– А вы, значит, во всем этом не участвовали?

– Да в чем я мог участвовать? В чем? В каких его конпаниях? Вон где вся моя конпания – на кладбище!

– Ну какие же страсти вы говорите! – рассмеялась она. – Вы совсем еще молодец! Мой дед в восемьдесят на двадцатилетней женился. – Старик молчал и рассматривал бурый ноготь на большом пальце. – Ну а выпить-то вы с ним выпивали?

– Было, – ответил дед.

– Было! И часто?

– Счета я, конечно, не вел, но если подносил, как я мог отказаться?

– Ну да, да, конечно, не могли. Так вот, пили и говорили? Так?

Дед подумал и ответил:– Ну не молчали.– О чем же говорили-то?– О разном.– Ну а например?– Ну вот, например: в этом году яблок будет много – они через год хорошо родятся. Надо посылку собрать. Ты мне, дед, ящики с дырками сбей, чтоб яблоки дышали. Или: что это у нас перед музеем роют – неужели опять хотят фонтан строить? Или: я кумыс никак не уважаю, у меня от него живот крутит. Ну вот! – Дед улыбнулся.– Ну а о себе он вам что-нибудь рассказывал? Как он раньше жил, почему сюда приехал? Долго ли тут еще будет?– Нет, этого он не любил. Он все больше шутейно говорил! Смеялся.– Над чем же, дедушка?Дед посидел, подумал, а потом мрачно отрезал:– Над властью не надсмеивался.– А над чем же?– Над разным. Вот массовичку нашу не любил, над ней надсмеивался.– А еще над кем?– Ну над кем? Мне тогда это было без внимания. Ну вот секретарша главная в научной библиотеке была. Что-то они там не поладили. На нее он здорово серчал.– За то, что не поладили?– Нет, за падчерицу.Она подвинула к себе протокол.– А что с ней? Он что-нибудь там…– Нет, – дед резко крутанул головой. – Отца ее, врача, забрали, а секретарша все вещи его попрятала, а дочку перестала кормить: «Ты мне не дочь и иди куда хочешь». Так она по людям ходила ночевать. Вот ее он очень жалковал. Меня спрашивал, может, ее к нам в сменные билетерши взять? Я говорю: «Поговори с директором». – «Поговорю». Вот не успел.Старик замолк и стал снова рассматривать большой палец.– Что, болит? – спросила она участливо.– Да вот молотком по нему траханул. Сойдет теперь ноготь.Помолчали.– Жалко вам его?Он поднял голову и посмотрел на нее.– Ничего мне не жалко! Что мне, сват он, брат, что ли? Всех не пережалеешь, – сказал он досадливо.– Ну хорошо, – сказала она, – а вот золото у вас пропало. – Старик молчал. – Да ведь как пропало-то? Прямо из музея утекло. Что ж он так недоглядел? Это как, по-вашему? Его вина?– Не было его вины. Он тогда в горах сидел. Мы его туда извещать ездили. А был бы он – он бы этих артистов с первого взгляда понял.– А что же ему понимать? Он же их хорошо знал, – она как будто удивленно посмотрела на старика. – Ну что ж вы, дедушка, говорите? Он же отлично их знал! Отлично! Нет уж, тут не надо вам…Старик молчал.– И он же вам сам говорил, что их знает? – Старик молчал. – Ну, говорил же?– Никак нет, – отвечал старик твердо. – Этого не говорил.– Ну как же так? – она даже слегка всплеснула руками. – Как же не говорил, когда говорил. Он и сейчас этого не скрывает. – Старик молчал. – И они вам тоже говорили, ну, когда вы сидели с ними в этой самой… Ну как ее зовут, стекляшка, что ли?– Так точно, стекляшка-с! – старик ответил строго, по-солдатски и даже «ерс» прибавил для официальности.