождение непосредственно от созерцания и познания Бога и божественного, другими словами, от просвещающей благодати. Итак, кто считает хорошим и прекрасным делом намеренно взойти к Богу, чтобы соединиться с Ним, и действительно воспринять обожение, иначе сказать, спастись, — так как, по мнению боговещанных учителей, без обожения ума невозможно спастись человеку, — тот, при достижимом исполнении заповедей Господних, доходит до возможного созерцания сущего и являемого, причем он не имеет ни слепой деятельности как обособленной от созерцания, ни бездушного созерцания, каким оно, конечно, бывает без деятельности. Вследствие этого с мудростию сообразно разуму и смыслу с писанным священным знанием [280] он таким образом начинает, как говорится, при попутном ветре, правильно взирать на мир с разумением чувственнопостижимого по указанию бесконечно сильного и бесконечно мудрого Художника и последовательно доходит до бесконечного по силе и по всеобщему различию, насколько возможно для взгляда, и наслаждается и питает подобным образом ум втайне посредством тайного. И именно, с течением времени, поживши безмятежною жизнию в безмолвии, любомудрствуя одно только божественное посредством Писания и видимого мира, он действительно старается, насколько возможно более объединяющим взглядом увидеть духовно тварь согласно Писанию, и предзнаменования согласно истине. Когда это бывает, тогда ум при благоволении и действии поклоняемого Духа возводится к «видению и знанию священной истины», как говорит великий Дионисий [281], к священной ступени созерцания, собственно говоря второй, то есть к божественным зрелищам и мыслям, без покровов и образов. Вследствие этого, конечно, ум, как бы нагой устремляясь к нагим мыслям и выше всего ставя посредством собственной чистоты и стремления к Богу отпечатлевать в себе, как бы в каком–то самом ясном зеркале, божественные явления, испускающие свет превыше солнечного, будучи при действии благодати воспитан снова на пути доступными для него впечатлениями, доходит как бы до третьей ступени к тем очень многим блаженным зрелищам, и при этом единовиднее и сжато он удачным образом возводит божественные проявления от {С. 87} многих разновидностей к неизреченной любви неизменяемой и тайной единицы, преобразуясь со всем умственным чувством в огонь и сердечную боготворную непрестанную любовь к Богу, как созерцающий под руководством истины и внушения просвещающего Духа. И опять, по великому Дионисию [282], это есть «божественное причастие единовидному <совершенству>, самому единому, насколько возможно». Итак, блаженно возлетая на такие ступени причастия Триипостасного Единовидного, ясно и светло наслаждаясь невыносимыми томлениями божественного упоения и среди него восторженными порывами любви, видя себя уязвленным и как бы сожигаемым любовию [283], триждыблаженно богоносный и богомыслящий ум очень заметно от наступающего расположения восторгается и действительно приходит в исступление, вошедши светлым лицом в неизреченные тайны богословия, в безочесных взираниях наслаждаясь безначальным и бесконечным, непостижимым и всецело невыразимым и совершенно недомыслимым, и при этом представляет себе как бы какое–то «бесконечное и непроходное море существа» Божия, «превосходящее всякую мысль и о времени и о природе», согласно с Богословом, который говорил об этом [284]. «Это, — как еще говорит священный Дионисий [285], — есть пир зрения, умственно питающий и обоживающий всякого, кто стремится к нему горе», начинающего, однако, от созерцания и знания существ, как говорит этот священноучитель там, где он изъясняет священные знамения нашего священноначалия. Как рассказывает и Василий Великий [286], говоря: «Когда кто–нибудь перешедши созерцательным образом красоту в являемом, предстанет перед самим Богом, видение Которого является обыкновенно только в чистых сердцах, тогда, сделав успехи в высших областях богословия, он может стать и созерцателем». И опять на изречение Давида, говорящего в Духе «заутра предстану Ти и узрю» (Пс. 5, 4), Великий [учитель] говорит [287]: «Когда я предстану пред Тобою и приближусь умом к самому созерцанию Тебя, тогда я воспри{С. 88}му зрительную деятельность при свете знания». Подобное же можно услышать и от священного Максима [288], который в свою очередь говорит тоже и указывает прямо, каков и сколь великий успех есть созерцание и познание Бога посредством Писания и твари, и что обыкновенно происходит отсюда тот свет знания, благодаря которому бывает блаженное обожение во время взирания, вещь, если и в прежнее время редкая и с трудом встречаемая среди безмолвствующих, то в особенности теперь, вследствие недостатка в лице, которое могло бы научить при помощи опыта, почерпнутого из собственного содержания благодати, как говорит высокий учитель безмолвия святый Исаак Сирин в том слове, в котором именно он начинает беседу о духовном чувстве и созерцательной способности [289]. Так, по крайней мере, говорит священный Максим [290]: «Богодейственными светочами мы называем учение святых как сообщающее свет знания и обоживающее повинующихся», согласно, очевидно, с всесвященным Дионисием, который говорит [291]: «Сколько других богодейственных светочей тайное предание боговдохновенных наших наставников ясно даровало нам, последуя указаниям людей просвещенных, тому научились и мы», — и в другом месте он говорит [292]: «Божественное ведение горе устремляет тех, кто по возможности обращается к нему, в меру их разума, и объединяет в силу простого собственного единения [293]”. И снова: «Всякое обнаружение светоявления, нисходящего от Отца, благодетельно проходящее к нам, опять как единотворная сила возвышая упрощает нас и направляет нас к единству и боготворной простоте собирателя Отца, ибо «из Того, и в Нем всяческая» (Рим. 11, 36)» [294]. Понимаешь ли ты, каким образом мудро устремившийся, простираясь горе вследствие обращения, то есть {С. 89} божественного взирания к Богу, или видит Бога, простираясь горе от существ или соединяется с Богом и обоживается от Писания, будет ли оно преобразовательное или некоторым образом божественное, и как даже таковый называется по имени богом? «Ибо все, — говорит он [295], — какие только из мысленных и разумных существ по возможности направлены всецело к единству богоначальной сокровенности, непостижимым образом устремляются, насколько возможно, к божественным осияниям его посредством посильного, если позволительно так выразиться, богоподражания, и удостоиваются имени тождественного с Богом». Как ясно говорит и богословный язык великого Григория [296], выражающийся о человеке: «Живое существо, здесь созидаемое, направляемое и переходящее в другое состояние, как высшая степень тайны, обоживается склонностью к Богу». И священный Максим говорит: «Духовный образ божественного Писания посредством мудрости преобразовывает до обожения познающих мыслителей, так как вследствие преобразования в них разума, они открытым лицем видят, как бы в зеркале (2 Кор. 3, 18), славу Господню» [297]. Эта созерцательная жизнь требует трех вышеназванных условий: веры, причастия Духа и мудрости знания во Христе Иисусе Господе нашем.82. Созерцательная жизнь с животворящим Духом наполняет созерцателя в тайне некоторыми многими досточудными умственными зрелищами; не тотчас, не внезапно, но по прошествии некоторого времени и продолжительного научного исследования (tÁj filosof…aj), а также в известной постепенности и как бы по лестнице; и иной раз ты мог бы услышать, как этот созерцающий говорит от избытка покоя и уклонения от всего, кроме Бога: «Един есмь аз, дондеже прейду» (Пс. 140, 10); иногда же вследствие познавательного обращения к существам [говорит]: «Яко возвеличишася дела Твоя, Господи: вся премудростию сотворил еси» (Пс. 103, 24), и следующее: «Воня риз твоих, яко воня нивы исполнены, юже благословил еси Господи» (Быт. 27, 27). Иногда же, заставляя взирать с большим устремлением и внушая подниматься к духовным восхождениям, он убеждает говорить: {С. 90} «В воню мир твоих в след тещи имам к Богу» (Песнь песн. 1, 3), и следующее: «Вознесу Тя, Боже мой, Царю мой, и благословлю имя Твое в век и в век века. Великий Господь и хвален зело, и величию Его несть конца» (Пс. 144, 1. 3). «Удивися разум Твой от мене: утвердися не возмогу к нему» (Пс. 138, 6). В иных же [случаях] он приготовляет зрителей, устремляющихся горе, петь под впечатлением того, что есть пресущественного в видении: «Ты же вышний во век, Господи» (Пс. 91, 9), и «память Твоя в род и род» (Пс. 101, 13), «зело превознеслася еси над всеми боги» (Пс. 96, 9). Иногда же приводит зрителей к ясному выражению в восклицании: «Несть подобен Тебе в бозех, Господи, и несть по делом Твоим» (Пс. 85, 8), а также показывает духовно созерцающим разумную гору, на которую восходят, и святое место Божие, на котором стоят «неповиннии рукама и чистии сердцем» (Пс. 23, 3—4). Но сверх того дает возможность видеть таким образом пути восхождения до высоты небес и нисхождения до глубины бездн, то есть до тайн Духа; и иногда удивительным образом ставит даже перед созерцанием личного видения в Троице, иногда же среди изумления располагает к созерцанию Иисуса, Его домостроительства во плоти и следующих за ним преестественных тайн, и тогда после многих и блаженных видений он никаким образом не оставляет созерцающего, не введя его небывалым образом просвещенного — о дивная благодать! — на самое лоно Божие, в истинный покой и неизреченное отдохновение и духовное и преестественное наслаждение, чтобы не сказать упоение, красотами Божиими, и в божественный восторг — в те преблагословенные недра, заключающие в себе великую глубину божественных таинств и в достаточной степени приближающиеся к ощущению пресущественности Божией, в те недра, которые в наследие свыше получил и Авраам, когда и Сам Бог стал жребием Авраама по выражению «Аз есмь Бог Авраама» (Быт. 26, 24). Поэтому как Бог есть Бог Авраама по преимуществу, то, следовательно, и недра Божии суть «недра Авраамовы» (Лк. 16, 22). Итак, созерцательная жизнь в Духе, возвышая, вводит в недра Божии, или если кто хочет иначе выразиться, на «лоно Авраамово», во всякой простоте и весьма отрадном веселии; она действительно обоживает и среди душевной сладости и вполне невыразимого наслаждения приводит в состояние блаженства ум, причастный мудрости и возможно более упражняющийся во взирании горе на Христа Иисуса Господа нашего.{С. 91} 83. Так как и тварь и Писание прояснены Словом Божиим и все созерцаемое, видимое духовно, утверждает ум и все силы его ко взиранию и разумению Бога, причем сначала духовно испытывает их действие и влияние сердца, то, в высшей степени мудро поучая, говорит в одном месте священный Давид, [что] «Словом Господним» утверждаются умы, которых он называет в данном случае небесами, «и Духом уст Его вся сила их» (Пс. 32, 6). Когда же именно? «Когда духовная земля», то есть сердце наше, вполне ощутительно и очевидно является полным милости Господней (Пс. 32, 5), то есть духодвижной силы, действия и движения. Но прежде нежели ум ощутит в сердце действие, силу и движение, он не только не будет иметь крепости от созерцательного и духовного рассмотрения твари и божественного Писания и от сведения в один смысл того, что в них заключается, но сверх этого ощущается и очень большой страх, как бы ему не погибнуть от несообразности своих представлений. Вследствие этого именно если бы мы, положим, вздумали предаться созерцанию Бога из Писания и твари, единовидно и единственновидно обобщая многие значения и созерцания существ в один смысл и дух, видя единовидное, простое и безвидное созерцание в неограниченности, беспредельности и безначальности, то постараемся прежде найти сокровище внутри сердца нашего и умолим Святого Бога исполнить землю нашу Его милостию, и тогда, по возможности, свободно предадим горе ум разумению Бога, как сказано, единовидному и единственновидному, простому, безвидному, вечному, бесконечному и безграничному, при созерцании и помощи Слова и Духа.84. Когда человек вследствие прямых и простых расположений души совершает течение в добродетелях путем добродетелей [298]