Не ощущая и не понимая личности, религия социализма совершенно неверно толкует равенство в смысле уравнения, смешения индивидуальностей, обезличения в однородной массе. Религия социализма посягает на внутреннюю сущность личности, на естественную иерархию человеческих душ, на индивидуальное предназначение каждого лица в мировой гармонии. Всех хотят уравнять в назначении и назначением этим признать однородную общественную пользу, обязательную службу земному процветанию рода человеческого. В социалистическом обществе не мыслится существования пророков и мудрецов, великих учителей жизни, творцов и гениев, царей в царстве духа". В конце социалистического уравнивания получится не равенство живых личностей, а равенство во всеобщем небытии, равное небытие. Но не потому ли человечество и достойно существования, что создает оно великое, над ним возвышающееся? "Не богатством, не знатностью происхождения, не внешними вещами и не родовыми свойствами, а силой духа, внутренним правом личности должна создаваться реальная иерархия".

"Слишком верит социализм в политику, в единственность и окончательность политического пути спасения, в политические формы и формулы. [...] Думают, что достаточно изменить вне человека находящиеся вещи и сам человек изменится, что из злых чувств и желаний можно внешним, механическим путем создать какую угодно добрую общественность". Правда, говорят и об изменении сознания, но в сущности на практике верят в какую-то политическую алхимию, возлагают надежды на политические перевороты, разные республики, голосования всех систем. "Русская социал-демократия начинает верить в голый факт захвата политической власти безотносительно к состоянию общественного сознания и распределению общественных сил. Но "безумно думать, что политикой можно окончательно соединить людей, преодолеть вековечный раздор человеческий. [...] Культ политических форм [...] всегда приводит к пустоте. Ни либеральная, ни демократическая, ни социалистическая республика, ни иная какая-нибудь форма не может спасти человечество, очеловечить его, соединить с высочайшим в жизни, если сущность людей останется неизменной, если сознание людей останется поверхностным, если последняя воля человечества и последняя любовь его направлена на тот же старый мир. Есть в мире одна только гарантия крепости новой свободной жизни - изменение сознания людей, перерождение их душ, новая воля и новая любовь, сила чувств и желаний, крепких как скала. Политика и социализм должны сделаться сознательно религиозными, подчиненными абсолютному центру жизни, тогда только они потеряют свой антирелигиозный и обратно религиозный характер, тогда только будет побежден зверь политики и земной бес социализма".

"То, что относится в социализме к человеческому процессу освобождения, есть правда социализма, то, что переходит в сверхчеловеческий процесс воплощения земного бога, в окончательный соблазн хлебом земным, есть ложь и грядущее зло социализма, обратная религия, лжесоборность царства искусителя".

Так, рассматривая социализм, автор приходит к заключению, что социализм религией быть не может. Нам только кажется немного странным, что автор рассматривает как религию такое мировоззрение, которое не хочет и говорить о мире сверхчувственном и о сношениях с ним. Такое мировоззрение нельзя называть религией, и само оно не имеет права себя так именовать, потому что само же отрицает все то, признание чего составляет характеристическую черту религии как понятия; атеизм не религия.

Но в изложенной статье много правды сказано даже в лицо социализму. Ведь социализм встречают до противоположности различно. Одни считают черносотенным всякое слово, сказанное против социализма, и говорящего заподазривают в приверженности к шкурным интересам. Другие суеверно крестятся, лишь только услышат слово "сицилист", и в простоте сердечной принесут охапку дров, если понадобится сжечь одного из тех "отчаянных, что в царя стреляют". Страх последних едва ли имеет основание. Социализм имеет большую жизненную правду, и эта правда больше и больше входит в жизнь. Никакое самое деспотическое государство не может прожить без социализации некоторых сторон жизни. Социализм желает людям добра, и неужели потому бояться его? Все, что говорится о добре, что к добру стремится, - все это желанно для христианина. Но нужно обратить внимание на то, что всякое добро, всякое учение о добре для христианина не ново. Можно ли учить о большем добре, чем то, о котором учил Христос? Нельзя. Есть ли добро, которое не обнималось бы христианской любовью? Нет. Такого добра нет и быть не может. Что же нового в социализме по содержанию? Да если бы люди жили по Христову учению, неужели тогда возможна была бы какая-нибудь эксплуатация, деление на классы и вражда классовых интересов и прочее? Социализм хочет накормить. А разве среди христиан (конечно, не по метрикам только, как у нас теперь) возможен голодный? Но бесспорно, социализм прав в том, что нужно накормить. Только социализм как мировоззрение, до конца продуманный, ужасен. Ужас такого социализма достаточно изображен в статье г-на Бердяева.

Может быть, социализм указывает путь к достижению добра? Но для христианина только Христос есть Путь, Истина и Жизнь. Зачем идти христианину по путям Маркса, Энгельса, Каутского, Бебеля и других, если есть путь Христов? Совершеннее этого пути ничего быть не может; кроме имени Иисуса, нет другого имени, которым можно было бы спастись. Действительно, путь к добру, указываемый социализмом, бесконечно хуже пути христианского. В статье Бердяева замечено - и мы это хотели бы особенно подчеркнуть, что социализму недостает радикализма. Радикализм социализма слишком поверхностен. Христианство со своим "Покайтеся! ??????????!" бесконечно радикальнее социализма. В копеечной брошюрке "Новая Нагорная проповедь" так переделана третья заповедь блаженства: "Несчастны кроткие, потому что они никогда не получат земли". Это характерно для социализма; он не понимает силы кротости, а это свидетельствует только о его недостаточном радикализме. О том же говорит и допускаемое социализмом ограничение свободы, если это понадобится. В изложенной статье отмечено, что социал-демократия готова иногда ограничить не только какую-нибудь свободу, но иногда хотела бы насиловать и свободную совесть. В христианстве выше всего ценится свобода совести. Совесть свободна, и прикасаться к ней с грязным насилием, по христианскому учению, преступно. Совесть человеческую не может насиловать никакое большинство. В христианстве нет подчинения; там есть только согласие свободной совести. Кто требует безграничного подчинения большинству, подчинения даже свободной совести, тот сам еще раб. К такому рабству и зовет социализм, а где Дух Господень, там свобода. Свобода, конечно, ценнее рабства, и христианство, основывающееся на свободе, без сомнения, радикальнее социализма.

Социалистическая политика не может удовлетворить религиозного мыслителя; последний должен мыслить глубже, чем социалист. Революционный же социализм может только отталкивать. Еще ветхозаветный мудрец в 1-й главе своих притчей учит сына: не ходи в путь, уклони ногу свою от пути тех, которые будут звать тебя на неправедное убийство, чтобы набрать всякого драгоценного имущества и наполнить домы свои добычей, хотя бы они обещали общий склад всего и мешец един для всех. Долгий опыт человечества, кажется, должен бы убедить, что нет ничего желанного в насилии, ради чего оно ни производилось бы. "Демон революции жаждет крови и человеческих жертв, подобно демону реакции, который совершил уже свои неслыханные преступления. [...] Против этих демонов должна восстать новая сила духа, в душах людей должно что-то измениться, что-то переродиться". "Зверь политики, превращенной в отвлеченное начало, раздирает сейчас несчастную Россию, (насилия реакции) обливают ее кровью, и революционный социализм хочет дать волю этому зверю, довести его до полного воплощения в жизнь. О как безумна и преступна мысль, что можно вывести теперь Россию из того ужасного состояния, в котором она находится, путем одной политики, оторванной от высшего центра жизни". Эти две тирады из той же статьи Бердяева. Автор приходит к тому же выводу, как и С.Н. Булгаков в вышеизложенной статье: возрождение человечества возможно не на политической, а на религиозной почве, и только на этой почве история может принести зрелый и совершенный плод. Прежде пусть человек достигнет Царства Божия, которое внутри него, а тогда и без политики будет в людях благоволение и мир на земле. Если политика хочет быть действительной, она должна дать к себе доступ религиозным влияниям. Социализм - не религия, а политика, и он не должен требовать, чтобы человек, забыв Христа, поклонился ему.

Вышесказанное может относиться и ко всякой политической партии. Что религия не служанка и крайних правых партий, об этом можно читать в статье профессора В.З. Завитневича [6] "Духовенство и партийность в политике" (Труды Киевской духовной академии. 1907. Январь. С.99-110). У нас есть партии, которые присваивают себе исключительное право монополии на симпатию духовенства, громы и молнии мечут по адресу тех, кто требует беспартийности духовенства. Профессор В.З. Завитневич обращает внимание на письма митрополиту Антонию Юзефовича и Дубровина [7]. Странные выходки этих самозваных истолкователей мыслей и чувств русского народа напоминают профессору, как в эпоху Смутного времени печальной памяти достойный Михаило Салтыков, желая заставить святителя Гермогена изменить своему долгу, начал "аки безумный пес лаяти и нелепыми словами... великое святительство безчестити". "Мы в данном случае имеем в виду ту сторону письма, которой Дубровин вслед за г-ном Юзефовичем показал свое недомыслие в понимании вопроса об отношении Церкви как известной организации к политике". Духовенство может иметь свои политические убеждения, кроме тех, "которые открыто проповедуют принцип насилия над властью". "А затем духовенство может мириться со всяким государственным строем, если он не представляет препятствий свободному проявлению сил Церкви, а следовательно, может разделять взгляды любой политической программы. Образовавшееся у нас представление, находившее в свое время поддержку даже среди выдающихся членов иерархии, что будто бы Православие неразрывно связано с неограниченным самодержавием, - есть простое недомыслие, ценное для историка, но не имеющее ровно никакого значения для богослова". Церковь построена на другом начале, чем то, на котором строится государство. "Государство строится на формально юридической основе", а "Церковь покоится на чисто нравственной основе". Христос не учил, как устраивать государства и, в частности, как разбираться в политических партиях. Потому компетенция пастыря в политической области ничем не отличается от компетенции всех остальных граждан. "Но если бы собрание и политически зрелых людей задумало дело, противоречащее началам христианской нравственности, священник может и обязан возвысить свой голос, и собрание, если оно состоит из верных сынов Церкви, обязано считаться с его голосом, потому что он говорит не от себя, а от имени Церкви, авторитет которой в этой области не может быть оспариваем". Кроме того, священник обязан бороться с враждой, злобой, ненавистью - со всем тем, что возникает при партийной борьбе, а это требует его беспартийности. "Всякая организованная партия имеет свою дисциплину, имеет свою тактику, которая часто строится на началах далеко не христианских. Громче других против идеи беспартийности духовенства ратуют у нас крайние правые партии, которые думают заманить духовенство в свой лагерь тем, что одним из лозунгов своей партии ставят Православие. Духу Церкви противна отрицательная сторона политики, какою является партийность, но насколько политика служит благу человека, настолько Церковь благословляет ее. Церковь не может благословить ни правых, ни левых, потому что те и другие сеют вражду и ненависть, а она проповедует мир и любовь". Эта точка зрения со всею ясностью проведена в послании митрополита Антония епархиальным преосвященным. В своей области действуя, духовенство окажет государству услуг больше, чем если оно бросится в политиканство. "Прямая задача Церкви в отношении к государству состоит именно в нравственном воспитании личности, и если бы Церковь выполнила эту свою задачу с успехом, она ослабила бы борьбу страстей, ослепляющих сознание и развращающих волю, очистила бы совесть, смягчила бы слишком сгущенную теперь нравственную атмосферу и тем создала бы условия, при которых решение политических и социально-экономических вопросов значительно облегчилось бы". Желая увлечь духовенство в политическую борьбу, ссылаются на историю, и в частности, на святителя Гермогена. "Нужно заметить, что имя этого святителя в наши дни очень часто упоминается с толком и без толку". "Решающее действие на окончательный исход смуты имела его последняя деятельность". "Очищение посредством покаяния совестью сделало возможным примирение, взаимное единение". "С восстановлением же внутреннего единства прежняя внешняя рознь прекратилась, утраченная государством сила возвратилась к нему, и оно было спасено". "Пастыри не должны дробить своих сил, рассыпаясь по взаимно враждующим партиям, но, напротив, они должны весь христианский мир соединить воедино, памятуя, что сама Церковь Христова есть единство человеческих совестей, объединенных законом любви". Трудно соединить бомбометателей с погромщиками. "Легко понять, какой успех проповедь о любви может иметь среди людей, которые в ответ на упоминание Святейшего Синода "о христианском братолюбии не только к братьям во Христе, но и к людям, чуждым святой веры нашей", в заносчивом тоне категорически заявили "сему сонму правящих делами Церкви нашей святителей", что людей враждебных им партий они "никогда не возлюбят" и, напротив, "будут неустанно враждовать и бороться с ними". И все это делается во имя "нашей святой православной веры, нашего царского самодержавия и нашей тысячелетием слагавшейся русской народности"". Можно бы для религии в политике предоставить и больше места. Церковь должна влиять на политику своим авторитетным словом, и всякая политика, по-нашему, если искренно желает служить благу, должна сама подчиняться директивам религии. Профессор Завитневич берет русскую политическую действительность и осуждает притязания крайних правых партий на поддержку со стороны религии. Для религии хорошо все, что хорошо во всякой партии; Церковь наша не согласна только с тем, что противоречит ей. Но в учении Церкви нет догмата о самодержавии неограниченном, о котором не говорится ни в Символе веры, ни в определениях Соборов. Если же и говорится на эту тему кое-что в догматике Макария, то и там не представлено никаких убедительных оснований и приводятся тексты исторического содержания, например: взял Самуил рог с елеем и помазал Саула на царство, хотя пророк раньше считал делом богопротивным, чтобы был неограниченный царь над народом Божиим. Пастырь Церкви не изменит Христу, если будет сочувствовать партии, не признающей неограниченного самодержавия; это непризнание христианству не противно.