Другие города, разумеется, старались не отставать от муниципиев; а поскольку Рим поощрял романизацию, многие из них действительно превратились в муниципии. С другой стороны, не только города в провинциях, но и в самой Италии, в конце концов, были обложены определенными налогами, главным из которых был земельный налог. Можно сказать, что в III веке процесс выравнивания городских конституций завершился: Римская империя целиком превратилась в федерацию городов, во главе с Римом или, скорее, в государство с широкою городскою автономией. Колонии и муниципии разнились теперь исключительно именем и мерою почета. В каждом городе были свои консулы и эдилы (duoviri и aediles, иногда — quattuorviri jure dicundo), квесторы, муниципальный сенат (curia, ordo decurionum). Одновременно почти повсеместно стали исчезать народные собрания, права которых наследовали курии.

5

Рим был заинтересован в сохранении местного самоуправления, поскольку римских чиновников хватало только для управления относительно большими территориями и надзора за городами. С возникновением местного патриотизма муниципии превратились в контролируемые органы римского управления. В руках их магистратов и курий остались лишь функции полиции и суда низших ступеней. Декурионы (т. е. магистраты и курия) назначали населению налоги, которыми, особенно земельной податью, со временем были обложены все possessores (= землевладельцы) Римской империи. Декурионы поставляли в государственные закрома зерно, призывали новобранцев и т. д. Кроме того, в их обязанности входил надзор за городом и управление всем городским хозяйством.

Средства для этой деятельности приносили общегородские земельные угодья и денежные взыскания. Однако этих средств было мало, тем паче, что императоры считали общегородские земли своею «res privata» и урезали их посредством конфискаций. Город мог существовать и расти только за счет патриотизма и щедрости магистратов. В древности магистратура была безвозмездною службою, или обязанностью. До III века недостатка в такой любви к отечеству не было. Магистраты возводили в своих городах общественные здания и бани, украшали города статуями, портиками, устраивали для народа публичные зрелища и игры, платили жалование профессорам; гордились своими городами, не забывали их, даже став членами самого Римского сената. К примеру, известный поэт III века, учитель Грациана, Авсоний, удостоившись титула римского консула, пишет о своей родине, дражайшей своей Бурдигале (Bordeaux):

Diligo Burdigalam, Romam colo. Civis in hac sum, Consul in ambabus. Cunae hie, ibi sella curulis. Риму — почет, Бурдигале любовь; хоть консул в обоих, Здесь я — жилец; тут моя колыбель, там — курульное кресло[1] 6

Однако декурионам улыбнулась более почетная карьера, особенно в III веке, когда создающая бюрократическую организацию империя образовала чиновничью иерархию (patricii, viri nobilissimi, viri illustres, v. respectabiles, v. clarissimi, v. perfectissimi [патриции, мужи знатнейшие, мужи светлые, м. почтенным, м. знаменитейшие, м. совершеннейшие]). На определенных условиях декурионы могли войти в сословие «perfectissimorum», а по исполнении службы муниципальных магистратов (квестора, эдила, дуумвира), даже «светлейших» (clarissimi), или сенаторов, хотя и без права участвовать в заседаниях сената. Не только perfectissimi, но и венчавшее карьеру декуриона почетное звание clarissimi [clarissimus], или сенатора, было всего лишь титулом. Тем не менее, этот титул освобождал бывшего декуриона от земельного и некоторых других налогов. Вплоть до 450 г. сенаторы вынуждены были платить имущественный налог, так называемый aurum glebale (= glebalis collatio, follis), но зато освобождались от декурионских налогов, равно как и от всякой ответственности за налоги и повинности своего родного города. К тому же это были люди влиятельные и богатые, так что часто могли не платить вовсе.

В результате сословие декурионов ослабло политически и утратило патриотический пыл: место любви к отечеству заняло чувство сословного достоинства. Сенаторы нередко забывали о своей родине, а поредевшему сословию декурионов пришлось взять на себя все прежние налоги и повинности. Правда, помимо декурионов и городского люда, или «plebs» (малоимущих хозяев, ремесленников), существовал многочисленный средний класс, образованный при Августе и просуществовавший до III в., — сословие августалов. Это были мелкие землевладельцы, частью — отпущенные из крепостной зависимости. Августалы могли, разумеется, разбогатеть, а если не были запятнаны рабским прошлым, — даже стать декурионами. Однако, поскольку городские территории сокращались, а основу уклада империи составляла земельная собственность, курии приметно не расширялись, и, самое главное, города уже не богатели.

Кроме того, со временем приходил в упадок и сам институт декурионов. Декурионы и магистраты перестали добросовестно заниматься городским хозяйством; поэтому имперское правительство, вообще склонное все регламентировать, было просто вынуждено взять под контроль городских магистратов — щедрых, но озабоченных больше собственным почетом, нежели действительными интересами города и государства. Со времени Траяна в городах появились кураторы (curator civitatis), оттеснившие магистратов и от имени императора надзиравшие за финансами курии. Поначалу их выбирали из богатых и высокородных жителей других городов; скоро стали назначать из самих декурионов. Когда институт кураторов прекратил существование, император Валентиниан I (364–375) изобрел новую, похожую должность, также, в конце концов, превратившуюся в исключительно муниципальную — должность народного защитника (defensor plebis). Поскольку императоры видели в городах важный источник государственных доходов, все эти меры кажутся понятными и даже необходимыми. «Курии — нервы государства и чрево города», — гласит один закон V века. Однако меры эти подточили нервы самого города, подавив дух щедрости и инициативы.Немудрено, что с III века, для империи вообще нелегкого, города начинают беднеть. Декурионы всеми правдами и неправдами уклонялись от своих обязанностей. Одни, как сказано, переходили в высшее сословие; другие попросту бежали, продав свою землю и рабов, либо переходили на чиновничью, военную или церковную службу; третьи стали крепостными или обосновались на отвоеванных у варваров землях. Тщетно правительство по просьбе самих декурионов пыталось воспрепятствовать их переходу в высшее сословие, а Феодосий Великий взялся даже изгонять из сенаторского сословия всех лиц, происходящих из сословия декурионов; тщетно запрещалось продавать свое имущество без дозволения провинциального начальства; напрасно прикрепляли к курии проживающих в городе иноземцев (incolae), купцов, вольноотпущенников, даже детей, создавая «резерв декурионов» — сословие куриалов (curialium ordo), которые могли стать декурионами. Правительство, засучив рукава, боролось с симптомами, однако, так и не возродив городской жизни, оно лишь прикрепило куриалов к городам. Городская деятельность превратилась в крепостную повинность, а ответственные за городские финансы и налоги куриалы — в рабов города. И сам город походил теперь на тюрьму: в результате войн и мятежей третьего и последующих веков на месте прежних городов с просторными площадями, великолепными постройками и дворцами появились небольшие городки, схожие со средневековыми крепостями, — задавленные стенами, мрачные, с тесными улочками.Бедняги декурионы, не имевшие даже права нажить состояние, — им было запрещено торговать, — превратились в скромных чиновников, подконтрольных наместнику провинции. Им надлежало следить за тем, чтобы город должным образом исполнял возложенные на него повинности и выплачивал налоги. Беднягам приходилось распределять населению земельную подать и осуществлять ее сбор. Это был превосходный повод беспощадно грабить население, особенно сельских жителей, которые порой забрасывали таких сборщиков камнями. «Сколько куриалов, столько тиранов!» — патетически восклицает писатель V века Сальвиан. Куриалы в самом деле были тиранами, но не по доброй воле. Они и сами страдали от тирании требовавшего денег правительства. Не всякий куриал грабил для личной наживы, но отчитаться за уплату налогов должен был каждый. Большинство куриалов бедствовали, однако, терпели. Иным приходилось продать даже своих рабов. Другие бежали. Состоятельные бежали в обширные свои поместья с блестящими виллами.7Еще во времена республики сложилась крупнопоместная знать. Римская городская аристократия присвоила себе массу государственных земель (agerpublicus — § 4). Этот слой повсюду распространил свои латифундии, по словам одного писателя, погубившие Италию, да, пожалуй, и провинции (latifundia perdidere Italiam, jam vero et provincias). С этим классом связана была и провинциальная аристократия. В третьем веке были отменены законы, прежде вынуждавшие сенаторов участвовать в работе сената и иметь земли в самой Италии. В пятом веке сенаторский слой раскололся на «spectabiles» и «illustres», которым полагалось жить в Риме, и «clarissimi», живших в провинции и лишенных права участвовать в заседаниях сената (ср. § 6). Тем не менее, все «сенаторы», а со временем — и все крупные помещики образовали единое привилегированное сословие состоятельных и «почтенных» (honorati) землевладельцев.С умножением крупных земельных владений класс мелких и средних землевладельцев не прекратил своего существования. Однако социально–политическая сила знати, опасные и тяжелые, в особенности для бедных, войны и мятежи, упомянутый (§ 6) кризис городов, наконец, вся экономическая эволюция империи способствовали росту богатства аристократии и ослабляли, отчасти и вовсе уничтожали слой мелких землевладельцев (ср. § 11).Долгие войны на чужбине изнуряли беднеющих земледельцев, тем более что до времен Мария им приходилось служить в легионе. Когда же в армию попали безземельные «пролетарии», — спасать земледельца было уже поздно. Пользуясь дешевизной рабского труда, магнаты завели на своих землях «плантационное хозяйство», так что большая часть земель обрабатывалась теперь рабами. Магнаты все меньше возделывали теперь землю, взявшись за скотоводство, оливковую и виноградную культуры, тем более что хлеб из Африки и Сицилии снизил цену хлеба италийского. Безденежные мелкие землевладельцы не могли, конечно, заменить прежнюю, зерновую культуру новыми, и их хозяйство сделалось убыточным.