1) Вся власть над Св. Церковью в России сосредоточивается в руках обер-прокурора. Это довольно характеристически выражается в тех фразах, которые слышны в устах лиц, сидящих в Синоде, когда член Синода говорит о каком-либо деле, рассматриваемом в Синоде, то он обыкновенно выражается так: "Синод рассмотрел, Синод решил". Но когда чиновники - от обер-прокурора до последнего подъячего говорят о том же деле, то они выражаются так: "Мы решили, мы предписали этому Архиерею".

Очевидно, Синод заключается, собственно, не в членах Синода, а в чиновниках. Иерархи приглашаются только для видимости, а не для сущности дела, которое им немало не представляется, ибо они о большей части дел совсем не рассуждают. А о тех, о которых им докладывается и о которых они, по-видимому, судят, они не выражают и не могут выражать своих мнений со всей откровенностью, ибо почти рядом с ними сидят наблюдатели, которые ловят каждое слово, каждую мысль, и которые могут истолковать их так, как члены и не подозревают. Мысли и действия членов находятся под опекою, под чужим игом!

2) Вся деятельность чиновников, служащих в Синоде, направляется не к пользе и благу Церкви, о духе и потребностях которой они не имеют вполне правильного понятия, но к предметам, составляющим обыкновенную стихию чиновнической жизни. Например, легкость отчетности к поверке книг для них гораздо важнее потребностей Церкви, хотя бы эти потребности были вопиющие[9]. Соблюдение, и притом не соединенное с трудом мертвого формализма, предпочитается у них развитию живых сил Церкви. К этому присоединяется еще могущественное начало самосохранения. Сознавая незаконность своего положения, они стараются скрыть ее от публики, замаскировывая себя именем Синода, именем Архиереев, архимандритов и протоиереев. История же о проекте преобразования духовных училищ для усиления в них духовного элемента, показывает, что чиновники приносят и этот элемент в жертву своей власти, чтобы сохранить похищенную ими власть над духовными школами.

Теперь представим, что чиновники, служащие в Синоде, не одушевлены наилучшими намерениями, что они, например, не имеют расположения к Св.Церкви, проникнуты честолюбием, корыстолюбием и проч. Что должна тогда переносить Св.Церковь?! Высшая администрация будет тогда положительно губить ее! За доказательствами не нужно обращаться к отдаленной эпохе. Воспоминания свежи и современны нам. Нужно только припомнить графа Протасова. Слишком долго бы исчислять все его действия, направленные к уничтожению и разрушению Св.Церкви при благовидных фразах. Укажем только на один или два случая. Блаженной памяти императору Николаю I Протасов, показывавший себя пред ним всегда жарким ревнителем Церкви, внушил в 1848г, что комиссия духовных училищ бесполезна и что нужно лучшую организацию духовно-учебных заведений. Государь приказал составить доклад. Доклад составлен и представлен Государю втайне от Синода. Государь, возбужденный Протасовым против Синода, утвердил доклад без ведома Синода. Что же мы увидели? Мы увидели вокруг обер-прокурора четырех директоров с вице-директорами, четыре департамента со множеством чиновников разных названий, увидели, что и Академии, и семинарии, и училища стали в совершенную зависимость от обер-прокурора и директоров вместо прежней комиссии духовных училищ, состоявшей из Архиереев с небольшою канцелярию. Увидели, что все эти великие и малые чины стали получать огромное жалование из денег, собираемых по копейкам и полушкам с восковых свечей в храмах Божиих. Спросят, чем занимается такое огромное число чиновников? Ответ: получением жалованья за бесполезные занятия. Немало было хлопот с тем, чтобы выставить покойному Государю в проекте занятия всех этих чинов, которые нужны были для назначенной цели, а вовсе не для пользы Церкви. Тут опять бессовестно обманывали и обманули Государя. Протасов столь старался воспользоваться доверием императора для личных своих видов, именно чтобы сделаться могущественным Министром с именем обер-прокурора, чтобы обеспечить своих клевретов хорошими окладами. И вот Синод поставлен вдали от своих родных детей. Синод заслонен от Св. Церкви бесчисленными чинами! От Синода осталось только имя, а вся власть над всею Церковью захвачена обер-прокурором, который, оставив старые имена Синода и обер-прокурора, стал совершенно небывалым прежде образом свободно и полновластно распоряжаться всеми делами и всеми суммами Св.Церкви!

Еще случай. В начале 1842 года одним монахом донесено было Митрополитам: Санкт-Петербургскому Серафиму, Московскому Филарету и Киевскому - Филарету же, присутствовавшим в Синоде, о тайном распространении наполненного проти-вохристианскими мыслями и литографированного при Санкт-Петербургской Академии перевода Ветхового Завета, и необходимости издать от Синода верный перевод всего Св.Писания. Прежде всего и более всего подлежит ответственности за обнаружение этого перевода тот, кто со своими чиновниками принял в полное свое заведывание Академии и семинарии. Это легко и скоро поняли. Как же устроились? Протасов начал с того, что, получив от Киевского Митрополита экземпляр записки, в первое же заседание доложил ее Синоду. Вот он уже и явился ревнителем Церкви! В Синоде Московский и Киевский Митрополиты поддержали ту мысль, что нужно издать исправный перевод Ветхого Завета, и Киевский - даже сильнее выражал эту мысль, чем Московский. Прошло полторы недели, и протокол не является. Потом Протасов просит написать Московского Митрополита проект протокола, объясняя, что канцелярия никак не совладеет с этим делом. Изумительно, что великий ум Московского Митрополита не остерегся. Он написал и даже подписал проект; тем проект получил через это уже форму частного мнения Митрополита. Следует второй акт трагедии. Одного несчастного - именно Афанасия - бывшего ректора Санкт-Петербургской Академии, ныне архиепископа Астраханского, уговорили написать против мысли двух Митрополитов опровержение в том виде, что эти мысли противны Св. Церкви и опасны для государства. Это опровержение дали подписать потерявшему память от дряхлости Митрополиту Серафиму. Потом, как мнение Московского, так и опровержение, подписанное Санкт-Петербургским Митрополитом, Протасов представил Государю. И все это делалось втайне. Можете вообразить, как поражен был Государь, когда увидел бумагу за подписью Первенствующего Митрополита, в которой Московский Митрополит представлялся как человек, опасный для государства! Понятно, что Государь не мог разбирать догматических тонкостей, и кончилось тем, что он уволил безвозвратно и Московского, и Киевского Митрополитов в свои епархии. Этого только и желал Протасов, ибо в России оставались только два этих иерарха, которые еще имели влияние на публику и которые отстаивали права иерархической власти. Митрополиты узнали о всех кознях уже тогда, когда должны были выезжать из Санкт-Петербурга. Вместо них были вызваны два молодых епископа, не имевшие ни авторитета, ни опытности уволенных Митрополитов. Но этого именно и хотелось Протасову, чтобы навсегда утвердить независимость власти обер-прокурора над Церковью. Впрочем, на этом Протасов не остановился. Ему нужно было прослыть ревнителем Православия не только пред императором, но и пред всею Россиею. С этой целью учреждены были им в разных местах России Комитеты для отобрания всех русских переводов Св. Писания. Тут вполне осуществилась инквизиция, небывалая прежде в России. Протасов со своими клевретами торжествовал как жаркий ревнитель Православия. Власть над Церковью безусловно взята им в свои руки. Все в Церкви доведено до рабского безмолвия. Кто же эти клевреты, столь ревностно заботившиеся о Православии? Балаби, впоследствии открыто объявивший себя иезуитом. Сербинович, воспитанник иезуитов, Франк-Геррнгутер, Войцехо-вич, публично осмеивающий Св.Церковь с ее догматами и проч. и проч.

Страшно, но истинно![10] Такое положение высшей церковной администрации не может не оказать на Св.Церковь в нашем отечестве самого пагубного влияния. При нем невозможно появиться и не появятся никаких благих предприятий в недрах Церкви, необходимых для удовлетворения современных потребностей народа, относительно веры, образования и православности. Св.Церковь имеет нужду в проповедниках Веры для возвещения ее в соседних странах - Китае, Японии, Америке, Тибете, Бухаре, Хиве, Кохане, Персии, Турции и во всех европейских государствах латинского, лютеранского и реформаторского исповедания, и, наконец, даже в России, - не только язычникам - магометанам, сареям, раскольникам разных сект, но и самим православным, ибо большая часть их стоит на жалкой ступени познания Веры и благочестия Христианского[11]. Св.Церковь имеет нужду в классических ученых изданиях Библии на Еврейском, Греческом и Славянском языках, в изданиях всех творений Св.отцов на Греческом, Латинском и Русском языках. В западных изданиях помещаются греческие творения только первых семи или восьми веков христианских, а творения последующих времен самою большею частью гниют в рукописях. Св.

Св.Церковь чувствует нужду ввести многие улучшения в постановлениях, касательно монашествующих и монастырей. Она имеет нужду в новой, лучшей, совершенно приспособленной к пастырскому назначению организации духовных школ и проч. и проч. Но во всем этом нынешняя высшая администрация Церкви или ровно ничего не понимает, или, что-нибудь понимая, не имеет желания и не чувствует в себе долга сделать, что нужно.

Вот главные причины неурядицы, усматриваемой ныне в Православной Церкви, той мнимой недеятельности и застоя, в которых обвиняют духовенство. Вот первый источник всех беспорядков, существующих в нем.Имея столь худое влияние на общие дела Церкви отечественной, бюрократическая администрация Церкви совершенно парализует Св.Церковь в частях ее, действуя с положительным вредом на Епархиальное управление. Все Митрополиты, Архиепископы и епископы поставлены в непосредственную и совершенно равную зависимость от Синода. Но не забудьте, кто полновластный распорядитель в Синоде, и для Вас понятно будет, какое направление могут получить Архиереи от власти, действующей в Синоде!Отсюда происходит, что когда архиерей исправно присылает в Синод срочные донесения, исполняет указы по букве, хотя без духа, чиновники Синода распространяют об нем высокое понятие. Когда же Архиерей, исполняя свои обязанности, по чистой совести старается, например, утвердить в пастве дух веры и благочестия, часто проповедует слово Божие, хотя и не всегда заботится о точности в исполнении буквы указа, то при всех высоких своих достоинствах такой Архиерей бывает на худом счету. Граф Протасов прямо говорил: "Мне нужны архиереи не проповедники, а люди деловые," разумея под людьми деловыми исправных по бюрократии. Какие же последствия этого положения? Между Архиереями нет вообще ни письменных совещаний, ни личных свиданий для свободного рассуждения о делах Церкви, как постановлено каноническими правилами Церкви. Иной действует по правилам, им самим избранным, а иной - даже без правил, или, справедливее, как направляет его мысль о свойствах синодских чиновников об отношении его к ним и проч. и проч. Иезуиты посредством польских вельмож парализовали в Западном краю России в конце XVI столетия православных Архиеерев, чтобы ввести унию! Страшно подумать, но и нельзя скрыть этой думы, что и в России деется какая-то мрачная тайна.Неправильное и незаконное положение высшей церковной администрации отразилось ужасным влиянием на консисториях по всей России. Секретарю консистории дано Синодскими бюрократами столь сильное значение, что каждый, принадлежащий к духовному сословию, стал заботиться о снискании его благоволения. Определение секретаря зависит от обер-прокурора, и каждый секретарь непосредственно сносится с ним. Секретарю подчинены все чиновники, вся канцелярия консистории, как обер-прокурору чиновники Синода. Ни одна бумага не исходит из консистории без подписи секретаря. Таким образом ни одно дело не минует его, и он в некоторых консисториях, подобно обер-прокурору, дает направление делам епархиального управления. Это положение дел вошло в закон со времени графа Простасова, который с Войцеховичем и Сербиновичем определял секретарей обыкновенно из своей канцелярии, и, отправляя их из Петербурга, давал им наставления, чтобы они всевозможно старались взять в свои руки всю епархиальную власть. Скоро действительно сделались эти секретари полновластными правителями консисторий; каждый из них сделал из себя в консистории то же самое, что сделал из себя Протасов в Синоде. Отсюда проистекли неисчислимые бедствия. Грабительство сделалось всеобщим. Секретари, назначенные Протасовым и поддерживаемые Войцеховичем, стали иметь ежегодно дохода каждый до 17-ти тысяч рублей серебром в год. Ни одна бумага не выходила из рук их без окупа (взятки - прим. ред.). За простой паспорт для свидания с сыном или братом в соседней губернии, бедные духовные платили секретарю по 10 и 20 руб. серебром. Обложены денежною податью были все благочинные. Благочинные, в свою очередь, собирали подать со священников и причетников, не щадили самих храмов. Нужно только вспомнить двух секретарей - Архарова в Перми и Васильева в Ставрополе. Всякий духовный стал заботиться только о том, чтобы очистить себя в бумагах; все внимание стало обращаться на исправность одной буквы, все обратилось в один формализм без смысла. Формализм проник и в самые священнодействия. Священник, совершив требу, считал себя исполнившим свой долг, с каким бы духом ни совершил ее, с каким бы духом ни присутствовали молящиеся. Дух и жизнь православно-христианская замерли под этими оковами канцелярского владычества.Случалось, что секретари консисторий, пользуясь правом близости к обер-прокурору Синода и надеясь всегда на поддержку со стороны его, отправляли к нему какие-либо донесения на Архиереев, усиливавшихся обуздать их самоуправство, разврат и жадность к деньгам. Обер-прокурором грубо требовались по этим доносам объяснения от Архиеерев. Разгоралось дело. Авторитет был разрушаем, значение секретаря возвышалось. Нравственные люди падали духом. Люди безнравственные, интриганы оживали. Порочные люди в духовенстве отказывались от повиновения и уважения к Архиереям, в духовенстве развивалось и развивается дух немиролюбия, ябед и кляузничества. Элементы Церкви видимо разлагались. Нельзя было придумать ничего более злобного для расстройства Церкви, как подобный способ администрации.Несчастное положение существующей ныне администрации церковной не могло не иметь самого пагубного влияния и на монастыри. Когда настоятель благочестив, когда он заботится утвердить дух благочестия в братии и не служит низким страстям секретаря с его чиновниками, то к каждой бумаге, поступающей от такого настоятеля в консисторию, делаются жестокие и низкие придирки. Ни один отчет, ни одна приходно-расходная книга не обходится без последствий тяжких и болезненных для настоятеля. А легкомысленным и неисправным монахам и послушникам делаются внушения подать какой-либо донос на настоятеля. И тогда начинаются истории, достойные времен Батыя и Тамерлана. Консистории, поддерживая негодяев, назначают таких же следователей: клевета распространяется, в монастырях начинается страшный беспорядок, и на месте святе появляется, наконец, мерзость запустения. Все начинает отвращаться благочестия, все начинает издеваться над святостью. Настоятель вместо того, чтобы заниматься утверждением иноческого духа в братии и предшествовать ей своим примером, вынуждается устремлять все попечение уже на то одно, чтобы расположить к себе всеми способами и правдами и неправдами секретаря, столоначальников и канцеляристов. А потом, развращаясь мало-помалу в душе, ограничивается уже одним наружным видом порядка, и приносит все существенное в жертву тяготеющей над ним силы.Особенно бедственное положение церковной администрации не может не отзываться горькими последствиями и на мирянах. Те из них, которые не согреты чувством живой веры, при взоре на неустройство Церкви и духовенства, резко бросающиеся каждому в глаза, более и более хладеют к святой Церкви, легко ниспадают в состояние неверия и издеваются как над иерархами и учреждениями Церкви, так и над всем, что в ней есть прямо Божественного. Те, напротив, которые ищут утешения в Вере и Благочестии Христианском, болезнуют, видя незаконное вторжение в Святую Церковь чуждой ей власти, или изыскивают вне ее способы удовлетворения своим духовным потребностям и совращаются то в латинство или лютеранство, если они принадлежат, к так называемому, образованному классу; то в раскол, если это люди низшего класса.