Изображения святых суть не что иное, как портреты наших благодетелей и друзей, которых мы для памяти храним и уважаем. Для простака, который не может понимать другого рода поучений, иконы, представляющие лица святых, или события из их жизни суть самое лучшее поучение. Здесь только может быть недостаток, состоящий в излишнем почитании икон, в суеверном представлении их чем-то божественным; но недостаток сей происходит от грубости, а с другой стороны, для того, кто так груб, это нужнее и полезнее. Ибо если он не может получить отвлеченного понятия от иконы, то без иконы тем менее он это может сделать. Следовательно, и самое излишество сие для него не без пользы, и отнимать у него иконы было бы безрассудно. Это показала Франция: когда во время революции истреблена была вся внешность церковная, а следовательно и иконы, то оказалось, особенно по селам, нечто похожее на язычество.

Наречение имен святых - обычай прекрасный, и если бесплодный, то от нашей невнимательности. Обычай сей весьма древний: еще в глубокой древности люди давали себе имена богов, великих людей, и др. Наречение это прилично христианам; через это имя известного святого, а следовательно имя известной добродетели переходит из рода в род и увековечивается. Если бы христиане с именами святых соединяли и самые их добродетели, то добродетели переходили бы из века в век и утверждались бы. Значит, обычай сей весьма хорош: он может уподоблять нас святым!

Поклонение иконам, возжжение свечей и каждение. Эти действия, по предмету своему одинокие, могут казаться странными. Но странны ли они в самом деле? Не то же ли бывает в земных гражданственных отношениях? Где нет личного присутствия государя, там лицо его представляет у воинов -знамя, в местах судебных - портрет или зерцало; почему же не быть тому же в религии? Правда, здесь есть антропоморфизм (человекоподобие), но такой, от которого человек не может освободиться. В религии этот антропоморфизм уменьшается, ибо здесь представляется дух, отделившийся от бренного тела, который как-то удобнее представлять присутствующим при его портрете. Итак, сей знак уважения имеет также свое основание в обычаях человеческих. Удивительно было бы, если бы он не был перенесен в Церковь; странно было бы снимать шляпу перед человеком и проходить без всякого знака уважения перед изображением святого. Есть, правда, некоторая странность в том, что кланяются не перед святым, а перед его изображением. Но это выражение для людей низших необходимо: они, видя изображение святого, не могут не почитать оного поклонением. Притом, и эта сторона в нашей Церкви правильному взгляду не представляет странностей. Вообще, есть основание для всех сих знаков, которыми выражается уважение к святым. И протестанты тогда сильно восставали против них, когда сражались с папой, думая, что все владычество папы утверждается на сей внешности, которая у католиков разнообразна и до излишества обильна. Теперь и они начинают судить здравее, видят пользу сей внешности и во многих местах вводят нечто похожее.

Второй вид отношения нашего к святым есть призывание их на помощь. Обращаться к святым и просить у них помощи, - предположив пока, что они слышат нас, - ничуть не странно. То, что они в другом мире, не препятствует сему, ибо они недалеки; не препятствует также и то, что они без тела: Ангелы - духи, и при всем том суть наши помощники - хранители; душе, отрешенной от тела, еще удобнее действовать и сообщаться с другими существами. Итак, обращаться к святым нимало не странно; один только в сем случае может быть странный вопрос, именно этот: слышат ли нас святые, и как? Когда предлагаем себе такой вопрос, то побуждением к сему служит некоторое, хранящееся в умах людей темное понятие о небе и об аде, как о чем-то отдаленном. Но знаем ли мы, где небо? Может быть оно тут же, подле нас. Итак, часть сего вопроса, основанного на недоказанном мнении об отдаленности от нас неба, теряет свою силу. Святые, может быть, подле нас и с нами, только мы их не видим. Но этим ослаблением части вопроса еще не ослабляется весь вопрос; еще остается нерешенным следующий резонный вопрос: праведники не вездесущи, а прошения воссылаются им отовсюду, как же они, находясь в одном месте, слышат все? Устраняют эту странность так: праведники видят все чрез Бога, то есть Бог видит все, а праведники видят все в Боге, как в зерцале. Но это решение трудное для понятия, ибо, чтобы понять, как праведники видят все в Боге, для этого более нужно, нежели сколько требуется для решения заданного нами вопроса. Итак, станем решать его более просто. Здесь же все дело в пространстве. Пространство внешнее (оно должно быть и в нас и вне нас) не препятствует духовному глазу расшириться так, чтобы он мог видеть в одно время от одного полюса до другого, ибо и наш глаз телесный так далек в своем зрении, что видит самые отдаленные звезды, которые далее отстоят от него, нежели один полюс от другого. Весьма вероятно, что он увидел бы и полюсы земли, если бы не препятствовала толщина ее. Как это бывает, когда тысячи светил небесных вмещаются вдруг в нашем глазе и не наполняют его? Этого ни один философ не скажет! Для нас довольно и того, что сказано. Ибо из сего уже видно, что глаз духовный может расширяться и видеть далеко. Расширение это было у некоторых святых даже в сей жизни. Есть некоторые явления, объясняющие это не в мире только людей, а и животных, несмотря на то, что эта жизнь есть темница, где четырьмя стенами все стеснено, сжато. Так, некоторые животные инстинктом предчувствуют будущее и видят яснее человека. В людях есть темные предчувствия и ощущения того, что происходит вдали от них. Если же так далеко простирают взор люди, и особенно святые, в сей жизни, то неудивительно, что за гробом они видят гораздо более; там горизонт зрения делается обширнее и слух становится пространнее, - и нынешнего слишком ограниченного слуха и зрения туда переносить не можно.

Мы видим теперь необыкновенно скорые действия физические; видим, что некоторые планеты в секунду пробегают миллионы верст; почему же такой быстроты не приписать душе? она должна быть быстрее, ибо менее связана расстоянием. Кроме того, известны ли нам законы другого мира? Мы не знаем хорошо и мира физического. Недавно Кепплер и Ньютон открыли законы Солнечной системы, которые всеми были признаны за истинные. Но в настоящем веке они отвергнуты нашим отечественным астрономом Стругом и найдены другие, может быть, тоже законы не истинные. Если же мы не могли верно судить о законах физических, то тем менее можем определять законы мира духовного, вовсе от нас сокрытого, - и крайняя была бы глупость переносить туда настоящие наши законы. Итак, святые сами слышат наши молитвы; иначе отчего бы так действовала на них и так бы тревожила сильная молитва, если бы не достигала их слуха? А это неоднократно видно из некоторых сказаний о видениях святых. Например, Самуил, вызванный Саулом, говорит ему: "Что ты меня безпокоишь?" Подобно выразился Бог Моисею при Чермном море: "Что ты вопиешь ко Мне?" Неудивительно, что в другом мире расширяется ум и сердце святых. Апостол Павел еще в сей жизни писал к верующим: сердце наше расширено. Вам не тесно в нас (2 Кор. 6; 11-12). Так оно здесь расширяется любовью, а там - силой духа.

Учение о призывании святых есть ли учение Церкви и Писания?

Оно - вселенское и Библейское, хотя в Писании прямо и не говорится о нем. Что святые молятся о нас и что потому мы должны призывать их, - в подтверждение сего некоторые приводят следующие слова апостола Петра: потщуся же и всегда имети вас по моем исходе память о сих творити (2 Пет. 1; 15). Но из русского перевода видна совершенно другая мысль: Буду же стараться, - говорит здесь апостол, - чтобы вы и после моего отшествия всегда приводили это на память. Поелику же предыдущий текст говорит о смерти апостола, то смысл сего места может быть такой: "Я буду молиться, чтобы вы оставались верными и непорочными и после моей смерти", но где будет молиться и когда - здесь ли, или в другом мире, перед смертью, или после смерти, - этого не видно. Таким образом, мысль сего текста общая, неопределенная и к нашему делу не совсем годна.

Но вот место ясное и решительное. Ангелу даны быша... фимиами мнози, да даст молитвам святых всех на олтарь злотый сущий пред престолом (Откр. 8; 3). О ком возносятся сии молитвы святых? Конечно, о земных жителях. Этого одного места и довольно для нашего предмета; но есть еще и другое, в Ветхом Завете, во Второй книге Маккавейской. Там говорится, что Ония, давно умерший, видим был молящимся с распростертыми руками (2 Мак. 15; 12). Сии два места доказывают нашу истину прямо и ясно. Кроме того. Священное Писание и история христианской Церкви сколько представляют опытов явления святых в бедствиях и в различных нуждах человеческих! Эти опыты ясно показывают, что в святых наша сила и помощь: как же не прибегать к ним?Мы выше касались того, что святые слышат молитвы, приносимые им со всех стран; доказали, что они могут иметь такой широкий слух; теперь спросим: может ли душа их иметь такую вместимость, чтобы обнять столь многие по числу и столь различные по предмету прошения? В душе человеческой и теперь может вмещаться много. Например, сколько может вмещаться в одной ее способности - в памяти! Один полководец (Епаминонд) знал всех воинов своих по имени. Да и вообще, сколько вмещается теперь в одной душе познаний, мыслей, чувствований! После сего неудивительно, что души святых вмещают так много. Настоящая вместимость души есть только тень той вместимости, которую она получит в мире высшем, соделавшись лучшей, легкой, тонкой, чистой.Чем слышат святые? Каким орудием они приемлют наши молитвы? Внутренними или же духовными чувствами. Что чувства сии в нас есть - это явствует из того, что мы иногда чувствуем без пособия внешних чувств. Например, во сне явно мы действуем другими чувствами: видим оком особенным, а не обыкновенным, слышим ухом тоже особенным; словом, во сне душа действует особенным образом, но так, как будто наяву, при помощи обыкновенных внешних чувств. Это ведет к мысли, что в душе есть свои чувства, похожие на нынешние внешние. И если душа сими чувствами действует во сне, то что удивительного, что она действует ими по разлучении от тела - в другом мире? Конечно, образ видения настоящего не совсем сходен с будущим; впрочем, он может сколько-нибудь прояснять его. Итак, есть у святых орудия слышать и чувствовать, и следовательно есть у них возможность принимать наши молитвы. Возможность сия еще становится понятнее, если допустить, что душа берет с собой некоторую, хотя тенеобразную облочку тела: в сем случае душа может иметь те же чувства, какими мы теперь обыкновенно действуем.Вообще должно заметить, что все трудности и возражения касательно сего предмета падают и теряются при внимательном взгляде на оный, и особенно от того непреложного правила, что законов настоящего мира нельзя переносить в мир будущий; по нынешнему состоянию нельзя прямо судить о будущем, гораздо возвышеннейшем. Это принято не богословами только, а и философами, и потому не наводит на себя ни малейшего подозрения. С другой стороны, должно сказать и то, что идея служения весьма сообразна с достоинством святых. Весьма прилично употреблять людей на служение людям, и особенно святых, которые и в сей жизни весьма радовались о совершенстве ближних и помогать им считали для себя особенной наградой и удовольствием в будущей жизни. Это святое желание осталось и естественно расширилось и увеличилось; почему же не осталось бы и служение? Оно осталось и должно остаться еще и потому, что помощь, которую они подают нам, и им доставляет нечто, как дело любви. Да и вообще, до всеобщего воскресения деятельности святых нельзя было ничем занять лучше, как делами милосердия; потому-то промежуток сей и наполнен ими.Но если бы мы и не могли доказать из разума, что святые могут видеть предметы отдаленные, то и тогда не могли бы отвергать такого видения святых. Ибо история Церкви представляет много примеров того, как святые мужи еще в сей жизни провидели далеко. Например, Сергий Радонежский, во время Куликовской битвы, провидел весь ход сражения, молился и рассказывал братиям, как происходит брань, кто убит, и прочее. Однажды он во время стола встал и сделал поклон; в то время близ монастыря проходил один архиерей... Так, Василий Великий узнал мысли Ефрема Сирина, незаметно стоявшего в углу церкви и соблазнившегося великолепием одежд и пышностью служения сего святителя. Вследствие сего он послал ему просфору и, пригласив его к себе, подробно рассказал собственные его мысли, возродившиеся в нем в церкви при взгляде на одежды и богослужение.Вообще должно сказать, что дух человеческий заключает в себе много способностей и сторон, которые в сей жизни не открываются. Из некоторых опытов видно, что в нашем теле - в сей тесной темнице - заключен величайший исполин. И наша психология, едва несколько постигающая явления души, нимало, можно сказать смело, не обнимает ее сущности. Душу нашу можно делить на способности, действующие во всех, всем известные; и на способности, действующие в некоторых - недоведомые, тайные для нас самих, то есть можно делить так, как географы делят землю на страны известные и малоизвестные. Здесь деление это еще уместнее, ибо душа наша для нас менее известна, нежели земля. Особенно недоведомы два полюса ее, то есть одна сторона ее, обращенная к Богу, а другая - к миру: это две великие неразгаданные тайны! Последняя, по-видимому, понятна, но если присмотримся лучше, то увидим, что и она непостижима, таинственна. Для этого довольно указать на чувство зрения. Как бесчисленные предметы входят в душу? Чем держатся там, и как исходят оттуда? Все это не есть ли тайна? Древние баснословпли, что отделяются частицы от тел и входят в наш глаз; новейшие - изъясняют из преломления солнечных лучей; но все это не объясняет дела, все-таки остается таинственным то, как смотришь на небо, - и оно в глазе; смотришь на звезды, - и они в глазе! Та же таинственность примечается и в способностях души; так, из ума архитектора рождаются огромные громады зданий; философ производит из себя целый мир мыслей; историк выводит, так сказать, из себя несколько веков с бесконечным разнообразием лиц и событий; все это производится так, что душа ни в одном случае не чувствует и не терпит ни малейшей убыли, - и потому ведет к той мысли, что не должно останавливаться на логическом рассудке, но надобно идти далее, ибо он со своими диалектическими формами и соображениями есть враг всего высокого.Кроме невидимого действия на нас святых, есть действие их видимое. Они действуют на нас через тела свои, или мощи.