Житие святой Олимпиады

"Достохвальная Олимпиада", как именует ее в своем "Лавсаике" Палладий, епископ Еленопольский и защитник святителя Иоанна Златоуста от нападавших на него врагов [2], происходила из знатного рода Константинополя — столицы Византийской империи. Отец ее был сенатором, мать — дочерью префекта претории. В юные годы она была обручена с префектом столицы. Святитель Григорий Богослов († 389), приглашенный на брак, попросил извинения, что не может присутствовать на семейном торжестве, и обратился к молодой супруге с "отеческим советом", который сам назвал "добрым подарком" [3]. Святитель Григорий советовал: "Почитай Бога, а потом супруга — глаз твоей жизни, руководителя твоих намерений. Его одного люби, ему одному весели сердце, и тем больше, чем нежнейшую к тебе питает любовь; под узами единодушия сохраняй неразрывную привязанность. Дозволяй себе не такую вольность, на какую вызывает тебя любовь мужа, но какая прилична… Когда муж раздражен, уступи ему, а когда утомлен, помоги нежными словами и добрыми советами… Сколько бы ни была ты раздражена, никогда не укоряй супруга в понесенном ущербе, потому что сам он лучшее для тебя приобретение… Радости и все скорби мужа и для себя почитай общими. Пусть и заботы будут у вас общие, потому что чрез это возрастает дом… Будь высокомудренна, но не высокоумна…" [4] Замужем была святая Олимпиада всего двадцать месяцев. Овдовев, она решительно отказалась вступить во второй брак, невзирая ни на уговоры, ни на угрозы императора Феодосия Великого, желавшего выдать ее замуж за своего родственника, молодого аристократа. Ее отказ разгневал императора, почему он и приказал префекту столицы секвестровать все ее имения — ограничить пользование ими до тридцатилетнего возраста. Святая Олимпиада приняла это незаконное действие спокойно и, более того, писала императору: "Государь! Ты оказал мне милость, которая достойна не только государя, но и епископа; опекою над имениями освобождена я от многих забот. Для большего счастья моего благоволи повелеть, чтобы роздано было все церквам и нищим. Издавна боюсь я наклонностей суетности, которые при раздаче имений так легко возникают. Временные блага, пожалуй, могли бы отдалить сердце мое от истинных благ, духовных и вечных" [5]. Феодосий понял свою ошибку и велел вернуть святой Олимпиаде ее имения. С этого дня она щедрой рукой творила дела милосердия монастырям, храмам, заключенным в темницах, ссыльным, плененным, всем нуждающимся. Епископ Палладий (упоминавшийся выше) пишет о сем как "духовный и искренний друг ее", как очевидец: "Она раздала все свое, чрезвычайно большое, богатство, и помогала просто всем без различия. Ни город, ни деревня, ни пустыни, ни остров, ни отдаленные страны не были лишены щедрот этой славной девы… рассылала милостыни по всей вселенной" [6].

Архиепископ Константинопольский Нектарий (предшественник святителя Иоанна Златоуста) возвел святую Олимпиаду в диакониссы… Обязанности диаконисс заключались в заботе о страждущих, несчастных женщинах, обучении их закону Божию, услужении при совершении над ними Святых Таинств… И святая Олимпиада во всем явила пример.

С того времени как святитель Иоанн Златоуст был возведен на Константинопольскую кафедру, святая Олимпиада стала его ближайшим духовным другом, и потому, как только буря бед обрушилась на святителя, враги его восстали и на нее. Ее клеветнически обвиняли в разных преступлениях. Хотя ложность их была и очевидна (например, ее обвиняли в поджоге храма святой Софии, — и это ту, которая построила на свои средства не один храм), ее влачили по судам, причиняли немало страданий, довели до болезни, изгнали, как и святителя Иоанна Златоуста, из Константинополя. В изгнании она и скончалась в 410 г. — вскоре после кончины святителя Иоанна Златоуста († 407), своего великого духовного руководителя… "Какое слово, — сетует и восторгается Константинопольский святитель, — будет у нас достаточно, каковы должны быть рассказы, если кто-нибудь стал бы перечислять твои страдания, начиная с детского возраста до настоящего времени, страдания от домашних, от чужих, от друзей, от врагов, от находящихся в родстве, от тех, кто ни в каких родственных отношениях не стояли, от обладающих могуществом, от людей простых, от начальников, от частных людей, от принадлежащих к клиру? Ведь каждое из этих страданий, если бы кто стал излагать его только само по себе, в состоянии превратить рассказ о нем в целую историю" [с. 578]. "В самом деле, тебя не переставала постоянно осаждать болезнь тела различных видов и свойств, болезнь более тяжелая, чем бесчисленные виды смерти; бесчисленные ругательства, оскорбления и ябеды не переставали устремляться против тебя" [с. 603] [7].

Святая жизнь Олимпиады была предметом утешения, радости для многих и подражания для ищущих благ вечных. "Жизнь без тщеславия, открытая наружность, нрав искренний, лице без всяких прикрас, изможденное тело, скромный ум, чуждый гордости рассудок, безмятежное сердце, неусыпное бодрствование, безмерная любовь, необъятная благотворительность, бедная одежда, чрезмерное воздержание, мысль, устремленная к Богу, вечные надежды, неизобразимые дела милосердия — вот ее украшение" [8].

Письма к святой Олимпиаде святителя Иоанна Златоуста убедительно свидетельствуют о том, как была духовно близка и любезна эта диаконисса святителю и как, в свою очередь, глубоко страдала она, переживая невинное изгнание верного служителя Церкви.

Наставления святой Олимпиаде

Так как на святую Олимпиаду обрушилось множество испытаний, святитель Иоанн Златоуст, хотя и сам подвергался жестоким преследованиям, много и утешает ее. "Чего же ты боишься? — вопрошает святитель. — Ради чего страдаешь, ты, которая научилась презирать даже саму жизнь, если потребует время? Но ты желаешь увидеть конец теснящих тебя несчастий? Будет и это, и будет скоро, при Божием изволении" [с. 631]. К несчастью, ужасному и тяжелому, приносимому недругами, должно относиться с презрением, "уподобляя бранные речи, оскорбления, укоризны, насмешки со стороны врагов и злые замыслы изветшавшей одежде и изъеденной молью шерсти", — все сие состарится, как риза, и будет изъедено, как шерсть молью (Ис. 51, 7–8) [с. 567]. В скорби не следует гоняться "за тенями" человеческой помощи, а должно непрестанно призывать Спасителя — и все бедствия прекратятся в один миг. Если же этого не происходит, то у Бога есть такой обычай: не сразу удалять бедствия, но когда они достигнут наибольшей высоты, когда усилятся, когда враждующие изольют почти всю свою злость [с. 567]. Подвиг страдальца в этих обстоятельствах увеличивается, а чем более велик подвиг, тем больше и венец и блистательнее награда. Да будет тебе это утешением в ожидании [с. 589]. Но великую выгоду от страданий получает лишь тот, кто переносит их благородно и кротко, за все прославляя Бога [с. 600]. При таком отношении к ним Бог "может произвести не только те блага, каких мы ожидаем и надеемся (получить), но и гораздо большие и бесконечно ценнейшие". Библейским примером служат три отрока, брошенные в раскаленную печь (Дан. 3). Естественно, что Бог мог не доводить их до этого искушения, но довел, ибо пожелал доставить им большую выгоду. "Когда все отчаялись в их спасении, тогда-то нежданно и вопреки всякой надежде проявилось чудное дело превосходнейшего Художника-Бога и просияло с превосходной силой. Именно, огонь связывался, а узники разрешались" [с. 567].Каждое отдельное страдание, переживаемое правильно, приносит большую пользу страдальцу. А если так, "то подумай, — обращается святитель к святой Олимпиаде, — сколь великие награды получишь сама ты, претерпевши все вместе страдания с большим превосходством и притом перенося их постоянно" [с. 603, 604]."Итак, — обобщает он, — соображая и помышляя о том, как велика польза от скорбной и полной труда жизни, радуйся и веселись, так как ты с юного возраста шла по пути прибыльному и полному бесчисленных венцов и среди беспрерывных и сильных страданий" [с. 603]. "Не смущайся и не тревожься, но пребывай постоянно, благодаря Бога за все, славословь Его, призывай, проси, умоляй, и хотя бы наступили бесчисленные смятения и волнения или происходили пред глазами твоими бури, пусть ничто это не смущает тебя. Господь ведь у нас не сообразуется с затруднительностью обстоятельств, даже если все впадает в состояние крайней гибели, так как Ему возможно поднять упавших, вывести на дорогу заблудших, исправить подпавших соблазну, исполненных бесчисленных грехов освободить от них и сделать праведными, оживотворить лишенных жизни, восстановить с еще большим блеском то, что разрушено до основания и обветшало" [с. 568]. "Пребывай сильной и радостной, достопочтеннейшая и боголюбезнейшая моя госпожа!" [с. 573].Недобрыми спутниками страданий, усугубляющими их, являются печаль и уныние, поэтому святитель Иоанн Златоуст упоминает и о них.Печалиться и унывать суетно и бесполезно, гибельно и вредно [с. 577]. "Подлинно, уныние есть тяжкое мучение душ, некоторая неизреченная мука и наказание, горшее всякого наказания и мучения. И в самом деле, оно подобно смертоносному червю, касаясь не только плоти, но и самой души, оно — моль, поедающая не только кости, но и разум, постоянный палач, не ребра рассекающий, но разрушающий даже и силу души, непрерывная ночь, беспросветный мрак, буря, ураган, тайный жар, сожигающий сильнее всякого пламени, война без перемирия, болезнь, затемняющая многое из воспринимаемого зрением" [с. 593–594]. При унынии и печали самая светлая часть дня становится ночью [с. 594]. Уныние затемняет любовь, делает человека пленником — подчиняет себе [с. 597]. Оно тягостнее всех бедствий — "вершина и глава несчастий" [с. 598]. Даже смерть, внушающая многим немалый страх, "много легче уныния" [с. 596].Чтобы успешнее избавиться от "пагубного уныния", должно уходить от размышлений о нем, обо всем, вызывающем его, и бежать к мысли об имеющем быть страшном дне, "страшном седалище, о Судье неподкупном, о реках огня… о тьме кромешней…" [с. 576]. Искушения попускаются Богом, чтобы и венцы были блистательнее. Но Господь скоро и освобождает от них, чтобы не мучились "продолжительностью причиняемых бедствий"… "Поэтому перестань плакать и мучить себя печалью, — увещает святую диакониссу святитель, — и не смотри только на причиняемые непрерывные и частые несчастья, а смотри и на весьма быстрое освобождение от них и на рождающуюся для тебя отсюда неизреченную награду и воздаяние" [с. 647]. Какое может иметь значение все земное — печали, страдания "от получивших бесчисленные благодеяния", — когда за верное служение Богу и людям ждут на Небе "чистые блага, которых нельзя и выразить словом, которые не имеют конца?!" [с. 647]. Благородство и благодарность в печалях и скорбях — то, что "увенчало Лазаря, это опозорило диавола при состязаниях, какие вел Иов, и явило борца, благодаря такому терпению, более славным. Это прославило его больше и любви к бедным, и презрения имущества, и той внезапной потери детей, и бесчисленных напастей, и совершенно заградило бесстыдные уста того злого демона" [с. 647].Зачем же унывать из-за земных временных бед и зачем бояться их? Они протекут, как речные потоки. Что такое земное?.. "Все равно — будет ли оно радостно, или печально" [с. 566]. Страшно в жизни лишь одно — грех; все "остальное — басня", будут ли это козни, ненависть, коварство, допросы, "бранные речи и обвинения", лишение имущества, изгнание, война "всей вселенной. Каково бы все это ни было, оно и временно и скоропреходяще, и имеет место в отношении к смертному телу и нисколько не вредит трезвой душе" [с. 566]. "Итак, — убеждает святитель, — я не перестал говорить и не перестану, что печально одно только — грех, все же остальное — пыль и дым. Что, в самом деле, тяжкого обитать в темнице и иметь на себе узы? Почему тяжело терпеть несчастья, когда терпение бедствий делается основанием столь великой награды? А чем тяжело изгнание? Чем тяжело лишение имущества?.. Если ты укажешь на смерть, то скажешь о долге природы, который непременно надо потерпеть… Если укажешь на изгнание, не скажешь ни о чем другом, как о том лишь, что изгоняемый видит (новую) страну и много городов. Если укажешь на лишение имущества, то скажешь о свободе и разрешении от налагаемых им уз" [с. 643–644].