И, так долго происходив, вдруг отошло все. И после этого встал я, не чувствуя никакой боли, но только малое некое расслабление, и сел, и едва пошла обычная молитва, но и та переменилась в иную, некую смиренную и тихую, с некоей иной великой радостью и сладостью, влекущей в любовь Божию, и благоухание было многое; и это также было продолжительно; и вдруг прекратилось все, и не стало молитвы вовсе, и тогда встал я и пошел к тебе». Все же это происходило не менее трех часов.

73. Прошло много времени, но не возвещал мне старец мой о новых действиях, потому я начал помышлять в себе: «Неужели умалилась в старце молитва, что не рассказывает мне?» И в один из дней после моего к нему прихода сам старец пришел меня звать на всенощное бдение к себе и, сидя, беседовал со мной о необходимых житейских потребностях. По беседе же умолкли мы на малое время, и вдруг услышал я действующую в нем молитву, каковая так начала в нем действовать, что даже привела меня в удивление, и, недоумевая, начал я сомневаться: не напала ли на него болезнь, именуемая «родимец», которой никогда он не был одержим, ибо весь не только трепещущим стал, но всем телом колебался и метался, не в силах владеть ни руками, ни ногами. А голова, словно кем-то сильным во все стороны мотаемая и шатаемая, как бы прищепленная, колебалась, и всем телом подымался, и метался, и вовсе, можно сказать, не сидел, но будто кто его со всем сидением во все стороны мотал, так что он едва не падал на пол.

И оттого весь страдал он и будто терзался настолько, что я едва удержался, чтобы не подойти к нему узнать, не болезнь ли какая нашла на него, ибо удивительно тогда было смотреть на него: словно бы мучается. Видя же его в таковом мучительном действии, совершенно невозможно было поверить, что возможно было ему сохранить неповрежденным свое здравие и все члены неутомленными или что он сможет вскоре после этого прийти в силы. Ибо если бы и здорового, и молодого столь продолжительно и так неослабно колебать и трясти, то и таковой бы, здравствующий, ослабел и упал бы для отдохновения. Но старец по утихновении всего восстал здоровым, не чувствуя ни малого расслабления ни в голове, ни в иных членах; и наутро вновь таковым же образом случилось с ним. А каковое внутри него происходило действие — об этом так сказал он мне, говоря: «Когда умолкли мы во время беседы, вначале помышлял я о суетном и за это осудил себя, почему не одной молитве внимаю, и тотчас пошла молитва, и сердце будто увеличилось, и соделалась к сердцу гортань.

Ты сам слышал его и видел моего тела колебание. Когда сердце ту сладость поглотит, тогда словно отдохнет, и тогда быстро хватает отдохновение частыми и краткими вдохами, которые ты слышал. И тогда опять таковым же образом приходит к сердцу сладость как бы сквозь гортань, и не в силах из-за великого обилия ее проглотить, снова также обладаем бываю, то есть вопию мычанием и скороспешно дышу, как ты видел и слышал. Но как сердце колеблется, и мятется во мне, и бьется во все стороны, тому я и сам дивлюсь: как не повредится оно от такого сильного метания, сжимания и распространения. Ум же чистейшим имел я во время этих действий».

74. Однажды услышал он от брата совет, чтобы, по причине уже ослабевшего его зрения, вместо чтения акафиста и канонов к Богородице совершал бы в сердце молитву к Богородице краткую, то есть «Владычице моя, Пресвятая Богородице, спаси мя грешнаго». На что старец и согласился, и так ночью начал молиться то ко Господу: «Господи, Иисусе...», то — «Владычице моя...», и творились те молитвы с великим чувством ко Христу и к Богородице, со умилительным услаждением; и был низведен он в тонкий сон, и видит с правой стороны образ Божией Матери, а с левой — Христа Господа - не как писаные, но словно в теле, несказанной красоты, как бы за занавесами, открывая которые, видит Их стоящими, и молитва ко Обоим усердно творилась, отчего и пробудился в трезвении, имея сердце свое исполненным духовного умилительного радования, с несомненным извещением, что это угодно Богу.

75. Случилось однажды, что когда сидел он, по обычаю внимая молитве, то почувствовал, как она становится лучше, потому внимательнее стал и с большим усилием понуждать себя, дабы еще и от себя приложить старание, и так весь умно простерся и распалился «Божественным желанием» к Самому Господу Богу, ибо недоумевал он, как наименовать действующую тогда любовь ко Господу, что была в сердце, и во внутренности, и во всем теле, из-за радости, сладости и утешения несказанного от нее. И от такового ощущения до того восхищен был он ко Господу, что почувствовал всего себя измененным, светлым, и светом объятым, и будто исшедшим из тела, но как исшел из тела - изъяснить того не смог, ибо тогда от великой радости о Боге и сладости, всего его объемлющей, не чувствовал на себе своего тела, но видел себя вознесенным на воздух, сидящим без тела в совершенной памяти и бодрствовании. До того был он трезв в памяти, что даже думал и размышлял, как держаться на воздухе без тела, ибо бодрственно и явственно видел свое тело мертвым, бездушно лежащим внизу, в отдалении от себя. И так долго видел он себя на воздухе удерживаемым, но каковые в нем были чувства к Богу — любовь, благодарение и надежда на Его благость — по причине огромности их не мог мне изъяснить, но так сказал мне: «Все эти чувства сами собой производились, одно другое предваряя, и тем самым всего меня привлекая и распаляя желанием ко Христу, любовью и благодарением, с непостижимою сладостью». И так во всех этих сильных ощущениях он словно начинал забываться, а потом немного приходил в память и снова начинал сомневаться, как исшел из тела и что с ним будет из-за исшествия из тела. И так, чувственно и неприметно, с умалением к Богу любви уменьшалась и сладость, и тогда осознал он себя уже сидящим и не исшедшим из тела, но сердце тосковало, словно терзалось биением и метанием во все стороны: почему та великая, непостижимая, так всего его привлекшая к Богу любовь и радование услаждающее отошли от него. И от таковых размышлений, опечаливающих его сердце, снова распалялся он весь к Богу и прежним образом видел себя светлым, во свете, на воздухе, без тела, а тело свое само по себе мертвым лежащее. И все те прежде описанные действия видел и чувствовал он явственно и трезвенно, в полном уме и бодрствовании, как выше показано.

Каковые же после этого последнего действия были действия, а в особенности перед кончиной и в час исхода, я, недостойный, не сподобился от него слышать или видеть, потому что по некоему случаю невольно был с ним разлучен. Но боголюбивый крестьянин, который послужил тогда ему, сказал мне, что во время болезни и при кончине своей многократно вспоминал он меня, недостойного. Незадолго же пред исходом был словно кем-то истязуем, однако не опечалился и не отчаялся, но, благодушно надеясь на Божию милость, был в совершенной памяти, и с молитвой почил, и отошел ко Господу, Которому от юности до смерти с любовью и смирением простодушно послужил. Пред самою же кончиною своею сподобился он с обычным своим великим усердием исповедаться и причаститься Святых Тайн Тела и Крови Господних; также и елеем святым соборовался.

При самом же исходе, вероятно, был объят он неким великим действием и в памяти совершенной, ибо когда вконец уже изнемог, тогда помянутый служитель крестил его его же рукой (ибо старец сам только подымал, а от слабости уже не мог до плечей доводить, потому знаками заставлял, чтобы тот руку его обводил). И так, обводя его руку, видел он, что грудь его воздымается и трепещет колебанием необычно сильно, потому приложил руку свою к его груди и ощутил, что сердце в нем столь сильно бьется и мятется во все стороны, что даже удивился этот служитель. До самого последнего издыхания был старец в молитве и с молитвой испустил дух, тихо, словно уснув; но и по исшествии духа еще долго сердце в нем трепетало. По смерти своей, в показание всем своего благочестия в вере, оставил он свою правую руку, как крестился; так и остались сложены: три первых перста больших вместе сложены, а последних два меньших пригнуты к ладони. Поскольку же, будучи в живых, никак не давал он с себя портрета написать, по великому смирению, то уже после кончины так, как лежал в гробу, совершенно сходно был он написан, с таким же образом сложенной рукою. Преставился он в Тобольской губернии, в городе Туринске, в Свято-Николаевском Девичьем монастыре, под 29-е декабря 1824 года, то есть в пятом часу пополуночи, и погребен в том же монастыре близ соборного алтаря, на северной стороне. Наставление старца Василиска, пустынножителя, из его многих поученийВ некое время в богоспасаемом монастыре один инок написал бумагу и послал отшельнику, живущему в пустыне, пользы ради впадшего таким образом в уныние и отчаяние надежды своего спасения, испросить душеполезного подкрепления и обязывал именем Божием: «Не презри моления моего, так как очень сильно скорблю».Тот же отшельник, невежда неученый, усомнился и подумал себе: «Что сие, Господи? Кому я могу помочь? Еще сам не научился полезному». И сказал себе: «Взаимно по­шлю обратно просимое это письмо со словом, говоря: «Любезный, что просишь воды напиться из фекальной сей лужи? Сам живешь при чистых источниках живых вод, и всегда это почерпаешь и переливаешь, и кто тебе запрещает напиться? это же всякий пьет и жажду утоляет, то есть Святое Евангелие всегда читает, как живую воду переливает. Почему не познаешь си­лы? Если же хочешь спасенным быть, там услышишь Господа, говорящего к тебе о всякой этой пользе. Если чего недостает к совершению спастись, потом говорит тебе Христос — испытай Писание и в нем получишь жизнь вечную. Когда в преполовении праздника сказал Христос: «Жаждущий пусть придет ко Мне и да напьется от источника жизни нашей» (Откр.22,17), а иногда говорит: «придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я упокою вас» (Мф.11,28). Слышишь, человек Божий, на приготовленную зовет тебя Христос пользу, ты же ищешь там богатства, где нет его, вопрошаешь у человека грубого и невежды, он же сам себе не найдет пользу. Если же ищешь издалека Христа, Он же близ тебя, Писание говорит: «Человек, не ищи далеко Христа, Он весь есть внутри тебя».А еще есть польза живущему в скорби и следующему за Христом. Желая идти на страдания и на смерть вольную, скорбными были святые апостолы; Христос же утешал их Свои­ми сладкими и медоточивыми словами: «В мире скорбь иметь будете, но скорбь ваша в радость обратится. Когда рождает женщина, скорбит, а после веселится, когда дитя в мир родится. Та­к и вы еще в скорбях Моих пребудете, потом возрадуетесь и взыграете. В тот день как телец отрезан будет от привязи, так и вы, Мои любимые, по скорби разрешены будете и возрадуетесь, тогда радость ваша не отнимется от вас никогда вовеки» (Ин.16,20-33). Слышал, человек Божий? Не входят от радости в радость, но по скорби покоятся; да и ты, если хочешь последовать за Христом — в начале навыкни терпеть скорби Христа ради, как и Он для тебя страдал, а потом будешь иметь надежду войти в вечную радость со Христом; говорил апостол: «Если страдаем со Христом, с Ним и прославимся» (Рим.8,17). Так не хочет нас Христос иной пищей воспитывать, но как Сам был воспитан от Отца Своего, то есть писано: «Многие скорби праведному и от всех их избавит его Господь» (Пс.33,20), так говорит Христос: «Хочу Моим любезным, да в скорби пребывают, а не в веселии и радости; в радости разливаются и от Бога удаляются, хотя и нехотя к плотским страстям прилепляются и врагу Божьему порабощаются и пленяются ему и вечно погибают», а еще говорит Христос: «Если без наказания есть, еще не сыновья, но незаконные дети: когда отец сына любит, его же и наказывает, бьет, его же и принимает» (Евр.12,8,6).