И золотую эту цепь возложила на детей своих.

Мужской нрав нося в женском образе,

Она постольку лишь касается земли и заботится о мирском,

Поскольку можно перенести в жизнь небесную

Всю здешнюю жизнь, и легкими стопами вознестись на воздух.

Родитель же прежде был дикой маслиной и служил идолам,

Но привился к корню маслины доброй,

И настолько напитался от благородного корня, что закрыл собоюДерево и многих напитал медоносным плодом.Он сед умом и сед волосами,Кроток, сладкоречив, новый Моисей или Аарон некий,Поставленный посредником между смертными и небесным Богом,Чистыми священнодействиями и жертвами нашими,Которые приносит чистый внутри себя ум,Приводит он смертных в единение с бессмертным и великим Богом.От такого отца и такой матери произошел я…[9]По свидетельству самого Григория–младшего, он родился благодаря молитвам матери: пламенно желая иметь сына, она горячо умоляла об этом Бога, дав обет посвятить Ему своего первенца. Однажды во сне она увидела будущего ребенка и услышала его имя. Григорий всегда помнил об этом событии, считал себя" "новым Самуилом" "и рассматривал свою жизнь как исполнение обета, данного матерью.[10]Детство Григория было счастливым и благодатным: он рос, окруженный любовью родителей, домашних и слуг. На его христианское воспитание оказало влияние как чтение книг, так и общение с" "добродетельными мужами" ".  [11] Но, возможно, решающим для него был его собственный опыт молитвы и мистического соприкосновения с божественной реальностью. Григорий, в частности, упоминает о" "ночных видениях" ", при помощи которых Бог вселял в него любовь к целомудренной жизни.  [12] Во время одного из таких видений юному Григорию явились две прекрасные девы — Чистота (hagneia) и Целомудрие (saophrosyne): они призвали мальчика избрать девственный образ жизни, чтобы приблизиться к" "сиянию бессмертной Троицы" ".  [13] Это видение оставило глубокий след в душе Григория и во многом предопределило его жизненный выбор.Другое подобного же рода событие не только усилило аскетические устремления Григория, но и повлияло на весь строй его богословской мысли. Речь идет о его первом мистическом видении Божественного света, которое было одновременно первым опытным соприкосновением Григория с тайной Святой Троицы (следует отметить, что тема созерцания троичного света станет центральной в богословии Григория):С тех пор как впервые, отрешившись от житейского,Соединил я душу со светлыми небесными помышлениями,И высокий Ум, подняв меня, поставил вдали от плоти,Унес отсюда и скрыл в чертогах небесной скинии,Озарил мои взоры светом (phaos) нашей Троицы,Светозарнее (phaonteron) Которой ничего не мог я и представить,Которая с высокого престола изливает на всех неизреченное сияние (selas),Которая есть начало всего, что отделено от высшей (реальности) временем -С тех пор умер я для мира, а мир — для меня.[14]