Се же житие блаженааго отьца нашего Феодосия отъ уны версты до сде, дондеже прииде въ пещеру, мати же его съповеда единому от братия, именьмъ Феодору, иже бе келарь при отьци нашемь Феодосии. Азъ же от него вся си слышавъ, оному съповедающю ми, и въписахъ на память всемъ почитающимъ я. (33в) [552]

Сходные указания источников встречаются и далее — «Сице же ини мнози відевъше се многашьды съповедаху се» (40а); «И се исповеда ми единъ отъ братия, именемъ Иларионъ, глаголя, яко…» (44б); «И се пакы то же чернець Иларионъ съповеда ми…» (44г); «Сице же пакы по вся нощи съповедахути и творяща» (45в, о рассказах братии); ср.: «[…] слышахъ от древьниихъ мене отець…» (67б); «[…] многашьды ми слышащю…» (67б); «И се же пакы съповедаху, яко…» (65г). О последовательно проводимом Нестором принципе ссылок см. Душечкина 1971:7–8 (здесь же и о введении Нестором читателя в курс своих планов, намерений, о знакомстве его со своими оценками [«Он как бы творит в присутствии читателя, объясняя ему каждый свой шаг», 15], с одной стороны, и о формировании устной легенды о Феодосии, создаваемой многими людьми, с другой).

ЖФ включает в себя, по сути дела, фрагмент «автоописания» Нестора, его «я», и эта подчеркнутость личного участия, личной ответственности как бы замыкает тему свидетельства, увенчивая ее последним аргументом. Кульминация этого момента неслучайно совпадает с заключительными страницами ЖФ:

О семь сотворивъше повесть сьде да ставимъ слово. Се бо елико же выше о блаженемь и велицемь отьци нашемь Феодосии оспытовая слышахъ от древниихъ мене отець бывъшиихъ въ то время. Та же въписахъ азъ грешьныи Несторъ, мьний вьсехъ въ манастыри блаженаго и отьца вьсехъ Феодосия.

Радовахъ ся благодаря того яко тако потруди ся. И тако жить въ последьнимь веце, пакы же имъ же не бе ни от кого же въписано. Печаль и скьрьбь душю мою обьдерьжааше. Темь же яко же се любовию съдьрьжимъ, еже къ святому тому и великому отьцю нашему Феодосию, окусихъ ся и от грубости сердьця моего еже о немь слышахъ, и от многа мала въписахъ, и на славу и честь великому Богу и съпасителю нашему Иисусу Христу, с нимь же отьцю слава купьно и съ пресвятыимь духомь. Ныне и присно и въ бесконьчьные векы векомъ аминь. (67а–67в).

Это заключение образует вместе с начальными страницами ЖФ рамку текста (ср.: «Благодарю тя, Владыко мой, господе Иисусе Христе, яко съподобилъ мя еси недостойнааго съповедателя быти святыимъ твоимъ въгодьникомъ, се бо испьрва писавъшю ми о житии…» [26а и т. д.]) [553]. Вместе с тем заключение суммирует сказанное в разных местах текста по теме — блаженный и великий Феодосий и его недостойный «съповедатель», грешный, грубый, невеглас Нестор, обращающийся к читателю (выход за пределы текста), причем в первом лице («азъ», а также личные формы глагола и местоимения в косвенных падежах). Эта «перволичность» Несторова текста очень показательна — тем более, что она, строго говоря, вовсе не вытекает из структуры житийного жанра. В этой связи нужно заметить, что наряду с приглушенно–личными оборотами типа «однако возвратимся к сказанному ранее», более или менее распространенными и в некоторых других образцах житийного жанра, в ЖФ выступают и более определенные, иногда даже подчеркнутые перволичные обороты (вплоть до «я, Нестор»). Несколько примеров:Благодарю тя… яко съподобилъ мя еси […] се бо испьрва писавъшю ми […] еже выше моея силы […] ему же и не бехъ достоинъ […] и не бехъ ученъ […] но въспомянухъ, Господи слово твое… Си на уме азъ грешьный Нестеръ […] начатокъ слову списания положихъ […] Се же якоже, о братие, въспоминающю ми житие преподобнааго […] печатаю по вься дни содрьжимъ бехъ и моляхъся Богу […] Его же ныне отъсюду уже начьну съповедати […] Молю же вы… да не зазьрите пакы грубости моей, содрьжимъ бо сый любовию еже къ преподобьнууму, сего ради окусихъся съписати вься си яже о святемь, къ симъ же и блюдый, да не ко мне речено будеть… Си на успехъ […] съписати хощю […] Хотящю же ми исповедати начати, преже молюся Господеви сице: Владыко мой […] прииди на помощь мне и просвети сердце мое […] и отверзи устьне мои […]. (26а–27а).Ср. еще: