Мы, и христиане и атеисты, лучше поймем друг друга, если, оставаясь самими собой, будем работать, исполняя каждый свой человеческий долг. При всем различии наших мировоззрений у нас есть и общее поле для труда, и общие опасности. «Политические и экономические успехи исторически преходящи, — говорил не так давно в Казани Александр Яковлев. — Вечен человек, и непреходящи его нравственные ценности. Его жизнь, его радости и тревоги, надежды и разочарования, его вера и сомнение — словом, все то, что выражает суть человеческого бытия». Под этими словами коммуниста новой формации подпишется, я думаю, любой христианин, любой верующий.

Дружба со священником не превратила Санчо в католика, но он чувствует, что между ними установилась внутренняя связь, над которой не властны время и даже смерть. В свою очередь отец Кихот отнюдь не стал марксистом, но он нашел в лице Санчо настоящего брата, который, он верит, «недалек от Царства Небесного». И символом этой веры становится незримая Чаша, из которой умирающий потомок Дон Кихота причащает потомка Санчо Пансы.

Дух, пронизывающий роман Грина, характерен для нашего бурного и противоречивого века, который отмечен не только насилием и жестокостью, но и страстным стремлением людей к миру и взаимопониманию. Именно сейчас, на исходе XX столетия, мы со всей серьезностью стали задумываться над тем, куда ведет раздувание «образа врага».

Война верований, идеологий, систем имеет долгую и мрачную историю. Но постепенно человечеству становится все яснее, что, культивируя ненависть — религиозную, политическую, национальную, — оно раздирает самое себя. Приближает тот рубеж, где маячит призрак апокалипсической катастрофы.

Поэтому сегодня вопрос об отношениях между «верами» (пользуясь терминологией Грина) приобретает необыкновенную остроту.

Можем ли мы, столь разные, все–таки жить вместе на одной Земле?

Вселенная, Природа, а в понимании христиан — Провидение уже ответили на этот вопрос, поставив человека перед лицом грозной правды.

Если не сможем — неизбежно погибнем…МОЛОДЕЖЬ И ИДЕАЛЫПочему, когда речь заходит о болевых точках общества, так часто выплывает вопрос о молодежи?И вообще, откуда возникла эта категория — «молодежь»? Ведь еще в XIX веке во главе правительств, армий, среди писателей и общественных деятелей сплошь и рядом мы находим людей, которых сегодня отнесли бы к категории «молодежи». По–видимому, произошло какое–то возрастное социально–психологическое смещение, которое, кстати говоря, заметно почти во всем мире.В перспективе истории этот факт объясним и оправдан. И не только истории, но и — эволюции. Известно, что чем выше развито существо, тем длительней у него период «воспитания», заботы о подрастающем поколении. В человеческой культуре этот период растягивается еще и потому, что постоянно растет объем информации, освоить которую необходимо для профессиональной деятельности.Если полтораста лет назад можно было считаться образованным человеком, учась «понемногу, чему–нибудь и как–нибудь», то в наши дни годы учения занимают 10 — 15 лет, т. е. почти четверть средней сознательной и активной жизни. В этом заключается одна из причин возникновения такой категории, как «молодежь».Сегодня мы все с тревогой отмечаем кризисные и болезненные явления в молодежной среде. Частично помогла тому гласность, открывшая многим глаза. Но я уверен, что социологи, владеющие не фиктивными данными, а достоверным материалом, уже давно вынуждены признать, что преступность, апатия, цинизм, погоня за острыми ощущениями нагнетаются в угрожающем темпе.