Приблизительно в начале нашей эры эллинистическая культура образовала определенное экономическое, социальное и социально–психическое единство. Но всякая зрелая культура требует и внешнего политического единства, без которого она не способна к сознательному социальному существованию. Политической организацией эллинистической культуры и стала эллинизированная Римская империя. Pax Romana и организаторский гений римлян упорядочили эту культуру; распространили ее до африканских пустынь, океана, Британии, Рейна и Дуная. Однако, чем дальше на запад, тем тоньше становился эллинистический культурный слой, сам же Рим, организуя и распространяя культуру, упрощал ее и выхолащивал. Деятельность Рима была не творчеством, а утилитарной, хотя и гигантской по размаху, работой. Не столько культура занимала римлян, сколько эксплуатация различных народов и власть над ними. —

Ти, regere imperio populos, Romane, memento! [Помни, римлянин, что ты властью управляешь народами!]

Так что римляне объединяли культуру только внешне, формально, не ища и не стремясь найти внутреннее, идейное начало этого единства. Ибо «Римский Мир», политический и социальный строй, любимые и потребляемые культурные блага, — все это не что иное, как средства и плоды культурной работы. Цель же и смысл культуры образует абсолютный, т. е. религиозный идеал людей; подменить его средствами и плодами культуры значит индивидуалистически отказаться от творческой культурной работы. Сама эллинистическая культура переживала кризис индивидуализма, и утративший свое древнее религиозное мировоззрение Рим не мог уже, конечно, понять и актуализовать культуру иначе, как только формально и поверхностно. Рационализм бюрократического домината, кастовый и крепостной строй наилучшим образом показали характер римского господства. Империя так и не обрела социального культурного сознания, и третий век обнаружил искусственный характер империи, а слабое (особенно на Западе) органическое единство культуры не вынесло социально–экономического кризиса. Несмотря на воистину героическую работу императоров, с III века империя начала рушиться, и к концу V века на Западе остались лишь элементы былой культуры. Прежде чем стать новой культурой Византии, эллинистическая культура и империя сосредоточились на Востоке.

Здесь в исследовании европейской культуры и возникает важнейший вопрос: каковы были отношения организованной Римом эллинистической культуры с культурой новой Европы? Что, какие элементы действительно оставил европейцам Рим? Как можно отделить культуру Рима от культуры Европы? Этот вопрос есть вместе с тем и вопрос периодизации всеобщей истории.

Профессор истории Келлер (Christophorus Cellarius, ум. в 1707 г.) первым разделил всеобщую историю на периоды древности, средних и новых веков. Эта периодизация исключительно политических событий до сих пор была принята в школах и университетах, но лишена какой бы то ни было научной ценности. Поскольку старое в историческом процессе связано с новым, а начало, апогей и конец самого процесса нам известны приблизительно, то само собой разумеется, что, разделяя историю на периоды, нам приходится исчислять их не годами (как делал Келлер), а веками. Ясно, что XII век принадлежит европейской культуре, а II — эллинистической. Но когда кончается последняя и начинается первая, — совершенно неясно. Некоторые новейшие ученые соединяют VI и VII века с римской историей, а VIII век считают началом европейской культуры; другие втискивают сюда новый средний период, — примерно с IV по VII века.

Вопрос этот весьма трудно разрешим еще и потому, что не все периодизаторы, по правде говоря, знают, что они желают периодизировать. Ибо выражение «всеобщая история» может иметь множество значений. Большинство воображает себе один постоянный субъект исторического процесса (т. е. человечество), культуру же считает механической суммой мыслей, знаний, обычаев и материальных предметов, словом, всего того, что только может иметь и чем только может пользоваться этот субъект. Человечество, по их мнению, постоянно прогрессирует, хотя временами и отступает несколько назад к глупости и варварству. И гибель Римской империи есть не что иное, как начало одного такого временного отступления к варварству. Но, примерно с VIII века, человечество опять начинает развиваться, соединяя новые свои культурные созидания с постепенно возрождающимися созданиями культуры древней.

Придерживаясь такой «теории прогресса», не так уж важно делить исторический процесс на периоды или отвечать на упомянутые вопросы, связанные с этой классификацией. Если такие вопросы все же возникают, то потому, что историк не может обойтись без иного понимания истории, какое мы в общих чертах охарактеризовали в начале нашего курса. — Мы различаем две культуры: римско–эллинистическую культуру и культуру Европы. Вторая родилась из первой как новая индивидуализация и индивидуальность человечества, первая же отчасти «переживает» себя во второй. Изучая Римскую империю, мы заметили не только гибель эллинистической культуры, но и начало новых, христианских культур.

Два первых века по Рождеству Христову были временем апогея не только для Римской империи, но и для эллинистической культуры. А как раз в пору апогея, в момент столкновения разрушительных тенденций с творческими, каждая культура являет свою индивидуальность и начинает клониться к упадку. Именно тогда органическое сознание культуры превращается в рационалистическое самосознание: в литературе и философии приходят в движение вопросы о смысле и цели культуры и человеческой жизни в целом. — Пока стоики и теософы боролись со скептицизмом и релятивизмом, эллинистическая культура сформулировала свое миропонимание, бывшее и подлинным принципом этой культуры, составляющим множественное единство ее образующих различных народов. Это новое мировоззрение, проявившееся, прежде всего, в христианстве, имело вселенский смысл, поскольку, понимая себя самое, эллинистическая культура затронула принцип каждой культуры и истории всего человечества. Здесь эллинистическая культура явилась выразительницей всего человечества, так что все человечество познало основы своей жизни и свое миропонимание.В христианстве эллинистическая культура скрестилась с новыми культурами. Зная, что христианство есть прекраснейшее явление эллинистической культуры и ее миропонимания, нельзя забывать, что христианство вместе с тем — и новое, возродившееся человечество, и, стало быть, система иных, новых культур. Сама эллинистическая культура могла до некоторой степени понять, по крайней мере, выразить свой принцип и миропонимание, но не могла уже действительно их оценить и осуществить. Час ее самосознания был ее смертным часом. Поэтому исследователю Римской империи интереснее всего, а историку Европы — всего важнее заметить, как произросла новая христианская культура.На Востоке языческая империя и культура превратились в культуру и империю Византии, где христианское миропонимание соединило государство с Церковью и сочетало различные народы. На Западе такого синтеза долгое время не было. Здесь отмежевывавшаяся от угасающего государства Церковь некоторое время сотрудничала с ним и поддерживала его; тем временем сама организовывалась, обретала экономическое, социальное и политическое значение и собирала эллинистическо–римскую культуру. И вот — гибнущая культура неожиданно возрождается в виде культуры церковной. Западная империя неуклонно слабела, пока не исчезла вовсе, а на ее месте не возникли варварские государства. Церковь унаследовала вселенскую идею Рима и основание вселенской политической организации. Отношения Церкви с государством на Западе в корне отличались от политически–церковного уклада Византии, — не только сама Церковь, но и эмпирическая, в известном смысле политическая, ее организация признавалась более важной, нежели civitas terrena. До политического же первенства папскому Риму было далеко.Будучи сильнейшей социально–политической организацией, Римская Церковь оказалась все же слишком слабой для управления западными землями, особенно когда пришлось столкнуться с варварами арианами и Византией. Если Церковь была ядром новой культуры, немало в ней было и людей культуры старой, умирающей, людей уже недеятельных и не понимающих исторической задачи Церкви. В то время как христианство созидало новую культуру, преобразуя старую, эти люди чуждались культурной работы в аскетическом стремлении избавиться от эмпирической жизни или попросту не могли уже отказаться от миропонимания и традиций поздней империи. Латинизированная Церковь единство нередко понимала сверх меры абстрактно и формально — по–латински, путая единство веры и культуры с единообразием языка, ритуала и организационных форм. Миссионерская деятельность Григория Великого — один из первых симптомов новой политики и нового мировоззрения. Однако папские миссионеры, — архиепископ Кентербюрийский Августин и его воспитанники, англосаксонские священники, — папу поняли весьма посредственно.Для достижения эмпирических целей и организации новой культуры Церковь нуждалась в новых элементах. Не только в политическом, но и в религиозном отношении Церковь не могла уже окрепнуть и распространиться на Западе без помощи обосновавшихся на землях империи германцев. Германцы же эти, эти новые этнические элементы, обладали уже собственной своеобычной культурой и преследовали собственные политические цели. Кроме того, не одни германцы составляли население Запада.Рим полностью латинизировал Италию, включая и Ломбардию (так называемую Gallia Cisalpina). Однако со II века распространявший свои завоевания одновременно на восток и на запад, Рим не смог уже полностью романизировать Галлию, Испанию и Британию, не говоря уже об Африке. Только отдельные провинции — Ваейса в Испании, Narbonnensis в Галлии, Proconsularis в Африке — можно считать совершенно латинизированными. Иберы южной Галлии и северной Испании не забыли своего языка. В Британии, Арморике и некоторых областях центральной Галлии народ продолжал говорить по–кельтски. Правда, в целом, латинский язык, — хотя и подвергаясь постоянной варваризации, — заглушил другие языки. Однако в религии, литературе и искусстве во множестве присутствовали мотивы других, прежде всего кельтской и германской культур. В третьем и даже в пятом веке отчасти пробудился галльский сепаратизм. После распада империи вновь собрались с силами если и не древние культуры, то сильные их тенденции. Проблема общей западной культуры разрешима только при условии согласования этих тенденций с охраняемой Церковью культурой римскою.54