что‑нибудь, если было так бездарно, что до сих пор ничего не нашло. Развитие не отрицает прошлого, а вбирает в себя его вневременное достояние, обогащает мир. Развитие есть творческий процесс, а его слишком часто понимают как всеобщее истребление.

Сознание близости к Богу, сознание того, что мы  – дети Божьи, а не рабы, есть психологическая подпочва моих религиозно–философских идей. Самолюбивый бунт против Бога не аристократичен, не благороден. Повторяю, уязвленность эта, тщеславность эта  — низкое состояние. Рыцарская верность Богу, Отцу своему, родному  – прекраснее, благороднее. Религиозное мироощущение в последней глубине своей  — радостно, хотя исходит из трагедии мира, имманентно непреодолимой. Мир имманентно взятый, натуральный мир  — ужасен, безысходен, не может быть оправдан, но религиозная вера и есть прозрение трансцендентного исхода, преодоления, оправдания. Благодать  — вот сущность религиозной жизни, и не верится в ту религию, которая не сделает жизнь благодатной.

В книге своей я не претендую дать окончательное решение вопросов, только ставлю вопросы и намечаю путь. Лишь соборным, сверх–индивидуальным деланием может быть раскрыта теократическая идея, лишь новый религиозный опыт поставит нас на твердую, незыблемую почву. И я неуверенной рукой писал последнюю главу. Книга эта направлена против трех исторических сил, трех могучих течений, сходящих со сцены и вступающих на сцену истории: 1) против старой, омертвевшей церкви, старого, остановившегося религиозного сознания и освященной им государственности, 2) против позитивизма и атеизма, старого рационалистического сознания и освященной им социал–демократической лжерелигии, 3) против анархического иррационализма, хаотической мистики и основанного на них общественного нигилизма. Новое религиозное сознание, условно именуемое неохристианством, лежит в основе того, что я противополагаю ложным направлениям. Первое и последнее в моем религиозном, философском и общественном отношении к бытию есть реально–мистическое ощущение личности, напряженное самоощущение, вопрошающее мировую тайну об индивидуальной судьбе.

Выпуская в свет эту книгу, не могу не вспомнить, как много дало мне общение с Д. С. Мережковским, 3. Н. Гиппиус, Д. В. Философовым и А. В. Карташевым.

Петербург. 15 апреля 1907 г.

[7]

ВВЕДЕНИЕ. Мистика и религияIРелигию можно рассматривать с разных точек зрения: с философской и научной (с моральной и эстетической, антропологической и исторической), может быть философия религии, наука о религии (мифология и др.), история религии, но есть еще одна точка зрения, которую слишком часто забывают  — религиозная точка зрения на религию. Ценность нерелигиозного исследования религии очень относительна и условна, так как понять тайну всякой религии можно только религиозно. В исследовании религии не только объект, но и субъект должен быть религиозен, субъект должен переживать религиозные ценности. Нерелигиозный субъект делает мертвым и пустым религиозный объект своего исследования. На религию нельзя смотреть со стороны,  — со стороны ничего почти не видно. И это религиозное отношение к религии не совпадает с теологическим, богословско–апологетическим. Апологетическое богословие давно уже превратилось в мертвую дисциплину, в навязанное воспоминание о былой религиозности. Для богословского исследования совсем не нужна живая религиозность субъекта, хотя и требуется формальная принадлежность к какому‑нибудь вероисповеданию. То, что я говорю, должно быть развито религиозной гносеологией, намеченной уже рядом религиозных мыслителей. Я делаю опыт религиозного рассмотрения мистики и религии, и потому рассмотрение это неизбежно должно превратиться в исповедание веры.В религиозном исследовании религии неизбежно предполагается существование в мире объективной, абсолютной, вселенской религии, раскрывающейся человеческому сознанию на разных ступенях, под разными образами и данной в полноте своей лишь на протяжении всего[8]мирового процесса 1. Допущение объективной, вселенской религии, религии как абсолютной реальности, есть apriori такого религиозного исследования. Если религия есть только религиозность, субъективно–психологическое состояние, принимающие произвольные формы в истории, то религии нет как реальности, то сама религиозность есть лишь самообман и иллюзия, то объект религиозности  — лишь проекция человеческих переживаний, и остается вслед за Л. Фейербахом рассматривать религию антропологически [2]. В мировом процессе раскрытия объективно–реальной, вселенской религии есть единственная, неповторимая мистическая точка соединения человеческого и Божеского, воплощения мирового смысла  — религиозный центр мировой истории, к которому все в мире шло и от которого все в мире идет. В мистической точке этой дано нам восприятие Божества как конкретного исторического факта. Без Христа религия осталась бы отвлеченностью и не было бы путей к реальному соединению с Богом.