Я мог бы ограничиться сказанным и не говорить о тех других, которых Вы называете еретиками, чтобы и меня подвергнуть подобному же обвинению. Но так как я подал повод к этому, то и считаю себя некоторым образом обязанным воспользоваться означенным поводом, чтобы извлечь из него три выгоды: во–первых, весьма важно доказать невиновность стольких оклеветанных людей. Другая выгода, весьма подходящая к моей цели, состоит в том, чтобы постоянно разоблачать коварство Вашей политики в данном обвинении. Всего же важнее для меня то, что упомянутым образом я докажу всему миру ложность распространяемой Вами повсюду гнусной молвы, будто «церковь разъедена новой ересью». Так как Вы вводите в заблуждение множество людей, уверяя их, что вопросы, по поводу которых вы пытаетесь вызвать такую сильную бурю, существенны для веры, то я считаю чрезвычайно важным разрушить эти лживые внушения и в точности разъяснить здесь, в чем состоят затронутые вопросы, для доказательства того, что на самом деле в церкви нет еретиков.

Людовика, когда Вы спросили у одной из Ваших пастушек: «Ради кого, дочь моя, пришел на землю Иисус Христос? — Ради всех людей, отец мой. — Как, дочь моя, вы, значит, не принадлежите к этим новым еретикам, уверяющим, будто Он пришел только ради предустановленных»? Вашим речам подобного свойства верят дети и многие другие: ведь Вы этими небылицами занимаете их в своих проповедях, как о. Крассе в Орлеане, отрешенный за данные злоупотребления. Сознаюсь, некогда я и сам верил Вам. Такое мнение о Ваших оппонентах Вы внушали и мне. Так что, когда Вы настойчиво добивались их мнения о рассматриваемых положениях, я с вниманием следил за их ответом, и был сильно расположен прекратить всякие сношения с ними, если они не объявят, что отрекаются от этих положений, как явно нечестивых. Но они вполне открыто отреклись от них. Ведь г–н Сент–Бёв[325], королевский профессор в Сорбонне, в своих сочинениях, написанных для публики, осудил эти пять положений гораздо раньше папы. И их ученые выпустили несколько сочинений, между прочим, О победоносной благодати, которое написано в то же время и в котором они отвергают указанные положения и как еретические, и как не относящиеся к делу. Ибо в предисловии они говорят, что «это — еретические и лютеранские положения, вымышленные и придуманные произвольно; их нет ни у Янсения, ни у его защитников». Таковы их собственные слова. Они жалуются на то, что им приписывают явно предосудительные взгляды, и за это обращают на Вас следующие слова св. Проспера[326], первого ученика св. Августина, их учителя, которому французские полупелагиане навязывали подобные же взгляды, чтобы возбудить к нему ненависть. «Есть люди, — говорит св. Проспер, — одержимые такой слепой страстью бесславить нас, что прибегают к способу действия, губительному для их собственной репутации. Ибо они намеренно измыслили некоторые положения, полные нечестия и богохульства, и рассылают их повсюду с целью заставить думать, будто мы защищаем их в том смысле, который ‘наши недруги выразили в своих писаниях. Но данный ответ докажет нашу правоту и коварство приписавших нам нечестия, изобретатели коих единственно они сами».

Поистине, отец мой, когда я услышал, что они говорили таким образом до конституции; когда увидел, что затем они приняли ее со всяческим почтением и предложили ее подписать и что г–н Арно заявил обо всем этом в своем Втором письме сильнее, чем я могу передать, я счел грехом сомневаться в их вере. И действительно, люди, до Письма г–на Арно отказывавшие в отпущении друзьям их, затем заявили, что после его откровенного осуждения заблуждений, которые ему приписывали, нет никакого основания отлучать от церкви как его самого, так и его друзей. Но Вы поступили иначе, вследствие чего я стал подозревать Вас в пристрастии. Ибо, думая, что они воспротивятся подписанию конституции, осуждающей пять положений. Вы угрожали принудить их подписать данный документ, когда же стало ясно, что о сопротивлении нет и речи, Вы совершенно перестали затрагивать упомянутую тему. И, несмотря на то, что Вам, по–видимому, следовало бы после всего происшедшего одобрить их поведение, Вы все–таки не прекратили обращаться с ними, как с еретиками, «ибо, — говорили Вы, — сердце их противоречило руке, и они только наружно католики, внутри же — еретики»[327], как Вы сами заявили в Вашем Ответе па некоторые вопросы, стр. 27 и 47.

Каким страшным мне показался такой прием, отец мой! Про кого ведь нельзя сказать того же? И какой раздор можно было бы вызвать под этим предлогом! «Если отказываются верить людям, когда они исповедуют веру, согласно с учением церкви, — говорит святой папа Григорий[328], — то этим подвергают сомнению веру всех католиков» (Registr, кн. 5, Письмо 15). Итак, отец мой, я стал опасаться, что «намерение ваше — сделать этих людей еретиками, хотя бы они и не были таковыми», как говорит тот же папа по поводу такого же спора, происходившего в его время: «Ибо, — говорит он, — отказываться верить тем, кто исповеданием веры свидетельствует о своей принадлежности к истинной вере, значит не противиться расколам, а вызвать раскол: Hoc non est haeresim purgare, sed faceted (Письмо 16). И я в самом деле убедился в действительном отсутствии еретиков в рядах церкви, когда узнал, что г–н Арно и его товарищи совершенно оправдались от всяческих подозрений в ереси, так что Вам уже нельзя было обвинять их в заблуждениях относительно религии и пришлось свести спор с ними только на вопросы фактические, касающиеся Янсения, а последнее уже не могло бьггь предметом ереси. Ибо Вам хотелось заставить их «признать, что осужденные положения находятся у Янсения целиком, слово в слово, в подлинных выражениях», как Вы сами писали: Singulares, individuae, totidem verbis apud Jansenium contentae, в ваших Cavillt[329] (стр. 39).

С той поры ваш спор стал восприниматься мной со все большим безразличием. Пока я думал, что вы спорите об истинности или ложности положений, я вас слушал со вниманием, так как тут дело касалось религии. Но как только убедился, что вы спорите лишь о том, находятся ли они слово в слово у Янсения или нет, то перестал интересоваться вашим спором, ибо религия тут уже не затрагивалась. И нельзя сказать, чтобы Ваши слова не выглядели внешне правдиво. Ибо когда говорят, что такие–то выражения находятся слово в слово у такого–то автора, то этим исключаются всякие сомнения. Посему я и не удивляюсь, что столько людей и во Франции, и в Риме поверили, благодаря столь малоподозрительному выражению, будто Янсений действительно проповедовал данное учение. Вот причина, почему я был немало удивлен, когда узнал, что этот самый фактический пункт, который Вы выставляете столь достоверным и столь важным, оказался ложным, и Вам заявляли о Вашей неспособности указать страницы у Янсения, на которых Вы будто бы нашли осужденные положения слово в слово, а также о том, что Вы никогда не могли их указать.

Я излагаю весь ход рассматриваемого дела, поскольку он, мне думается, достаточно ясно раскрывает дух Вашего Общества и поскольку изумительно видеть, что несмотря на все сказанное мной выше, Вы тем не менее не переставали повсюду разглашать, что они — все–таки еретики. Вы только изменяли их ересь, смотря по времени: по мере того, как они оправдывались в одной ереси, ваши отцы приискивали взамен другую, дабы за ними всегда числилась какая–нибудь ересь[330]. Так, в 1653 году их ересь заключалась в характере пяти положений; затем — в выражении слово в слово. Затем Вы внедрили ее в сердца. Но теперь обо всем этом уже не говорят, а утверждают, что они будут еретиками, если не подпишутся под тезисом: «смысл учения Янсения заключается в смысле осужденных пяти положений».

Вот предмет нашего настоящего спора. Вам недостаточно осуждения ими пяти положений и всего другого, что может найтись у Янсения, согласного с упомянутыми еретическими постулатами и противного св. Августину, ибо все это они исполняют. Стало быть, вопрос не в том, чтобы узнать, например, «умер ли Иисус Христос только за предустановленных» (они осуждают данное положение точно так же, как и Вы), но в том, признает ли это Янсений, или нет. Посему я заявляю раз и навсегда, что спор ваш мало меня затрагивает, как мало затрагивает он и церковь. Ведь хотя мы с Вами, отец мой, и не доктора богословия, тем не менее я очень хорошо понимаю, что здесь речь идет не о вере, ибо весь вопрос в том, чтобы узнать мнение Янсения. Если бы они думали, что его учение соответствует подлинному и буквальному смыслу этих положений, они осудили бы такое учение. Но они отказываются поступить подобным образом только потому, что убеждены в совершенном несходстве взглядов Янсения и осужденных постулатов: следовательно, если бы даже они и понимали неверно учение еп. Ипрского, то не были бы еретиками, так как они понимают его только в католическом смысле.

В качестве примера для объяснения я укажу на различие мнений св. Василия и св. Афанасия[331] о сочинениях св. Дионисия Александрийского[332]. Св. Василий, находя, что в них содержится мнение Ария против равенства Отца и Сына, осудил их как еретические; святой же Афанасий, находя, что в них содержится истинное учение церкви, защищал их как католические. Думаете ли Вы, отец мой, что св. Василий, считавший упомянутые сочинения арианскими, имел право смотреть на св. Афанасия как на еретика, поскольку последний их защищал? Имел ли он какой–нибудь повод к этому, ведь св. Афанасий защищал не арианство, а истинную веру, заключенную, по его мысли, в указанных сочинениях? Если бы оба праведника сошлись во мнениях относительно истинного смысла данных сочинений и оба признали бы в них еретический смысл, тогда, без сомнения, св. Афанасий не мог бы одобрить исследованных подобным образом сочинений, не впадая в ересь; но так как отцы расходились во мнениях по поводу искомого смысла, то св. Афанасий, защищая вызвавшие спор книги, все же оставался католиком, хотя и понимал их неправильно. Ибо дело туг шло о заблуждении по поводу факта, и в своем учении он защищал лишь католическую веру, которая, на его взгляд, содержалась у Дионисия.То же самое, отец мой, скажу я и теперь. Если бы Вы и Ваши противники достигли единого взгляда на доктрину Янсения, признав совместно, что он, например, держится мнения, будто невозможно противостоять благодати, то всякий, отказывающийся осудить его, был бы еретиком Но, когда вы спорите о смысле его учения, и они убеждены, что, по его мнению, возможно противостоять благодати, у Вас нет никакого повода считать их еретиками, какого бы рода ересь Вы не приписывали Янсению, поскольку они осуждают тот смысл, который в нем усматриваете Вы, а Вы не посмели бы осудить тот смысл, который видят там они. Если же вы желаете уличить их в ереси, в таком случае докажите, что смысл, усматриваемый ими у Янсения — еретический, тогда и они сами будут еретиками. Но как можете Вы это сделать, когда установлено, по Вашему собственному признанию, что смысл, придаваемый ими Янсению, не осужден.Чтобы нагляднее показать Вам это, я возьму в качестве основания признаваемый Вами тезис, а именно: «учение о действенной благодати не было осуждено, и папа в своей конституции не коснулся его». И действительно, когда он предложил рассмотреть пять положений, то вопрос о действенной благодати был изъят из–под всякой цензуры. Последнее в совершенстве явствует из показаний духовных судей, которым папа поручил рассмотрение. Эти показания у меня в руках, равно как в руках у многих лиц в Париже, и, между прочим, у епископа города Монпелье, привезшего их из Рима. Из самих показаний видно, что мнения судей разделились. Главные из них, например, начальник святейшего дворца, комиссар инквизиции, генерал августинианцев и др.Вот почему папа их осудил, и его суду подчинились все.Итак, отец мой, несомненно, что действенная благодать не была осуждена. Да ведь св. Августин, св. Фома и вся его школа, многие папы и многие соборы, равно как и все предание так сильно защищали ее, что было бы нечестием объявить учение о ней ересью. А между тем все, кого вы объявляете еретиками, провозглашают, что у Янсения нет ничего иного, кроме учения о действенной благодати. И это–то, единственно, они и защищали в Риме. Сами же Вы признали (Covilli, стр. 35), что перед папою «они ни слова не промолвили о положениях, пе verbum quidem, а все время говорили только о действенной благодати». Таким образом, ошибаются они или нет, предполагая это, но во всяком случае несомненно, что предполагаемый ими смысл не еретический, и, следовательно, они не еретики. Короче сказать, или Янсений учил только о действенной благодати, и в таком случае он не заблуждался; или же он учил о другом — и тогда у него нет защитников. Весь вопрос, следовательно, состоит в том, чтобы убедиться: действительно ли Янсений учил о чем–нибудь другом, а не о действенной благодати, и, если окажется, что это так, то за вами будет слава лучше его понявших. Но и им нечего горевать, поскольку они не заблуждались в вере.Итак, отец мой, надо восхвалять Господа, потому что в церкви на самом деле нет ереси, ибо дело здесь идет лишь о фактическом вопросе, который не может образовать ереси. Ибо церковь постановляет решения в вопросах веры по власти, данной ей Богом, и исключает из своего лона всех, отказывающихся принять их. Относительно же вопросов о факте она не имеет такой власти. И причиной здесь то, что наше спасение связано с верою, которая была нам открыта и которая сохраняется в церкви преданием. Но это спасение не зависит от других частных фактов, не привнесенных божественным откровением. Таким образом, обязательно веровать, что заповеди Бога не неисполнимы; но не обязательно знать, чему учил Янсений относительно данного предмета. Вот почему в определении догматов веры Бог управляет церковью через помощь Своего разума, неспособного заблуждаться; тогда как во всем, что касается фактов, Он предоставляет ей действовать при помощи внешних чувств и разума, которые в подобных вопросах естественные судьи. Ибо один только Бог мог наставить церковь в вере. Но стоит только прочесть книгу Янсения, чтобы убедиться, находятся ли в ней названные положения. Отсюда следует, что противиться постановлениям в вопросах веры значит впадать в ересь, ведь это значило бы противопоставлять свой собственный разум разуму Божию. Но вовсе не ересь, хотя, может быть, и будет дерзостью не верить некоторым частным фактам, так как подобное неверие свидетельствует только о противопоставлении разума — быть может, разума светлого — авторитету, хотя и великому, но не способному быть в этом деле непогрешимым.Вот что признают все богословы, как видно из следующего правила кардинала Беллармина из вашего же Общества: «Вселенские и Законно утвержденные соборы не могут заблуждаться в определении догматов веры; но они могут впасть в заблуждение по поводу вопросов о факте». В другом месте сказано: «Папа как таковой, и даже во главе вселенского собора, может заблуждаться в отдельных спорах о факте, зависящих преимущественно от исследований и свидетельств людей». Кардинал Бароний[333] говорит то же самое: «В догматах веры надлежит вполне подчиняться постановлениям соборов; что же касается людей и их сочинений, то оказывается, что произнесенные над ними приговоры не соблюдались с такой строгостью, ибо нет человека, которому не случалось бы здесь ошибаться». По этой именно причине архиепископ Тулузский извлек следующее правило из писем двух великих пап: св. Льва и Пелагия II: «Истинная цель соборов есть вера. Все остальное, решающееся на них, за исключением догматов веры, может подлежать новому рассмотрению и обсуждению, тогда как решения по вопросам веры не должны уже более вновь обсуждаться. Ибо, по словам Тертуллиана, одно лишь правило веры незыблемо и неотменимо».