430

Там же. Л. 216—217. После данного текста в рукописном экземпляре (тетрадь, с. 16) Флоренский записал карандашом: «(Голубь)». На с. 15 об. тетради Флоренский записал карандашом: «Крещение. Голубой свет в чане от крещенской купели Алеши. Зин<аиде> Серг<еевне> Шмелевой—луч». Можно предположить, что Флоренский записал случаи из своего священнического служения.—229.

431

«Почему же Богоявлением называется не тот день, в который Он родился, а тот в который Он крестился? Настоящий день есть тот самый, в который Он крестился и освятил естество вод. Посему в этот праздник в полночь все, почерпнув воды, приносят ее домой и хранят во весь год, так как сегодня освящены воды; и происходит явное знамение: эта вода в существе своем не портится от продолжительности времени, но, почерпнутая сегодня, она целый год, а часто два и три года остается неповрежденною и свежею и после столь долгого времени не уступает водам, только что взятым из источников. Почему же этот день называется Богоявлением?

Потому что Христос сделался известным для всех не тогда, когда Он родился, но когда Он крестился; до этого дня Он не был известен народу»—Слово в день Богоявления против не присутствующих в священных собраниях и о святом спасительном крещении Спасителя нашего Иисуса Христа... // Святой Иоанн Златоуст. Полное собрание творений. Т. 2. Кн. 1. Изд. 2-е. СПб., 1899. С. 405.— 229.

432Ср. ирмос 9-й песни «Службы Успения Пресвятыя Славныя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии» (15 августа): «Побеждаются естества уставы в Тебе, Дево Чистая, девствует бо рождество и живот предобручает смерть: по рождестве Дева и по смерти жива, спасаеши присно, Богородице, наследие Твое» (Миниа. Месяц август. Киев 1912. Л. 164).—229.433«Что такое Хомяков?—«Учитель Церкви», по ставшему ходовым выражению Ю. Ф. Самарина, или родоначальник утонченного русского социализма, как его определяли его современники?» (Священник Павел Флоренский. Около Хомякова (1916)//Соч.: В 4 т. Т. 2. М., 1996. С. 289).—230.434В рукописи Огневой и машинописном экземпляре, вероятно, описка: «почерком».—230.435Ср.: «Но Хомяков защищает алогизм, коль скоро идет речь о таинствах, с которыми он вообще не совсем ладит, ибо тут ему мерещится призрак «кушитства», и сам же рассуждает о догматах веры, включительно до тайны Пресвятой Троицы, когда горнее рассматривается вне его отношения к дольнему, т. е. рассматривается как понятие, а не как жизнь. Следовательно, не алогизм как таковой привлекает Хомякова, а отталкивает конкретность и непосредственность духовного мира, открывающегося в богослужении. Эти-то бесплотность и бескровность,— вероятно, гегелевская зараза,—были в известной мере болезнью раннего славянофильства.Если мы постараемся взглянуть на мысль Хомякова с достигнутой нами точки, то многое тут делается понятным, объясняясь именно из имманентизма, из боязни вторжения трансцендентного в имманентное. Понятно тогда и отрицание, на этот раз уже прямое, «периодических чудес», вроде нетления богоявленской воды, однако имеющее за собою веский авторитет Минеи и Златоуста. В январской Минее, именно после чинопоследования Богоявленского водоосвящения, делается примечание о святой богоявленской воде со следующей ссылкою: «О сей воде небесная она словесная ластовица, златословесный вселенский учительИоанн Константннограда патриарх в слове своем, о еже сходитися христианом во святую Божию церковь и о крещении, егоже начало: вси вы в благодушии есте днесь, аз же в печали один болезную: свидетельствует глаголя: но убо чесо ради не день, воньже родися, но день, воньже крестися явление глаголется; сий бо есть день, воньже крестися и вод освяти естество. Сего ради и в полунощи на праздник сей, вси почерпше в домы воду относят и соблюдают и чрез лето всецелое хранят. Понеже день освященных вод, и знамение бывает явственное, не растлевающуся вод оных естеству долготою времени: но на лето всецелое и два и три многащи лета, днесь почерпненной воде целой и новой пребывающей и по толицем времени ныне от источников емлемым водам сравняющейся»< Миниа. Месяц ианнуарий, 1904, л. 10.>. Так свидетельствует Минея. Но Хомяков пренебрегает этим тысячелетним свидетельством, доныне принимаемым Церковию,— пренебрегает во имя невоплощаемости духовного начала. Повторяю, если подметить у Хомякова этот легкий уклон к дуализму, то многое в Хомякове объясняется.Понятны, например, крайности его борьбы с католичеством. Хомякову как будто недостаточно еретичества Запада, ему хочется самые ереси Запада представить как бесповоротную бессмыслицу,— что приводит его к приведенным выше нехорошим словам об евхаристии в западном понимании, как «атомистическом чуде», и папе, как об «оракуле»,—словам, которые едва ли можно расценивать иначе, чем шаг на пути к толстовским кощунствам, когда другой «великий альтруист», и даже «величайший альтруист», опять-таки, по внушению человеческого самоупора, объявлял святые таинства «колдовством». К этим же крайностям относятся и чрезмерные обвинения романизма в лишении мирян Святой Чаши. Если бы Хомяков применил в отношении к католицизму тот самый метод познания, в забвении которого он обвиняет Запад,— познание любовью,—то, может быть, он нашел бы аналогии и в Церкви тем латинским особенностям, которые, будучи там, на Западе, погрешностями, не суть, однако, бесповоротные бессмыслицы, как их склонен толковать Хомяков. Так, например: папа, конечно, не непогрешим, но это не потому, что если бы признать противное, то этим непременно пришлось бы приравнять папу к «оракулу». Почему же в принципе, отвлеченно говоря, нелеп, недопустим благодатный дар непогрешимости в делах веры,—непогрешимости, независимой от степени нравственного совершенства,—если может быть независимым от нравственного совершенства дар совершать святейшие таинства. Хомяков говорит, что притязания папы на непогрешимость в делах веры можно было бы уподобить притязанию какого-нибудь епископа на совершенство любви. Опять-таки повторяем, что, отрицая фактическое существование дара непогрешимости, какового Церковь фактически же не признает, мы не видим, почему последнее сравнение Хомякова приводит этот несуществующий дар к нелепости в принципе. И почему в принципе недопустим благодатный дар любви Христовой, ниспосылаемой при рукоположении епископу или священнику? Да, кроме того, в православном богословии и на самом деле высказывался взгляд, согласно которому особенность дара священства есть именно сострадательная любовь.