сокровищем.

И ты будешь им, если наполнишь мне ум светом.

Если меня будет поносить чернь, ты распространи

на меня свою милость.

И ты ее распространишь, если наполнишь мне душу

светом.

Скорее поднимайся! Почему не уведешь меня от теней

вещей?Но прежде наполни мне эту грудь светом.Я — пепел, тень, ничто: но когда наполнишь меня светом,Я стану сущим и вещью, а не пеплом, тенью, нпчем.Освободи меня от всего, от любви к бездейственной земле.Так будет мпр! И ты сделаешь это под сиянием твоегосвета.Дай мне побольше этого света, дай мне презирать смерть;Дай мне желать смерти, дай мне любить смерть!О призрачном удовольствии[102]Если легкая тень тебя укрывает, стоит ей исчезнуть,тебя опалит зной.Если же дом тебя укрывает, найдешь в нем покойи ночью, и днем.Такова же телесная сладость. То чувствуешь сладостьмеда,Но скоро она, как тень, убегает, наполняя грудь горькойжелчью.О! беги, беги, любезный богу человек, от приманки: в нейскрыт крючок.Приманка скрывается быстро, но в ней остается жадныйкрючок.Но не такова добродетель: она делает душу мужественной;Сначала она тягостнее желчи, а затем нравится.Так же бывает, когда ты неохотно принимаешь горькоелекарство,Однако после каждый род пищи тебе становится приятен.И кто не хочет уступить лпхорадке, располагающейко сну,У того скоро возвращается радость здоровья.Кто вынес зиму от начала до конца, у того придетприятпая весна.У кого сначала дождь, у тех затем наступает туман.Бог везде справедлив, умеряя все вещи.Нет ничего чистого: бог все смешал.Ибо горькое покрывается сверху сладким.Что начинается сладким, будет иметь горький конец.Напротив, сладость предполагает муравьиный труд.Сладкое вкусит позднее тот, кто в силах поглотитьнеприятное.И слабые сердца в силах начать сладким,Но только у превосходных людей сладким венчается труд.БАСНИ ХАРЬКОВСКИЕЛюбезный приятель![103]В седьмом десятке нынешнето века, отстав от учительской должности и уединяясь в лежащих около Харькова лесах, полях, садах, селах, деревнях и пчельниках, обучал я себя добродетели и поучался в Библии; притом, благопристойными игрушками забавляясь, написал полтора десятка басен, не имея с тобою знакомства. А сего года в селе Бабаях  [104] умножил оные до половины. Между тем, как писал прибавочные, казалось, будто ты всегда присутствуешь, одобряя мои мысли и вместе о них со мною причащаясь. Дарую ж тебе три десятка басен, тебе и подобным тебе.Отеческое наказание заключает в горести своей сладость, а мудрая игрушка утаивает в себе силу.Глупую важность встречают по виду, выпроваживают по смеху, а разумную шутку важный печатлеет конец. Нет смешнее, как умный вид с пустыми потрохами, и нет веселее, как смешное лицо с утаенною дельностью. Вспомните пословицу: «Красна хата не углами, но пирогами».Я и сам не люблю превратной маски тех людей и дел, о которых можно сказать малороссийскую пословицу: «Стучит, шумит, гремит… А что там? Кобылья мертвая голова бежит»  [105]. Говорят и великороссийцы: «Летала высоко, а села недалеко» — о тех, что богато и красно говорят, а нечего слушать. Не люба мне сия пустая надменность и пышная пустошь, а люблю то, что сверху ничто, но в середке чтось, снаружи ложь, но внутри истина. Такова речь, и человек назывался у эллинов oiXr|v6<;, картинка, сверху смешная, но внутри благолепная [106].Друг мой! Не презирай баснословия! Басня и притча есть то же. Не по кошельку суди сокровище, праведен суд суди. Басня тогда бывает скверная и бабья, когда в подлой и смешной своей шелухе не заключает зерно истины, похожа на орех пустой. От таких‑то басен отводит Павел своего Тимофея [107] (I к Тимофею, гл. 4, ст. 7). И Петр не просто отвергает басни, но басни ухищренные, кроме украшенной наличности, силы Христовой не имущие. Иногда во вретище дражайший кроется камень. Пожалуй, разжуй сии Павловские слова: «Не внимая иудейским басням, ни заповедям людей, отвращающих от истины». Как обряд есть без силы божьей — пустошь, так и басня, но без истины. Если ж с истиною, кто дерзнет назвать лживою? «Все ибо чистое чистым, оскверненным же и неверным ничто же чисто, но осквернися их ум и совесть» (К Титу, I) [108]. Сим больным, лишенным страха божия, а с ним и доброго вкуса, всякая пища кажется гнусною. Не пища гнусна, но осквернился их ум и совесть.