Вопрос об отношении эллинского учения о Логосе к учению о том же предмете христианства с давних времен занимал мысль христианских богословов. В настоящее время над этим вопросом изощряют свое остроумие в особенности протестантские теологи. Гарнак в этом случае не стоит одиноко. Но счастливее ли решает он этот вопрос, чем другие либеральные теологи Германии? Очень сомневаемся. Гарнак утверждает, что ясно и определенно эллинское понятие о Логосе привнесено в сознание христианской Церкви, в христологию лишь в «начале» II в. — апологетами. Согласимся с Гарнаком. Но ведь с этим еще не решается вопрос о происхождении христианского учения о Логосе. Оно появилось до «начала» II в., в Евангелии от Иоанна (чего не отрицает и Гарнак); а в таком случае выходит, что христианское учение о Логосе, по его происхождению, отодвигается к I в., к апостольскому веку; значит, оно развилось ранее, чем христианские ученые познакомились с эллинским учением о Логосе, что было в начале II в. Таким образом, получается вывод, неблагоприятный для исторических комбинаций немецкого ученого. Вот почему он умышленно избегает прямо сказать, когда же именно произошло Евангелие Иоанново и чем, в каких отношениях позднейшая логология отличается от Иоанновой логологии? Но в подробности этих вопросов, однако же, нет надобности пускаться, они обстоятельно разъяснены и в русской науке, профессором кн. С. Н. Трубецким, профессорами М. Д. Муретовым, Н. Д. Молчановым (носящим в настоящее время сан архиерея (архиеп. Никандр)).

Гарнак считает необходимым указать и на тот вред, какой принесло для Церкви принятие ею учения о Логосе, так как находит, что «отождествление Логоса со Христом далеко не только одно счастье (ein Segen) несло с собой». К числу такого рода последствий он относит то, что это отождествление в еще большей степени, чем прежние спекуляции о Христе, приковало к себе интерес, а вместе с тем утрачивала свою силу приверженность к простоте Евангелия, само Евангелие в значительной мере превращалось в религиозную философию.

3. В то время как христианская религия подвергается медленному влиянию эллинизма, в некоторых случаях происходило «острое эллинизирование» христианских принципов. Второй век есть век религиозного смешения, теокрасии, как никакой другой. В это смешение втянуто было и христианство, наряду с другими элементами, и притом как элемент наиважнейший. Здесь, что и естественно, Гарнак с особенным вниманием останавливается на гностицизме, на том гностицизме, который, первее всего будучи эллинизмом, в то же время всосал в себя все мистерии, восточную культовую мудрость, возвышеннейшее наряду с нелепейшим; и наконец он набрасывается, как выражается Гарнак, на христианское благовестие. Все в гностицизме приняло хаотический, но в то же время и возвышенный характер. Гностицизм не только все превращал в смешение, но и созидал. Какое сильное впечатление производила христианская проповедь, замечает он, и каким великим искушениям подвергалась она сама! Гностицизм пустился во всю ширь на религиозные эксперименты, он действовал во имя Христово, сильно и выразительно развил некоторые христианские идеи, старался придать форму бесформенному, слишком некрасивое отбросить и все течение христианского развития направить так, как хотелось самому гностицизму. Множество верующих, удерживаемых их епископами, не попалось в расставленную ловушку, оно вступило в борьбу с этого рода обольщениями в убеждении, что здесь скрывается дьявольский обман. При этом главным образом имелось в виду точно определить, чтб нужно считать за действительно христианское, а все, что казалось несообразным с этим элементом, отбросить и объявить язычеством. Борьба с гностицизмом, с особенным ударением заявляет Гарнак, побудила Церковь вложить свое учение, свой культ и свою дисциплину в точные формы и подчинить их твердым законам, и при этом извергать из своей общины каждого, кто не хотел сообразоваться с этими нормами. Если под кафоличностью, говорит Гарнак, станем понимать церковное учение и церковные правила, то несомненно, что кафоличность возникла в это именно время и развилась в борьбе с гностицизмом. Но недешево обошлось Церкви это важное приобретение, по суждению Гарнака. Победители оказались почти побежденными, потому что можно сказать о последних в отношении к первым: victi victoribus legem dederunt (побежденные вверили победителям право управления (лат.). — Ред.). Конечно, замечает Гарнак, дуализм и «острое эллинизирование» были устранены, но вместе с тем Церковь приняла формы, аналогичные с теми, на которые она нападала у гностиков, — и это относится и к догматам, и к внешнему культу и пр. Церковь заняла ту самую позицию, какую занимал ранее ее враг (гностицизм), когда малопомалу его тезисам она противопоставила другие, т. е. свои! И как сильно пострадала при этом первоначальная христианская свобода! — жалуется немецкий историк. Теперь стали объявлять, обращаясь к христианам: ты не будешь истинным христианином, ты не будешь иметь возможности приблизиться к Богу, если ты наперед не признаешь вот эти догматы, если не станешь оказывать послушания вот этим порядкам и откажешься иметь определенных посредников для достижения целей религии. Теперь также перестали считать законным какой бы то ни было религиозный образ жизни, если он не получил апробации с точки зрения правых догматов и не нашел одобрения со стороны священников. Кто понимает религию в смысле обычая (Sitte) и послушания, тот (резонирует Гарнак) создает священника с той целью, чтобы возложить на него существенную часть своих обязанностей; он создает также закон, ибо закон наполовину удобнее и легче, чем Евангелие.

Много страшного наговорил здесь Гарнак. Но нет никакого основания пугаться его страхов. Крайние протестанты всегда желали и желают видеть христианство, чуждое всяких форм. Но существует ли такого рода христианство, да и может ли существовать? Без сомнения, таково будет христианство в раю небесном, но ведь Гарнак говорит о христианстве земном, а не небесном.

Затем немецкий ученый подводит итоги достигнутого им изучения состояния Церкви II в. Он пишет: кто сравнит внутреннее состояние христианства начала III в. с тем, каково оно было 120 лет тому назад, тот почувствует себя преисполненным самых противоположных впечатлений и суждений. С одной стороны, он будет изумлен творчеством кафолической Церкви, ее всесторонней энергией и неустанной деятельностью, но, с другой стороны, с горестью найдет, что в ней нет уже многого из того, чем она обладала раньше, в ней поубавилась непосредственность отношений, свобода, внутренняя союзность. Он будет благодарен ей за то, что Церковь препобедила все попытки затереть самостоятельный облик христианской религии и превратить эту религию в сумму преходящих представлений, и за то, что она охранила себя от «острого эллинизирования» (речь идет о борьбе с гностицизмом), но он же не может не признавать, какой дорогой ценой куплено ею ее «самоутверждение». Изменения, какие претерпела Церковь, по мнению Гарнака, в рассматриваемое время заключаются в следующем:

1) Прежде всего потерпели ущерб свобода и самостоятельность в религии. Никто уже не мог теперь сознавать и считать себя христианином, т. е. чадом Божиим, кто наперед не подчинит своего религиозного опыта и вбдения контролю Церкви. За исключением отдельных случаев, каждый христианин должен пребывать в опеке и послушании Церкви, и он никогда не может сделаться совершеннолетним, оставаясь в зависимости от догматов, священника, культа и «книги» (Библии!!!).

2) Острое эллинизирование христианства было предотвращено Церковью, но греко–философская тенденция, что истинная религия есть собрание догматов, которое должно распростираться на весь круг знания (науки), все более и более встречает себе прием в христианском мире.

Вопрос: «Что я должен делать, чтобы спастись?», вопрос, на который Христос и апостолы отвечали еще очень кратко, получал теперь (после II в.) протяженный и сложный ответ; и если еще встречались миряне, хотевшие довольствоваться кратким ответом на вопрос, то их признавали христианами несовершенными (о чем тут речь у Гарнака?! — А. Л.) и указывали им, что они должны быть в послушании у разумеющих истину лиц. Христианская религия приобрела ту склонность к интеллектуализму, которая сделалась ее достоянием в последующее время.3) Церковное устройство получило в это же время особенную, самостоятельную ценность. Оно сделалось религиозным «величием» (Grosse). Первохристианское церковное общение, основанное на идее братства, а равно места и формы для общественного богослужения, — все это, представлявшее таинственный оттенок небесной Церкви, — теперь превратилось во что–то неизбежное в религии, стало «учреждением». Начали теперь уверять, что этому учреждению Дух Христов поручил все, в чем нуждается каждый христианин, и что поэтому этот последний привязан к указанном учреждению не только в делах христианской любви, но и в вере — и притом всецело. Дух действует, так стали учить, только здесь, и все Его благодатные дары только здесь и можно обретать. А коль скоро это случилось, все распоряжения, исходящие от этого учреждения, стали считаться священными. Религия начала терять свою свободу.Но не одни пессимистические мысли (совершенно неосновательные) возбуждает у Гарнака состояние Церкви II в. Он находит в нем и много отрадного, о чем он тоже не считает себя вправе умалчивать. Церковь этого времени была исполнена глубокого чувства к тому, что составляет главное дело (Hauptsache) в Евангелии (т. е. что же это?), и отличалась хорошим (gute) знанием Евангелия (а впоследствии разве этого не стало?!). Не подлежит также никакому сомнению, что надежда на вечную жизнь, полная преданность Христу, самопожертвование и нравственная чистота, несмотря на все слабости, без которых тоже не обходилось дело, — еще составляли «действительные» признаки того союза, который именовался Церковью, пишет историк.В остальной части своей книги Гарнак рассматривает и обсуждает историческое состояние главнейших христианских Церквей: Греко–Восточной, Римско–Католической и протестантского общества. Наша речь об этой части его исследования будет сравнительно коротка. Это потому, что сам автор вопросам, касающимся указанных Церквей, уделяет сравнительно немного места. Всем им в совокупности отводится не более 1 / 3 книги. Да и рассуждения его здесь не представляют большого интереса и не особенно оригинальны. Мы обстоятельнее всего остановимся на воззрениях относительно Греко–Восточной церкви: ведь это наша Православная Церковь. Рассмотрение перечисленных Церквей подведено у немецкого историка под одни и те же рубрики, что в полной мере способствует ясности его представления. Гарнак, при изучении этих Церквей, задает себе следующие вопросы: «Чем ознаменовала она себя в истории? Как ее следует характеризовать? Насколько модифицировалось в ней Евангелие и в чем она осталась верна ему?»Те же самые вопросы ставит Гарнак и при рассмотрении ГрекоВосточной церкви, которую он, в отличие от римского католицизма, именует греческим католицизмом. Свою речь об этой Церкви он начинает следующими неожиданными словами: я прошу вас перешагнуть со мной через много столетий и взглянуть на Греческую церковь, какая она есть теперь и какой она без существенных изменений остается уже более тысячелетия. В церковной истории Востока в течение времени между III и XIX вв. нигде мы не встретим никакого перерыва. Поэтому (!) за исходную точку зрения на предмет возьмем, замечает Гарнак, современное состояние этой Церкви.Что касается вопроса, чем ознаменовала себя Греко–Восточная церковь в истории, то Гарнак отвечает на него так. Можно указать на двоякую ее заслугу. Во–первых, в обширной области, какую она занимает, в странах восточного Средиземного моря и до Ледовитого океана, она положила конец язычеству и политеизму. Решительная победа в этом отношении совершилась от III по VI в. и привела к тому, что боги Греции действительно исчезли. Это, впрочем, случилось без всякого сопротивления с их стороны, они умерли вследствие бессилия. Что ранее этого они же значительную часть своей силы передали церковным святым (!), об этом заметим лишь мимоходом. Вместе с богами, и даже в большей мере, чем они, был преодолен также и платонизм, это последнее проявление греческого философского духа. Церковная философия оказалась сильнее этой философии. Победа над эллинизмом была героическим делом Восточной церкви, которое еще и позднее сохранило в ней свой след. Во–вторых, эта Церковь сумела настолько слиться с народностями, среди которых она утвердилась, что для них религия и Церковь стали национальным палладиумом, и даже палладиумами. Обратимся ли мы к грекам, к русским, к армянам и т. д. — везде мы найдем, что Церковь и народ здесь нераздельны и что первый элемент может существовать только в другом и рядом с ним. Ради своей Церкви адепты этих национальностей, если нужно, пойдут на самую мучительную смерть. И это явление не есть следстрие насилия со стороны враждебной силы — ислама; то же встречаем у русских, которые не испытали на себе власти ислама. Насколько сердечно и крепко отношение между Церковью и народом у русских, несмотря на секты, в которых среди них тоже нет недостатка, об этом свидетельствует не только московитская (т. е. русская) печать, но хотя бы, например, «деревенские истории» Толстого (конечно, Л. Н.), — читайте их, и вы убедитесь в вышесказанном (к сожалению, я не понимаю, о каких «деревенских историях» или рассказах гр. Толстого (Die Dorfgeschichten) здесь идет речь. — A. Л.). Читая их, мы убеждаемся, как глубоко Церковь с ее проповедью о Вечном (?), о самопожертвовании, о милосердии и братстве проникла в народную душу. Низкое состояние, в каком находится здесь клир, и то неуважение, с каким к нему часто относятся, не должны вводить нас в обман: на самом деле здесь клир, являясь представителем Церкви, занимает необыкновенно высокое место, а идеал монашества глубоко проник в умы восточных народов.Из вышеуказанных замечаний Гарнака видно, что под именем греческого кафолицизма в его истории он имеет в виду не одну ГрекоВосточную церковь, но и Русскую, и православные славянские, и, быть может, Грузинскую церковь (если он знает о ней хоть что–нибудь). Нам кажется, такое совокупное обозрение столь различных Церквей едва ли удобно. Например, «деревенские рассказы» Толстого разве могут служить к изучению религии и национальности в сфере Греческой церкви, в точном смысле этого слова?