Умаляя свою кафолическую природу через установление определенной правовой власти, собор 256 г. не отказывался определенно от нее. Окончательный отказ от кафолической природы потому немыслим, что сама истина имеет кафолическую природу. Потому для собора в третьей форме остается в прежней силе положение, что кафолическое значение постановления собора могут получить только через рецепцию. Однако существенно меняется самый характер рецепции. При первых двух формах собора рецепция означала принятие церквами решений собора, т. е. признание их церковной истиной. В пределах правового круга это признание стало излишним, так как оно заменилось согласием епископов, участвующих на соборе. Епископ, имеющий правовую власть над своей общиной, своим согласием одновременно гарантировал рецепцию своей общины. Поэтому совершенно естественно, что принятие решений собора вне правового круга зависело от согласия епископов, не входящих в этот круг, или от другого собора. Рецепция получила характер принятия решений не через согласие общин, а через согласие епископов. Не претендуя навязывать свое решение другим церквам, собор 256 г. надеялся, что единогласный вотум 87 епископов склонит папу Стефана к принятию решений собора. Имеются все основания предполагать, что «Sententiae episcoporum» были разосланы если не всем, то большинству епископов. Киприан желал иметь в своем споре с Римом возможно больше епископов на своей стороне. Еще до начала осеннего собора 256 г. он послал специального посла к Фирмилиану Кесарийскому. Из письма этого последнего Киприану [224] видно, что он примыкал к практике Африканской церкви {225}. Если бы Стефан принял решения собора 256 г., то тем самым они бы получили кафолическое значение. Этого не случилось, и собор 256 г. остался навсегда местным.

Первая, чисто правовая, форма собора определила наличие в Церкви норм, не имеющих кафолического значения — обязательных для одного круга церквей и необязательных для другого. При второй форме собора всякое решение собора имело кафолическую природу и требовало принятия его другими церквами, т. е. компетенции собора подлежали вопросы явно кафолической природы, а компетенции церковно<го собрания — вопросы> латентно–кафолической природы. При неотчетливости церковного собрания, не всегда ясно различающего вопросы местного характера от вопросов общих и дисциплинарных и догматических, соборы решали как те, так и другие вопросы. В силу этого часто решения соборов практически приобретали кафолическое значение. При правовой организации церковных округов собор должен был заняться решением вопросов, имеющих значение только в пределах этого округа, или тех вопросов, которым сам собор не хотел придавать кафолического значения. <…> Собор в третьей форме может являться или в форме поместного окружного собора, или же кафолического, если его решения будут рецептированы другими округами.

III

1. Собор во второй форме генетически связан с собором–церковным собранием. В основе того и другого лежит церковное собрание. Связь третьей формы собора с церковным собранием мы констатировать не можем. Церковное собрание какой–либо общины не имеет отношения к этому собору. Хотя внешне по форме епископский собор связан с собором во второй форме, но основное ядро этого собора лежит не в нем, а в пресвитериуме.

Именно собор в третьей форме собора есть пресвитериум, расширенный участием епископов. Об участии епископов в пресвитериуме мы находим свидетельство у Киприана (речь идет о пресвитере Максиме и других): «Для разбора всего переданного мне дела я решил созвать пресвитериум (присутствовали даже пятеро епископов, которые были здесь и сегодня), чтобы на усиленном совещании с общего согласия постановить, как следует поступать в отношении их (новациан. — Ред.)». [226] Из этого свидетельства ясно, что карфагенские пресвитеры были усилены присутствующими в городе пятью епископами ввиду важности подлежащего обсуждению вопроса об обратном приеме в Церковь новациан. Присутствие епископов делало пресвитериум firmatum concilium. С другой стороны, вполне естественно предположить, что когда епископы приезжали в Карфаген для решения тех или иных вопросов, то совещание их с карфагенскими епископами происходило в пресвитериуме. Пресвитериум, особенно усиленный епископами, не только решал частные вопросы, но и намечал общие решения. Consensus omnium, о котором говорит Киприан, необходим был, чтобы выработать общие положения для всех аналогичных случаев. Если в соборе во второй форме значение епископского элемента было очень велико, то тем больше оно могло быть в пресвитериуме. Решения такого пресвитериума с полным правом могли рассматриваться как решения numerus episcoporum, особенно если это число было велико.

Решение пресвитериума не устраняло вполне решения церковного собрания. Принципиально решения были окончательными, но применение этих решений к частным случаям требовало одобрения или решения церковного собрания. Вне всякого сомнения, что на заседании пресвитериума, о котором говорится в послании 49, сначала разбирался общий вопрос о возможности приема новациан. Неважно, разбирался ли он чисто принципиально или на частном случае обратного приема новациан — принципиальное решение так или иначе было вынесено. Как решение numerus episcoporum, это принципиальное решение не нуждалось в одобрении ни церковного собрания Карфагена, ни других общин, но частные случаи приема в Церковь отдельных лиц требовали согласия церковного собрания. «Все это дело, следовательно, должно было стать народным достоянием, чтобы и тех видели утвержденными в церкви, кого уже давно считали заблуждающимися и скитающимися и скорбели о них». [227] Мы считаем себя вправе на основании Послания 49 утверждать, что в епископство Киприана в Карфагене, наряду с церковным собранием, функционировали и особые заседания пресвитериума, расширенные участием епископов. Можно допустить, что заседания пресвитериума вообще были закрытыми, но в некоторых случаях миряне на них допускались. В последнем случае миряне допускались по выбору епископа. На соборе 256 г. присутствие мирян засвидетельствовано в «Sententiae episcoporum», но ни о какой их активной роли нигде не упоминается.

2. Наличие в Карфагене расширенного участием епископов пресвитериума разрешает вопрос о составе карфагенских соборов эпохи Киприана. В настоящее время в науке существует два основных взгляда, друг друга исключающих: одни видят в этих соборах исключительно епископские совещания, а другие допускают в них участие не только клира, но и мирян. Представители и одного, и другого взгляда не без основания находят для них подтверждение у Киприана. Мы не будем останавливаться на подробном изложении этих взглядов, а укажем, что ни одни, ни другие не вполне правы. Киприановские соборы были в действительности заседаниями пресвитериума, расширенными участием того или иного числа епископов, что не исключало ни обычных церковных собраний, ни этих же собраний с участием епископов.

Находясь в добровольном изгнании, Киприан решительно отказывался до возвращения в Карфаген решить вопрос о lapsi. В послании 14, адресованном пресвитерам и диаконам, он указывает, что этот вопрос может быть решен им только совместно с общиной: «Когда по милости Бога приду к вам, тогда сообща, как требует того взаимная честь, рассудим и о том, что сделано, и о том, что нужно сделать» [228]. В том же письме сам Киприан объясняет, как он понимает «in commune tractabimus» (сообща рассудим). «С самого начала моего епископства я положил за правило ничего не делать приватно, по одному своему усмотрению, без вашего совета и без согласия народа» [229].Эти строки из письма Киприана важны в том отношении, что рисуют обычный порядок решения дел в Карфагене. Сначала обсуждение дела с пресвитерами и принятие совместного решения, т. е. заседание пресвитериума, а потом церковное собрание, которое дает свое согласие на принятое пресвитериумом решение. В вопросе о lapsi Киприан еще тем менее имел оснований отклоняться от обычного порядка, что этот вопрос, хотя и ставился по частным индивидуальным случаям, требовал общего принципиального решения. Однако очень скоро Киприан увидел, что вопрос о lapsi выходит за пределы Карфагенской общины и становится общецерковным вопросом. Так в 19–м послании к своим пресвитерам и диаконам Киприан писал: «Что касается тех, которые не получили никакой записки от мучеников, выставляют нас в черном свете (invidiam faciunt), то пусть ожидают, чтобы милосердие Господне вернуло общий мир Церкви, так как это не есть дело ни нескольких лиц, <или одной церкви,> или провинции, но дело всей вселенной». [230] Гонение коснулось всей Римской империи, и Киприану казалось правильным общее решение в пределах той же Римской империи. Это место из письма Киприана знаменательно еще и в том отношении, что здесь мы едва ли не впервые имеем дело с имперской церковью. Поэтому совершенно естественно, что Киприан должен был подумать и об ином способе решения этого вопроса. Имперское собрание епископов было неосуществимо. Киприан ставил для себя более близкие цели: добиться общего решения для Проконсульской Африки, которое согласовано было бы с решением Римской церкви. В том же письме Киприан указывает и способ решения вопроса: «Смиренномудрие, и учение, и самая жизнь наша требует, чтобы мы, предстоятели, собравшись с клиром, в присутствии верного народа, которому также за его веру и страх должна быть воздана честь, могли распоряжаться всем по общему соглашению» [231]. Нетрудно заметить, что состав собрания, которое, по мнению Киприана, должно было решить вопрос о lapsi, совпадает с составом осеннего собрания 256 г., как он обозначен в «Sententiae episcoporum». Как и там, так и здесь мы имеем собрание епископов с клиром, т. е. расширенное заседание пресвитериума. Как и в «Sententiae episcoporum», так и здесь упоминается о присутствии народа («praesente plebe»). Самое важное, что мы извлекли из этого письма, — это указание причины, в силу которой к совещанию привлекается народ. Заседания пресвитериума происходили обычно без мирян. Киприан считает, что в вопросе о lapsi надо сделать исключение: «…praesente etiam stantium plebe, quibus et ipsis pro fide et timore suo honor habendus est» [232]. Если в «Sententiae episcoporum» мы встречаемся с собором как собранием епископов, то здесь мы как бы присутствуем при формировании этого собрания. Не менее ясно говорил Киприан к пресвитерам и диаконам в Риме: «Дела других, хотя бы и получивших свидетельства от мучеников, я приказал прямо приостановить и отложить до нашего прибытия, чтобы потом, когда Господь дарует нам мир, и мы предстоятели во множестве соберемся вместе, и, обсудивши на общем совете с вами (communicato etiam vobiscum consilio), могли бы каждое из них устроить или исправить». [233] Такое указание мы находим и в письме 34 к карфагенскому клиру: «Обо всем мы рассудим самым полным образом, когда станем собираться вместе» [234].Намерение Киприана о созыве епископского совещания с участием клира и народа встретило полное сочувствие римского клира {235}: «Великое преступление, произведенное почти во всей империи (per totum pene orbem) надлежало, как ты пишешь, подвергнуть осторожному и осмотрительному обсуждению, при совещании со всеми епископами, пресвитерами и с самыми верными мирянами, как ты сам свидетельствуешь в твоих письмах» [236].Предполагаемое Киприаном широкое совещание епископов для решения общего вопроса о lapsi не могло отменить церковного собрания для решения конкретных случаев обратного приема lapsi. В письмах к народу Киприана мы встречаемся с указаниями на необходимость решения этого вопроса на церковном собрании: «Блаженные мученики нам писали (относительно некоторых lapsi. — H.A.), прося исследовать их просьбы. Когда Господь даст нам мир, мы вернемся в церковь, мы исследуем их по очереди в вашем присутствии и по вашему суду» [237]. Как видно из дальнейшего текста письма, Киприан предполагал, что на церковном собрании Карфагенской общины примут участие и епископы, которых Киприан специально предполагал пригласить. «Когда по милосердию Божию придем к вам, то, по созванию многих епископов, в присутствии исповедников, согласно божественному учению и вашему мнению можно будет рассмотреть письма блаженных мучеников и их желания» [238]. Вероятно, об этом же церковном собрании говорит Киприан в 43–м письме к народу. «После Пасхи и я явлюсь к вам с моими товарищами: в их присутствии, как на то мы раз навсегда согласились, можно будет и по вашему усмотрению и по общему нашему совещанию определить и постановить, что нужно делать» [239]. Однако, наряду с собором, церковное собрание почти совершенно стушевывается. Причина этого лежит в том, что оба собрания не отличаются по своему составу и легко могут переходить из одного в другое. Различие между ними заключается, так сказать, в интонации: первое — собрание епископов, расширенное участием клира и мирян, второе — собрание общины, усиленное епископами. Трудно предположить, что собрание епископов, закончив свои обсуждения, объявляет себя закрытым и открывает церковное собрание в том же составе, что и епископское собрание. Однородность состава приводит к тому, что одно и то же собрание рассматривает как общие, так и чисто конкретные вопросы. Фактически так и произошло. Весною 251 года в Карфагене состоялся «собор» для решения вопроса о lapsi. Пока длились заседания этого собора, надобности в церковном собрании не было. Естественно, когда собор закрылся, опять входит в силу нормальный порядок жизни: решение церковных вопросов на заседании пресвитериума и церковного собрания.3. Планируя будущее собрание, Киприан указывает полный состав этого собрания, хотя все время подчеркивая, что основное ядро его составляют епископы. В послесоборных описаниях Киприана епископский характер собрания выступает на первый план. Это не означает, что собор 251 г. по своему составу не соответствовал первоначальным предположениям Киприана. Послесоборная переписка о соборе касалась главным образом принципиальных решений, а это были, в конечном счете, решения епископов. Собор 251 г., как и предполагалось Киприаном, был собранием епископов, расширенным участием клира и верного народа. Та часть собрания, которая занята была конкретными случаями и которая соответствовала церковному собранию в послесоборный период, почти не интересовала Киприана, так как это было применение на практике принципиального решения епископов. В 55–м письме, написанном в конце 251 г., состав собрания определяется следующим образом: «Итак, сообразно с тем, что было раньше предположено, теперь по прекращении гонения, когда открылась возможность сойтись вместе, собралось большое число нас, епископов…» [240]. Copiosus episcoporum numerus — таков состав собора 251 г. Это соответствовало действительности, и это отвечало первоначальным планам Киприана. То же самое мы находим в 45–м письме: «Относительно того, что у нас постановлено по делу некоторых пресвитеров и Фелициссима, товарищи наши для твоего сведения послали к тебе за собственноручной подписью письмо, из которого ты узнаешь их мнение и приговор» [241]. И, наконец, в 48–м письме: «Мы, товарищи, собравшись во множестве и отправивши к вам послами соепископов наших Калодия и Фортуната, постановили считать все до времени <отлож>енным» [242]. Оба последние письма написаны непосредственно после собора 251 г. в конце мая или в начале июня. Все эти сведения совершенно определенно рисуют нам взгляд самого Киприана на собор 251 г. Несмотря на присутствие клира и народа, собор 251 г. остается для нас собранием епископов. Отсюда совершенно естественно, что число собравшихся епископов имеет очень большое значение для авторитета самого собора. Чем больше на собрании епископов, тем авторитетнее само собрание. «Если число африканских епископов (episcoporum in Africa numerus) кажется тебе недостаточным, то знай, что мы писали об этом деле в Рим, к товарищу нашему Корнелию, который и сам, после того, как имел собор со многими соепископами (cum plurimis coepiscopis), принял такое же, как и мы, решение». [243] Как мы видели, число собравшихся епископов играло немаловажную роль в соборах во второй их форме, но авторитет собора не стоял в такой прямой зависимости от этого числа. Поскольку собор во второй форме продолжал оставаться церковным собранием, постольку авторитет самого собора связан был с авторитетом этого собрания. Собор в третьей форме отрывается почти целиком от церковного собрания и единственным признаком авторитетности его остается число собравшихся епископов.4. Собор в третьей форме не мог отменить церковных собраний, как не мог и их заменить. Главным предметом занятий собора было решение принципиальных вопросов, в частности, на соборе 251 г. — вопроса о lapsi. Конкретное применение канона этого собора стояло в зависимости от церковного собрания. Меньше чем кто–либо другой Киприан мог сказать, что созванное им собрание епископов <могло> отстранить его церковную общину от участия в церковной жизни. Собрание епископов 251 г. необходимо было, чтобы выработать общее правило для приема lapsi. Как и раньше, обратный прием в церковь решался церковным собранием. Наиболее ясное указание на это мы находим в письме к Фиду: «Мы читаем твои письма, дражайший брат, в которых ты указываешь о Викторе, некогда пресвитере, что ему, прежде чем он принес обильное покаяние и весьма много послужил Господу Богу, Которому согрешил, вдруг наш товарищ Ферапий преждевременно и с чрезвычайной поспешностью дал примирение. Это достаточно нас задело как неподчинение нашему постановлению о том, чтобы не давать ему примирения прежде установленного по закону и полного срока покаяния без желания и ведома народа, без угрозы болезни или какой–либо другой настойчивой необходимости» [244]. Другой не менее важный вопрос остается, как и раньше, в компетенции церковного собрания: это вопрос о признании выборов нового епископа. Правда, сложный вопрос о признании выборов папы Корнелия подвергался обсуждению на соборе 251 г., но решен был окончательно не им, а церковным собранием Карфагенской церкви. Об этом ясно свидетельствует сам Киприан в письме к Корнелию: «Я велел читать перед клиром и народом те из доставленных ко мне писем о тебе и совосседающих с тобою пресвитерах, которые отзывались благочестивой простотой, а не злословием и ругательством» [245]. О признании Корнелия Киприан особой грамотой сообщил епископам североафриканской провинции: «Но и по нашей провинции мы поручили каждого епископа поставить о том же в известность, и от них также направить братьев наших с письмами» [246].Таким образом, церковное собрание, как и раньше, решает все вопросы, относящиеся непосредственно к местной церковной жизни, но решение принципиальных вопросов переходит к собранию епископов.