Отец твой бегством лишь н жил,

Замуровавшись средь могил —

Могил души. Могу ль назвать

Иначе дом умалишенных? Тать

Обхитил разум их, и крик

Застыл пустой. Я к ним проник.

Там воздух по ночам густел

Обрывками сотлевших тел—Страстей безликих, все живых;Там стон страдальцев не затих,Хотя сменил уже на тьмуИм рок врачебную тюрьму.Увы, в голодный, жуткий годКакой подарок кто найдет0Искал кругом, что Мику дать —И дар нашелся: благодать.Хотелось мне, чтоб Божья тишьТебя укрыла, мой малыш.Был старец — праведный Давид.Сам в рое жалящих обидИ жгучих язвий, Бога СилОн Имя сладкое хранил.Однажды видит он во снеСудьбу мою — награду мне.Двойную благодать сулилИзлить провидец ИоилВо дни предельные скорбей.Мы не дошли до крайних дней,Но сон вещал, что Бог двойнымМне разум просветит СвятымДыханьем уст Своих, что ждетМеня и мудрость и почет.И вот, двойную благодатьТебе решил я передатьИ так сказал себе. С тех порСпустился я с высоких гор,Іде темносинь эфир небес,Во мглу долин, в унылый лес.Блужданьем темным утомлен,Я помню прошлое, как сон...Текли печальные года.Тебя не забывал отец,Мой хрупкий, маленький птенец.Себе я сердце разорватьГотов был, только б мир и гладьТебя окутали. ПолетСобытий кружит и влечет.В тревоге смутной, средь невзгодШел день за днем, за годом год.Ты рос, но слабый, бледен, малИ с детства горести познал.За сроком новый срок скользит.Но не фосфат же инозит* * хим. название фитинаУдобрит нив душевных новь —Восполнит ласку и любовь.Какой аптечный препаратВспоит сердечный чахлый сад?Заменит солнечный привет,Когда тебя со мною нет?Но знал: не должно мне роптать.Прошли года—не два, не пять,А много безуханных лет,Как звенья внутренних побед.Себя смиряя вновь и вновь,Я в жилах заморозил кровь,Благоуханье теплых розЗамуровал в льдяной торос.Так мысли пламенный прибой,Остыв закован сам собой.С тобой в разлуке вот опять.Тебе лишь повесть разсказатьМогу с своих унылых нар —Любви безсильной жалкий дар.Но не хотел бы уронитьИз рук ослабших Парки нить,Стрясти земную пыль и прах,Пока не выскажусь в стихах.«Цветы осенние милейРоскошных первенцев полей».Так пусть над кровом мерзлотыВзростут последние цветы.Прошла ли у тебя болезнь глаз. Относительно иода ты напрасно думаешь, что я прописываю его, потому что занялся им. Всегда я «прописывал» иод, т. к. это одно из немногих лекарств, которое считаю дейсгвенным, а кроме того испытал его на практике. Врачи говорят правильно, что от приемов иода получается некоторое раздражение слизистых оболочек. В частности— насморк. Ho они не правы, не советуя принимать иод зимою. Грипп столь скверная болезнь, что стоит претерпеть легкий насморк ради предупреждения заболевания гриппом; а я, например, уберегся от гриппа, который у меня уже начинался, именно приемами иода, равно сак и некоторые другие. А говорю об иоде я потому, что он действительно очень интересное вещество и очень интересный элемент (какая разница между иодом–веществом и иодом элементом?). Кстати сказать—любимый элемент моего любимого Мих. Фарадея. Очень рад, что вы (наконец‑то!) получили велосипед. Я думал, что дело получения стало уже безнадежным. Скоро тебе можно будет ездить на нем. Вероятно около Москвы снег уже сходит. У нас же — все под снегом и только на солнце начинается легкое оттаивание. Присылаю тебе беломорскую звезду, недавно выловленную из подо льда. Крепко целую тебя, дорогой. Кланяйся бабушке и Ан. Ф., а также С. И.Дорогая Тика, по твоему письму вижу, насколько лучше ты научилась писать; наверное скоро совсем перестанешь делать ошибки. Давать твой диктант мне некому, но не сомневаюсь, что если бы дал, то ошибок сказалось бы не мало. Поцелуй Аню и поблагодари за письмо. Здорова ли она? Пишет ли Нина? Сообщаю тебе, что неск. дней тому назад прилетела на разведки чайка, а сегодня, 10 апр., Кремль наполнился их криками: вороны заняли чаичьи гнезда и не пускают чаек, чайки же стараются отогнать ворон. Поэтому все галдят и говорить с ними нет никакой возможности.Дорогой Олень, что‑то ты совсем забыл своего папу. Или так болит голова, что не пишется? М. б. я пишу тебе на неинтересные тебе темы? Ho я все таки пока что возвращаюсь к литературе; если не теперь, то когда‑нибудь тебе пригодится. Сейчас перечитываю томик «Лирики Гете»[2332] и прочел 2–ую часть (1–й не достал) Шишкина «Сибирь кондовая». Во вступит, статье Габричевского к «Лирике» на стр. 21 читаю удачное определение «подлинно самобытного клас- сическ. искусства»: «такое искусство, в котором осуществляется гармонический синтез между творческой динамикой и объективным строем создаваемой вещи». С этим требованием классичности подхожу к литературе вообще и к русской в частности. Последняя на меня вся целиком, кроме золотого пушкинского века и редких исключений (К. Леонтьев напр.) производит впечатление удручающее. Вот, Шишкин. Какая муть, какой хаос, какая непросветленность мировосприятия! Это душевное сырье, непереваренные впечатления, необъективированное внутреннее смятение—а потому липкая отвратительная грязь, какая‑то рвота. Дело не в том, что Шишкин осуждает скверное. Как раз наоборот, он ничего не осуждает, скорее многое хвалит. И все же его восприятие—клевета на бытие, будто весь народ, вся страна—липкая топь, сплошная грязь без точки опоры, сплошная гниль. Соврем, литература все изображает так, будет ли это колхоз или город, послереволюцион. или дореволюцион. действительность. Словно взяли за ноги и окунули в помойку, где все смешано. Правда, бывает и такое. Ho в основе страна не такова, растет, учится, ошибается и исправляется, влечется к созиданию. Можно, конечно, разсматривать любую картину в лупу и не увидеть в ней ничего, кроме грязных комочков. Ho ведь если бы на основании этого лупо–глазия было высказано определение о целом, то все сочли бы судящего сумасшедшим. А русская литература поступает именно так: тут нет ума, умного созерцания жизни. Толстой, Достоевский и др. вступали на этот путь—ковыряться в гное, когда пред ними живое существо, и не замечать этого существа. А за ними пошло—дальше и дальше, вот уж полное отсутствие динамики творчества в гармоническом синтезе с объективным строем произведения: ни творчества, ни строя, ни гармонии. Нас зовут к новому реализму, глубоко правильный призыв. Ho на деле подают не реализм, а самый необузданный субъективизм, не просветленный к тому же руководящей идеей, а лишь внешне втиснутый в противоречащую ему схему разсудка. Пора же наконец понять, что нагромождение мерзостей не делает произведения реалистичным, а лишь служит обвинительным психологическим или скорее психопатологическим документом против автора. «Старая грязная черепаха!»—это самое обидное ругательство у китайцев. Целую тебя дорогая, не погружайся в субъективность, а будь в солнечном свете.