Есть по крайней мере единственное, чему человек может отдаться без обмана: сознание своей смерти, ведь в ней сомнения нет. Не дать себя идиотизму обыденного сознания, как бы бессмертного. Люди едут, судят, знают очень много, особенно технического, об условиях жизни других людей, о государственных делах. Как боги. Газета обращается явно к бессмертному, и только недоговорками, т. е. цинично, подмигивая, к смертному. Откровенное, головокружительное человекобожие; бестрагичное народное сознание, титаническая «смеховая культура», безмятежный академизм. Смерть почти все воспринимают как огорчительное недоразумение. Государственные похоронные органы на каждую смерть смотрят с раздраженным Удивлением как на непорядок, случившийся впервые. — Помимо всех этих истин есть неуловимая мудрость: знать, зачем ты сейчас здесь, чувствовать теперешний вкус жизни. Ты в автобусе, который поворачивает с Киевского шоссе к восьмому микрорайону, прямо по дороге остановилось несколько легковых машин, милиционер ведет себя странно. Любая расписанная заранее истина издевательство над тобой.

[≈ 1–ая половина 1980–го]

Вся философия вращается вокруг тайны воплощения Ведь, в самом деле, голые идеи это чудовищно плоско, и обобщение текучего тоже чудовищно плоско. — В философии только первый скачок еще может быть нейтральным, например введение понятия сущего, которым можно обозначить все. Иначе говоря, есть дарованная сверху свобода быть другим, говорить другое. Но сразу за этим порогом начинается мир любви и восторга, упоение добром, и никакого права на нейтральность больше нет. Нейтральность первого шага нужна для защиты этого интимного мира, нейтральность дана Богом для неприступности своего действия, своей экономии. Позитивизм это желание всю жизнь спекулировать на нейтральности, оттягивание решительного шага.

 [≈ 1–ая половина 1980–го]

Человек, отказавшийся от мести, сумел вложить свое тепло в работу; ему удалось довести ее до конца и показать людям. Люди, отчасти и всегда малодушные, особенно теперь жестоко и безвозвратно погрязли в душевной склоке, обиде, растерянности. Они не только не поняли то, что было им показано, но и прошли не заметив мимо. Человек, решившийся было на дело, чувствует себя смятым, растоптанным. Должен ли он теперь уйти, отряхнув пыль с обуви, или погрузиться в общую склоку, надеясь возможно во многом оказаться первым, завидным и тем самым все‑таки наконец влиятельным? Ни то ни другое. Он одинок? Тем шире поле вокруг него. Он был неправ, воображая себя счастливым выразителем общезначимой силы. Водители и символы восстанут из камней. Одиночество (wir sind Einsamkeit, Рильке), которое он считает печальным исходом, на самом деле надежный выход. Окликать и откликаться может всякий, идти первым безлюдным путем не хочет странным образом никто. Или это естественно? Если всем суждено погибнуть, то все погибнут. Но если суждено спастись, то невозможно спастись если кто‑то один, среди общего стада, не искал путей. Легкие истины пусть говорят за себя. Кроме скользкого достоинства значимой фигуры есть достоинство, идущее от общезначимой трагедии.25.7.1980 Поэты благородны потому что неприступны: благородны в смысле хранения рода. Поэтом не станешь. Поэты, как неведомые звезды, непредвиденно и предначертанно проходят по небосклону истории. Ты чувствуешь божественную породу и не знаешь в чем она. Она не в чем‑то определимом, а сначала в верности и прямоте: в сыновнем доверии. По сыновней радости узнаешь близость к Отцу, Как рядом с крепкой семьей. Которая может быть и трагичной. — Но, с другой стороны, Божьи роды, непоколебимые и вечные, все пронизывают, так что аристократичность поэтов как ничто всему и всем открыта. Не она неприступна, а ты не хочешь приступить, боишься их семьи, устроив себе свою. Вечные роды пронизывают бытие, и поэты напоминают, что человек не только идет от вечности, как идет от вечности все, но и может вернуться к ней.25.7.1980 Дерево не есть, оно становится: старым, другим деревом, живым существом. Или даже оно становится ничем, разве что мы верим в Истинное дерево, обеспеченное в царстве идей. Для дерева вообще нет шансов быть, если оно не коснется человека, который может быть включит его в бытие, если конечно сам каким‑то образом имеет возможность прикоснуться к бытию. — Бытия вообще нигде нет в наличии.